Чувственность

Чувственность

***

– Олежа, знаешь, чего я надумала?
– Знаю.
– И что?
– Тебе скучно. Вот те на, обиделась. Ты чего, Клара? Что это ты так  скукожилась?
– Ну не могу я с тобой… Олег, почему я не могу с тобой поговорить по-нормальному?
– Слушай, Клара, если это тебя так… я лучше пропущу, а если попал в точку – так в этом нет ничего стыдного, а на тебе и написано: устала ничего не делать. Дети пошли на свои хлеба, ну и… Перестань дуться, говори, что надумала.
– Мне нужно дело. 
– Работа или дело?
– А какая разница?
– Работать на кого, а иметь дело – вести его и отвечать. Иногда и по закону, не дай бог.
– Ну ладно там, пошёл уже в эти дебри. Придумай что-нибудь. Ты же своё сделал.
– Да. Я поставляю деревообрабатывающие станки и механику из России и Азии. Тебе, с дипломом диетолога у меня нечего делать. 
Клара, я должен подумать недельку не меньше, поговорю с Марией Тихоновной. Что я тебе сразу скажу, вопрос не в собственно деле, а в том, что ты нигде не работала. Опыт, опыт, опыт…

***

– Олег, помнишь Галю? Мою бывшую подружку, полненькая такая была хохотушка.
– Да вроде, так что? Ты её встретила?
– Нет, она тогда в цветочном работала. Говорила, что работа самая простая – сиди себе и жди покупателя, чистенько. 
– И сейчас она в цветочном?
– Даже не знаю, мы как-то так разошлись. Мне говорили, она вроде как открыла цветочный бутик или лавку, потом вышла замуж… Больше ничего о ней не знаю.
– Клара, то был Советский Союз. Сегодня сидеть и ждать себе в ущерб. Ты не представляешь себе, что такое вести предприятие.
Кларочка, дружок мой, давай начнём так. Почитай на Интернете, что такое цветочный магазин. А лучше, отыщи эту Галю и поговори с ней, почему она открыла и закрыла. 
Подумай ещё, что ты знаешь о цветах в букете и о живом скоропортящемся товаре, в который вложены сотни тысяч.
Не торопи меня, Клара. Ты под двадцать лет не работала, подожди ещё пару недель.

***

– Кларочка, у меня есть возможность дать тебе кондитерский магазин. Он уже открыт не мной. Прежде чем я стану тебе рассказывать о деле, скажи согласна или нет. Можешь не сейчас.
– Согласна, Олежек. Ой, кондитерский! Как я рада, умница мой.
– Ну и ладушки. И вот что я сейчас подумал. Ты пойдёшь туда с Татьяной Павловной, она бухгалтер, которой я доверяю. И она тебе всё расскажет на месте. Вот её телефон. Договаривайтесь.

***

– Клара, нам надо говорить, родная. Согласна? Вот и ладушки. Садись около меня в кресло.
Я не знаю, что тебя мучит и догадаться не могу. Я вернулся сегодня раньше для откровенного разговора.
Если у тебя есть, что сказать – я слушаю.
– Нет, говори лучше ты.
– Хорошо, прежде думал я, тебя тяготит безделье. Но это не ответ и не решение, причины две. Ты не хочешь работать и не хочешь учиться. Я о деле, не о школе. Вторая причина, я думаю, чисто российская: “ты меня хочешь научить тому, что я давно забыл” – это русское восхваление невежества как достоинства разрушает дела. 
Когда я передал кондитерский Татьяне Павловне, он падал в красные чернила, в минус. Ты ленилась учиться биологию растений, понимать бухгалтерию, управлять работниками.
Потом ты не сумела вжиться в работу моей компании.  А ещё потом завалила магазин табачных изделий и сувениров. Дело-то в чём, Клара?
– Ты понимаешь, я и сама не понимаю. Что-то во мне поменялось что ли? Да, работник из меня непутёвый, да я и не страдаю… Ну не прямо, конечно, чтобы от ничегонеделания. Ты не хотел меня обидеть, но для меня это не обидное слово. Тут другое. Я бы сказала, это что-то за пределами семьи.
– Постой, моя дорогая, ведь это тревога. Ты была у доктора?
– Да, у нескольких.
– И что?
– Да ничего особенного не говорят.
– А что неособенное говорят?
– У Вас это нервное. Успокоиться надо.
– Понятно. Я дам тебе моего доктора – он приедет сюда, Лев Иосифович знаменитость международная.
А сейчас я признаюсь – я богат: у меня две жизни и обе успешные: семья и работа. Работа даёт мне тревоги, хлопоты, но радость успеха тоже. Ты и дети мой отдых, надежда, ожидание счастья... Ты знаешь, дети ещё не женаты, а я беспрестанно ожидаю внуков, много внуков… ох и люблю я их уже чертовски. Тебе, я вижу, это не интересно.
– Ну почему, интересно, но не хочется в 38 становиться бабушкой.
– Понятно, мы с тобой ранние птицы, дети, может статься, нам не последуют. Но знай, Клара моя, ты мне родная, как дороги мне были мама и папа. Я не изменил им, не изменил и тебе. Так, как ты ведёшь дом, как мы живём вместе, – мне незаменимо никем и ничем.
Спасибо тебе за всё. Ждём доктора.

***

– Ты довольна консультацией, Льва Иосифовича?
– Консультацией? Ну что ж, советы те же. Покой, правильное питание, ещё то да сё. Правда… не знаю.
– Я с тобой, Клара.
– Слишком нудно он говорил о морали, супружеском долге.
– В какой связи?
– Об особой чувственности женщин моего возраста и положения.
– Вот оно как?
– А что это тебя так нервирует?
– Очень волнует, а тебя нет?
– Нисколько.
– Думай об этом, жена. 
– А что тут думать?
– Клара, он сказал не об особой чувствительности, а о чувственности. Ты понимаешь различие это?
– Ты меня уже что, за дурочку считаешь?
– Не обижайся, прошу. Нам предстоит пройти опасное болото.
– Не понимаю, не говори загадками. 
– Я не могу сказать ничего иного, дорогая моя. Мы сейчас на пути. Нам надо нашу семью охранить, сберечь. Я и ты, ты и я.

***

– Клара, дети разъехались по своим учёбам, осень тоже хорошее время объяснений. Я о том разговоре после консультации с Львом Иосифовичем. 
– Это то, что ты про болото какое-то непроходимое…
– Не совсем так, я не сказал непроходимое, сказал – пройти надо, не замараться. 
– Ой, Олег, извини, мне в туалет надо.
– Нет, Клара, тебе в туалет не надо.
– Ты что? Откуда это ты знаешь? Ты уже будешь указывать, когда мне надо в туалет, ещё чего не хватало.
– Ты идёшь в туалет, потому что зазвонил твой телефон. И это я стал замечать почти каждый день, а ведь только вечерами дома.
Говори мне правду, Клара, я ведь всё равно узнаю, и ты в этом уверена. Мария Тихоновна, показала мне списания с моего счёта на тебя. Я дал тебе свободу с деньгами. Она показала мне, что за все двадцать плюс лет, твои расходы были тратами состоятельной женщины. Месяцы назад суммы стали регулярными и постоянно растущими. Мария Тихоновна сказала, что это похоже на платежи по вымогательству. На той неделе ты сняла уже 200 000, куда и для чего? Отвечай.
Я его знаю?
– Кого его? Я не понимаю. Ты меня в чём-то подозреваешь?
– Нет, Клара. Не подозреваю, я знаю. Кто он?
– Ты его не знаешь, я познакомилась на знакомствах в Интернете.
– Где вы встречались, у него?
– Нет. 
– В гостинице?
– Да.
– Платила ты?
– Платила я.
– Прости меня, Олег. Я больше не буду.
– Простить… А как это сделать?
– Но не станешь же ты ломать семью после одной моей ошибки.  
– Я с тобой развожусь. Ты не заметила за своим увлечением, что два месяца я не сплю с тобой. Таня, Даша, Петя и Коля согласны со мной. 
– О боже, ты и детям рассказал.
– Это они рассказали мне. Девочки слышали твои переговоры в туалете.
– Боже мой, как стыдно. Олег, ты ещё не знаешь, как я плачу за свою ошибку.
– Моими деньгами. До сегодня были наши. Я тебя снял с моего счёта. Этого ****уна, который сделал грязные снимки с тобой, и теперь снимает пенки с твоей паховой чувственности, мои ребята нашли и его воспитают по его чувственности и моим деньгам.
Собери свои вещи. Три дня – ищи жильё. На первых порах помогу с деньгами, там посмотрим. 
Мне не звонить, только через секретаря. С детьми управляйся сама, я им сказал: это между вами и матерью. Я не добавил ни слова к тому, что они узнали о тебе сами.
Это всё, Клара. Как и твой выбор, мой выбор обдуманный и решённый. Прощай.

***