Отделим зёрна от плевел. Лермонтов. Кн. 2. Часть26

Начало: Введение - http://stihi.ru/2024/06/10/1086



«…страшная жажда песнопенья»
=============================
Часть 26


…Так уж получилось, что данную Книгу я начала с того, что во мне «криком-кричало» и рвалось в эфир: это то, что Вы уже прочли в предыдущих Частях… Но уж если мы с Вами упомянули Тарханы, где упокоился прах одного их величайших русских… – то, пожалуй, самое время теперь вернуться к подростковому периоду Мишеля, дабы проследить становление и развитие его личности: как художника и поэта, как философа и, наконец, как мужчины и воина. Свой литературный труд о гении М.Ю. Лермонтова я специально не «загоняла» в рамки биографической хронологии: мне изначально хотелось видеть в Читателе – собеседника и единомышленника, которого я… хоть и мысленно, но действительно вижу перед собой. Начав с нюансов и тонкостей изворотливой лжи о гибели поэта, мы с Вами логично приходим к истокам сознательно-самостоятельной и творческой жизни Михаила Юрьевича. Уж не знаю, откуда и как это получилось… – но, говоря о взрослеющем поэте, мне – спонтанно и настойчиво – захотелось называть его «Мишелем Юрьевичем»… Не удивляйтесь: это, как говорится, – свыше. Кстати, вполне логично: «Мишель» – так звали его родные и близкие не только с детских пор, но и все друзья во взрослой жизни; а «Юрьевич» – это дань уважения и почитания к – пока ещё – растущему поэту. Конечно же, мы в своё время вернёмся и к обстоятельствам второй ссылки Лермонтова, и к его жалобе на неправомерные требования А.Х. Бенкендорфа, унижавшие честь и достоинство Михаила Юрьевича… Всё ещё впереди: …немного терпения, дорогой мой Читатель…

Итак, приступим…

«Из детских рано вырвался одежд…», – пишет 18-летний Лермонтов в октябре 1832-го в стихотворении «Он был рождён для счастья, для надежд…»:

Он был рождён для счастья, для надежд
И вдохновений мирных! – но безумный
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной;
И мир не пощадил – и бог не спас!
Так сочный плод, до времени созрелый,
Между цветов висит осиротелый;
Ни вкуса он не радует, ни глаз;
И час их красоты – его паденья час!

И жадный червь его грызёт, грызёт,
И между тем как нежные подруги
Колеблются на ветках – ранний плод
Лишь тяготит свою... до первой вьюги!
Ужасно стариком быть без седин;
Он равных не находит; за толпою
Идёт, хоть с ней не делится душою;
Он меж людьми ни раб, ни властелин,
И всё, что чувствует, он чувствует один!


Как кажется, наш «Мишель Юрьевич»… родился сразу взрослым. Я думаю, что все его ранние таланты, ранняя зрелость ума и философской мысли – это «наработки»   п о   п р о ш л ы м   ж и з н я м:   духовный багаж, с которым никто из нас не расстаётся при очередном рождении на земле. Другое дело,   к а к   мы им распоряжаемся, ибо некоторые… даже не хотят полюбопытствовать: а   ч т о   там, в этом «чемодане»? А у кого-то, быть может, этот подсознательный опыт прошлых земных жизней – всего лишь «узелок» или дамская «косметичка»?.. Но когда человеку многое интересно в окружающей его жизни, и он пробует себя по разным направлениям, то, порой, выясняется, что он обладает такими способностями и талантами, которые у себя и не подозревал. Но наш Мишель Юрьевич пробовал себя во всём: с маленького ползункового детства он рисовал цветными мелками по сукну, которым был обтянут пол в его детской комнате; едва научившись говорить, он, забавляясь, рифмовал отдельные слова; потом начал лепить фигурки из цветного воска и даже батальные сцены… Он играл на фортепиано, скрипке, флейте, на гитаре; прекрасно играл в шахматы; а книги читал – «запойно»… Когда он начал самостоятельно читать книги – нам доподлинно не известно, но вот что пишет он о себе, пятнадцатилетнем:

«Наша литература так бедна, что я из неё ничего не могу заимствовать; в пятнадцать же лет ум не так быстро принимает впечатления, как в детстве; но тогда я почти ничего не читал. Однако же, если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду её искать, как в русских песнях. Как жалко, что у меня была мамушкой немка, а не русская – я не слыхал сказок народных: в них, верно, больше поэзии, чем во французской словесности».

Однако, хоть он и пишет, что «в детстве почти ничего не читал», думаю, это нужно понимать так, что читать-то он умел уже с детства… – что это произошло, конечно же, достаточно рано. Но несомненно, что всегда, с самого раннего детства –  маленький Мишель был жадным слушателем детских стихов и сказок, видимо, в основном, из немецкой литературы: до подросткового возраста его воспитывала няня-немка, Христина Осиповна Ремер… Зато немецкий язык Мишель начал познавать одновременно с русским, и, в конце концов, немецким овладел в совершенстве, а также и французским; потом выучил латынь и древнегреческий; на английском – читал и, естественно, понимал его превосходно, а иначе… как же одолеть всю глубину Байрона и Шекспира?

В свои 15-ть лет наш Мишель Лермонтов пишет – на удивление – вполне зрелые стихи. Вот смотрите: стихотворение «Письмо», на автографе которого можно увидеть более позднюю приписку Лермонтова «Это вздор», означающую, как считается лермонтоведами, что «стихотворение представляет собою вымысел, плод поэтического воображения» (см. стр. 556 из Примечаний к I-му тому «М.Ю. Лермонтов. Собрание сочинений». Москва, «Художественная литература», 1975). Однако позвольте не согласиться с такой трактовкой этой лермонтовской приписки. Думаю, что… по мнению Мишеля, это «вздор» – вовсе не потому, что стихотворение «Письмо» в действительной жизни не имело адресата в виде конкретной личности. Скорее всего повзрослевший Михаил Юрьевич увидел, что стихотворение – в «улежавшемся» и окончательно-целом его виде – вообще-то не представляет особого интереса, по крайней мере, для него-тогдашнего; потому и была сделана более поздняя пометка, и слово «вздор» употреблено им вовсе не в значении советских лермонтоведов как «небылица, вымысел», а в значении – «ерунда, чепуха». Ибо для поэта… «былица… – небылица» – дело, как говорится, «десятое» и совсем не главное. …Но Лермонтов почему-то не оценил по достоинству свои последние восемь строк этого стихотворения, – и позже нигде их не использовал, как это проделывал с другими стихами: например, первую строфу «Он был рождён для счастья, для надежд» Лермонтов частично использовал в стихотворении «Памяти А.И. Одоевского», а вторую строфу этого же стихотворения – включил в своё новое сочинение: в «Думу», – благо, что когда-то удачно изложенная мысль написана тем же размером. 

Вот они, эти восемь строк, на мой взгляд – объективная напророченная реальность сегодняшнего дня:

ПИСЬМО
(Свеча горит! дрожащею  рукою / Я окончал заветные черты…)

..............

Ах! много, много я сказать желаю;
Но медленно слабеет жизни дух.
Я чувствую, что к смерти подступаю,
И – падает перо из слабых рук…
Прости!.. Я бегал за лучами славы,
Несчастливо, но пламенно любил,
Всё изменило мне, везде отравы,
Лишь лиры звук мне неизменен был!..


Вы, быть может, подумаете: «А что здесь пророческого?». Отвечаю. Вот именно: неизменен  –  б ы л :


***

Лишь лиры звук мне неизменен был!..
Но что теперь?.. – Теперь и он фальшивит:
Я, – чуждой мне строкой, – увы, прослыл
Не сыном, а... предателем России?!.

...Что оклевещут –  знал. Но –  чтобы... – т а к ?

...Всё изменило мне: везде отравы!..

Взывая к разуму живых – никак
Родной строкой – не докричусь!.. Бог правый!

…«немытая» – не моего пера:
подлог и подражанье. Фарса злая.
Врагов моей Отчизны клевета.
Как оправдаться мне?.. – уж и не знаю.

...До коих пор не слышать голос мой?
Под чуждой мне «немытой» ставить Имя
Моё?.. – Не сметь! позорить клеветой
Честь офицера и России сына!


01.02.2017  (Лермонтов. Сеанс медитативного творчества)
© Copyright: Ольга Николаевна Шарко, 2023
Свидетельство о публикации №123092801768


Или вот, к примеру, ещё одно:

ВОЙНА

Зажглась, друзья мои, война;
И развились знамёна части;
Трубой заветною она
Манит в поля кровавой мести!
Простите, шумные пиры,
Хвалы достойные напевы,
И Вакха милые дары,
Святая Русь и красны девы!
Забуду я тебя, любовь,
Сует и юности отравы,
И полечу, свободный, вновь
Ловить венок небренной славы!


…Что здесь пророческого?.. Да разве   в о й н а   его – миновала?!. И что он мог знать об этом в свои «пятнадцать»?.. Правда, нельзя не помнить, что большое влияние на Мишеля в это время возымело творчество Шиллера, Шенье, Байрона и других иностранных авторов, – и во многом Мишель подражал   и м.   Но, в конечном счёте… – что это меняет? Мы, которые    п о э т ы,   все – кого-то читаем, восхищаемся, учимся у них, и даже, – порой бессознательно подражаем им… пока не обретаем собственную поэтическую индивидуальность, называемую «стилем» (от греческого «стилос» – остро отточенная палочка для письма на вощёных дощечках), то есть «перо» по-нашему. Другими словами, иметь «свой авторский стиль» – это выработать индивидуальную устойчивую совокупность средств и приёмов художественной выразительности. Более того, не читая уже признанных обществом авторов, научиться поэзии – невозможно. Поэтому подражание – это освоение и закрепление полученных уроков при условии, что у конкретного индивида есть к этому талант и способности. Это тот самый случай, когда «научить нельзя, но научиться – можно». Это нормально, и это правильно: равно, как и начинающий художник должен научиться мастерству копирования художественных полотен других мастеров живописи.

Не могу сказать, чьё произведение повлияло на сочинение этого стихотворения и подражание ли это, но, тем не менее, его «Молитва», молитва 15-летнего поэта, – удивительна по зрелости мысли и устремлений:

Не обвиняй меня, всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далёко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь.

Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костёр,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К тебе я снова обращусь.


В Примечаниях того же I-го тома на стр.559 про это стихотворение сказано следующее: «В основу этой иронической молитвы положена мысль, дескать, что вера в бога, ««тесный путь спасенья», и свободное творчество – несовместимы». Но позвольте спросить: а где же тут «ирония»?.. Думается, что официальное толкование стихотворения «Молитва»  – как «ирония» – продиктовано исключительно идеей всеобщего тотального советского безбожия. «Тесный путь спасенья» – это, в данном контексте, не что иное, как молитвы православного верующего («Отче наш», «Живый в помощи» и др.), обращающегося непосредственно к Богу-Творцу, Вседержителю-всесильному, вечному и безначальному, бесконечному, «сущему на небесах»… Просто наш Мишель Юрьевич читает и пишет в свои «пятнадцать» никак не узко-«божественнное»: он ещё слишком молод: он жадно познаёт мир, ему интересно жить; неудержимо пламенеет костёр в груди юного поэта, и жадный взор – беспрестанно требует пищи для пера и бумаги; в нём клокочет «лава вдохновенья» и – на крыльях поэзии – он вырывается за пределы земного мира… «К тебе ж проникнуть я боюсь…», – признаётся Мишель. А как же не бояться: Бог – это запредельное. Тайное. Неизвестное, – неизбежно и обречённо связанное с потусторонним миром… Человек всегда боится неизвестного: потому что …не знает, чего ожидать и к чему быть готовым.

Но как можно – даже при всём «советском безбожии» – прийти к выводу, что «Бог и свободное Творчество» – это что-то разное и не совместимое? Это для Лермонтова?.. И это в его собрании сочинений?.. Это – когда в свои 15–16 лет он пишет в стихотворении «Кладбище»: «Стократ велик, кто создал мир! велик!..». И совсем   н е   р а з н о е.  Бог – и есть Творец. Но Лермонтова усердно и старательно «обезбоживали», подгоняя в приемлемые рамки советской идеологии. Его естественные и нормальные духовные вопросы об устройстве жизни и человеческой личности возводили в ранг «богоборчества», с чем я, например, не соглашусь – никогда. Разве богоборец мог бы «в небесах увидеть бога», любуясь красотами природы, как это у Лермонтова:


***

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зелёного листка;
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студёный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога.

(1837)


Например, очень любят приводить как «богоборческую» – строку из лермонтовского стихотворения «Памяти А.И. Одоевского»: «И свет не пощадил – и бог не спас!», – как бы констатируя, что, мол, вот: «…н е   с п а с ! », – а следовательно, поэт Лермонтов говорит, что и «нет никакого бога!». Ну… да: «…Под бедною походною палаткой / Болезнь его сразила…». Ну-да: раз человек умер, то, естественно, не спасся. Но ведь такой исход предначертан каждому смертному. Так устроена жизнь: она неизбежно заканчивается смертью здесь, на земле, в этом плотном мире: умирает телесная оболочка, а дух устремляется в другие миры, к Богу, ибо душа – бессмертна. И это – вовсе не Божье дело: «спасать» всех и каждого от смерти, ибо на земном плане – всё, что имеет начало – имеет и конец: кому – что – уготовлено… Впрочем, это не исключает вмешательства высших сил, помогающих человеку выжить, когда это, как кажется, просто   н е в о з м о ж н о.   Но это случается лишь в исключительных случаях: когда душа ещё не выполнила свою миссию на земле. Впрочем, никому не навязываю своего мнения: можете …не соглашаться.

[ Р е м а р к а.  Для тех, кому интересен этот вопрос, даю своё стихотворение из Духовно-философского цикла (ДФЦ):

***
Факт смерти и рождения  –  е д и н.
Оттуда ты ушёл – здесь появился.
Там – умер ты, а значит, здесь родился:
в одном лице и раб, и господин.

Смерть – не конец, рожденье – не начало:
метаморфозы это: превращенья:
лишь продолженье в новом проявленьи,
чтоб личность путь познанья продолжала.

Не помнишь ты ни смерти, ни рожденья:
их для тебя совсем не существует.
Есть перемены лишь: преображенья:
р а з в и т и е – для тех, кто не блефует.

Ты спросишь, почему нельзя нам помнить
весь опыт предыдущих воплощений? –
Да потому лишь, чтоб не переполнить
земное сердце тяжестью отмщений.

…Но прошлый опыт Памятью хранится:
все промахи, ошибки, достиженья…

…Другая плоть – лишь новая Страница,
и чистота листа – толчок к движенью!

14.02.2003

© Copyright: Ольга Николаевна Шарко, 2012
Свидетельство о публикации №112080208726 


Конец авторской   р е м а р к и . ]



На самом же деле – в стихотворении «Молитва» пятнадцатилетний поэт уже осознаёт, что он «любит мрак земли могильный» со всеми её, этой земли, «страстями»; что «часто звуком грешных песен» он обращается не по вертикали, к Господу Богу, а по горизонтали: к друзьям-товарищам, к барышням, к своим единомышленникам… – к жизни бренной. …Конечно, когда этот «чудный пламень» приносит столько радости в творческом выплеске, когда мысли твои берутся   о т к у д а - т о   С в ы ш е,  и ты сам не понимаешь, откуда это в тебе и…  т е б е;   когда рука твоя каждодневно ищет карандаш и бумагу, либо тянется к перу и орешковым чернилам… – это, поверьте мне   –   с ч а с т ь е,   духовное удовлетворение, это ни с чем не сравнимая душевная радость творческого созидания!.. Как тут не поднять свой взор к небесам с благодарностью к Всесильному? Помните?..  – как Александр Сергеевич после прочтения им только что законченной исторической драмы «Борис Годунов», – во время ссылки в Михайловское, – от охватившего его неудержимого чувства радости, переполнявшей душу поэта за свою весьма объёмистую творческую удачу, – восклицал: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!..», – о чём он и поведал своему другу поэту Петру Андреевичу Вяземскому (1792–1878) в письме, написанном примерно 7 ноября 1825 года: «Поздравляю тебя, моя радость, с романтическою трагедиею, в ней же первая персона Борис Годунов! Трагедия моя кончена; я перечёл её вслух, один, и бил в ладоши, и кричал: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»… И я, дорогой мой Читатель, Ваш «покорный слуга», признаюсь, поступаю точно так же: кричу, «вся из себя» в радости творческой удачи: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!..», – вливаясь в реку поэтической братии, восторженно-благодарной за творческую удачу, ниспосланную Небесами «простому земному смертному» поэту. (…Правда, если признательно-честно,   н е   в с е г д а   думаю   т о ч н о   т а к   ж е    и   позже, когда читаю своё творение… ну, скажем, через год-два… Всякое, «понимаешь ли», бывает).

Итак, в октябре 1830-го – нашему Мишелю уже 16-ть: «…Поверь: великое земное / Различно с мыслями людей. / Сверши с успехом дело злое – / Велик; не удалось – злодей…»!.. Или: «Страшись любви: она пройдёт, / Она мечтой твой ум встревожит, / тоска по ней тебя убьёт, / Ничто воскреснуть не поможет…»…


Его «шестнадцати-семнадцатилетние» строфы «1831-го  ИЮНЯ  11  ДНЯ» – …действительно мистически-удивительны взрослому человеку: они оказались не только зрелыми, но ещё и пророческими. Стихи… – которые   п о т р я с а ю т   философской глубиной мысли, присущей мыслителям отнюдь не 16-17-летнего возраста. Даю Вам выборочное цитирование, – иногда с моими ремарками, – из четырёхтомника 1975-го года издания «М.Ю. Лермонтов. Собрание сочинений» (том I, стр.329):


– 1 –

Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала. Я любил
Все обольщенья света, но не свет,
В котором я минутами лишь жил;
И те мгновенья были мук полны,
И населял таинственные сны
Я этими мгновеньями. Но сон,
Как мир, не мог быть ими омрачён.

[Р е м а р к а.  Стихотворная фраза «Я любил все обольщенья света, но не свет…» заставляет задуматься: «свет» – это свет, который «не тьма»; или же «свет» – это «светское общество аристократической интеллигенции»?.. Но кое-что проясняется, когда мы прочтём следующие строки. В письме к М.А. Лопухиной от  2-го сентября 1832 г., подписанное «Ваш преданный   Л е р м а»,  фактически-семнадцатилетний, но почти-восемнадцатилетний Мишель пишет: «…Прощайте же, прощайте! Мне нездоровится: сон счастливый, божественный расстроил меня на весь день… Не могу ни говорить, ни читать, ни писать. Странная вещь эти сны! Это иная жизнь, часто более приятная, нежели действительность. Ибо я отнюдь не разделяю мнения тех, которые говорят, будто жизнь есть сон; я осязательно чувствую её действительность, её привлекательную пустоту. Я никогда не мог бы отрешиться от неё настолько, чтобы искренне презирать её; потому что жизнь моя – я сам, я, который говорит теперь с вами и который может в миг обратиться в ничто, в одно имя, то есть опять-таки в ничто. Бог знает, будет ли существовать это я после жизни! Странно подумать, что настанет день, когда не сможешь сказать: я! При этой мысли весь мир не что иное, как ком грязи. …».

А вот… «привлекательная пустота» жизни?.. Это – что?.. Думается, что… «пустота» – это когда привлекательность развлечений, веселье, удовольствия… привлекательность эдакой замечательной лёгкости, счастья… – всё «обнуляется»: вчера – было, а нынче – и следа уж нет... Как лёгкая белая пузырчатая пена опьяняющего шампанского: на язык попадает как   н е ч т о   и… тут же пропадает как   н и ч т о.  И, быть может, «привлекательная пустота» в восемнадцатилетнем возрасте – это не что иное, как «пустая и глупая шутка» в его «двадцать шесть»?.. Вы же помните стихотворение «И скучно и грустно» (опубликовано в «Литературной газете», №6 от 20 января 1840 года):


И скучно и грустно, и некому руку подать
     В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
     А годы проходят – все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,
     А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
     И радость, и муки, и всё там ничтожно…
Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
     Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг –
     Такая пустая и глупая шутка…

Да… – под минорное настроение с налётом грусти …вполне – и с каждой строкой – можно согласиться. Я очень люблю это стихотворение: пессимистично, но – гениально. И всё-таки, к счастью, всё проходит, всё кончается. И упадок настроения – тоже.]


– 2 –

Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной,
И о земле позабывал. Не раз,
Встревоженный печальною мечтой,
Я плакал; но все образы мои,
Предметы мнимой злобы иль любви,
Не походили на существ земных.
О нет! всё было ад иль небо в них.

[ Р е м а р к а.  В этой строфе мы не можем не увидеть, что наш Мишель Юрьевич сознательно или подсознательно (?..) входил в состояние медитации или медитативного транса… Некоторые современники вспоминали, что иногда Михаил Юрьевич, находясь в компании друзей, внезапно вдруг «уходил в себя» и отдалялся от происходящего… Его при этом никто старался не трогать, никто не пытался вернуть к разговору и пр., ибо друзья понимали: его углублённая сосредоточенность, переход извне внутрь – это рождение какого-то творческого замысла… создание образов, символов, схем; …мысли… идеи… – проникновение в запредельное… Другими словами – публичное одиночество: «Я рождён с душою пылкой, / Я люблю с друзьями быть, / А подчас и за бутылкой / Быстро время проводить. / … / Но нередко средь веселья / Дух мой страждет и грустит, / В шуме буйного похмелья / Дума на сердце лежит.»  ]

 
– 3 –

Холодной буквой трудно объяснить
Боренье дум. Нет звуков у людей
Довольно сильных, чтоб изобразить
Желание блаженства. Пыл страстей
Возвышенных я чувствую, но слов
Не нахожу и в этот миг готов
Пожертвовать собой, чтоб как-нибудь
Хоть тень их перелить в другую грудь.

[ Р е м а р к а.  Не всегда переполняющее нас чувство во всём его многообразии оттенков и красок можно передать словами, пересказать со всею полнотой непередаваемого словами восторга. Слов …не хватает. Не хватает средств самовыражения. А уже написанное – каждый прочтёт лишь «на своём уровне» понимания; и этот «каждый» может даже и неверно интонировать сказанное… И потому – невозможно донести «холодной буквой» именно то, и именно так, как это есть само по себе в своей изначально-конечной самодостаточности или же …беспредельности (?..). Но есть – кисти и краски, есть музыка… – правда, в данном случае, лишь в дополнение. Недаром Мишель писал в письме от 23 декабря 1834-го к М.А. Лопухиной: «Право, следовало бы в письмах ставить ноты над словами, а теперь читать письмо то же, что глядеть на портрет: нет ни жизни, ни движения; выражение застывшей мысли, что-то отзывающееся смертью!..». ]


– 4 –

Известность, слава, что они? – а есть
У них над мною власть; и мне они
Велят себе на жертву всё принесть,
И я влачу мучительные дни
Без цели, оклеветан, одинок;
Но верю им! – неведомый пророк
Мне обещал бессмертье, и, живой,
Я смерти отдал всё, что дар земной.


[ Р е м а р к а. «Но верю им! …» – поэт   в е р и т   Известности и Славе, которые велят
«в с ё   принести   и м   в   ж е р т в у»,   поскольку «н е в е д о м ы й   п р о р о к…  обещал   б е с с м е р т ь е».   Поэтому – «…живой, / Я смерти отдал всё, что дар земной»: то есть – всю свою жизнь: талант во имя Божьего дара земной жизни, правды, чести и справедливости. По сути, эта же мысль продолжена Лермонтовым в стихотворении, обозначенном заглавием «1830. МАЙЯ. 16  ЧИСЛО»: «Боюсь не смерти я. О нет! / Боюсь исчезнуть совершенно. / Хочу, чтоб труд мой вдохновенный / Когда-нибудь увидел свет…». Невозможно не вспомнить здесь ещё два лермонтовских стихотворения, написанных в восемнадцать лет, и потрясающих до остановки дыхания: такая глубина... – океаническая!..


***
Нет, я не Байрон, я другой,
Ещё неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я – или бог – или никто!

(1832)


***
Я жить хочу! хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман;
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?
Он хочет жить ценою муки,
Ценой томительных забот.
Он покупает неба звуки,
Он даром славы не берёт.

(1832) ]
 

– 5 –

Но для небесного могилы нет.
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймёт их, удивлённый свет
Благословит; и ты, мой ангел, ты
Со мною не умрёшь: моя любовь
Тебя отдаст бессмертной жизни вновь;
С моим названьем станут повторять
Твоё: на что им мёртвых разлучать?

[ Р е м а р к а.  Когда почти-семнадцатилетний Мишель Юрьевич писал эти строки… он, конечно же, имел в виду конкретную любовь, видимо… и что скорее всего – это любовь к Ивановой Наталье Фёдоровне, которая была старше его на один год и неожиданно для Мишеля вдруг вышла замуж…

Но. С «его названьем» сегодня мы повторяем не только её имя, но и имена других возлюбленных поэта, а более всех – Варвару Александровну Лопухину, которую он любил ранее всех и практически всю свою жизнь,  но осознал это, когда… она стала для него совершенно недосягаемой, ибо вышла замуж за нелюбимого человека, сделавшего ей предложение… И вот теперь все они – так же бессмертны, как и «его названье»: то есть – «имя». Но справедливости ради нужно отметить, что   в с е,   абсолютно все, кто был причастен к жизни и творчеству Михаила Юрьевича Лермонтова, – даже его убийцы, – обрели «бессмертие»; правда, каждый – свою меру, а кто-то всего лишь даже… некую «малую толику»: с горчичное зёрнышко. ]



– 8 –

Тут был я счастлив… О, когда б я мог
Забыть, что незабвенно! женский взор!
Причину стольких слёз, безумств, тревог!
Другой владеет ею с давных пор,
И я другую с нежностью люблю,
Хочу любить, – и небеса молю
О новых муках, но в груди моей
Всё жив печальный призрак прежних дней.

[ Р е м а р к а.   В четвёртой строке – нам привычнее читать «с давнИх пор», но у Лермонтова – «с давнЫх». Видимо, так было принято по правилам правописания лермонтовского времени, тем более, что в стихотворении «Парус» мы встречаем аналогичное правописание: «И мачта гнётся и скрЫпит»…]


– 9 –

Никто не дорожит мной на земле,
И сам себе я в тягость, как другим;
Тоска блуждает на моём челе.
Я холоден и горд; и даже злым
Толпе кажуся; но ужель она
Проникнуть дерзко в сердце мне должна?
Зачем ей знать, что в нём заключено?
Огонь иль сумрак там – ей всё равно.

[ Р е м а р к а.   Сравните это стихотворение с нижеследующим. Оно написано в Москве – день в день – ровно – за 11-ть лет до убийства поэта, и дату своей гибели Лермонтов, обычно пренебрегающий датировкой произведения, ставит – как заглавие:


1830 ГОД. ИЮЛЯ 15-го

Зачем семьи родной безвестный круг
Я покидал? Всё сердце грело там,
Всё было мне наставник или друг,
Всё верило младенческим мечтам.
Как ужасы пленяли юный дух,
Как я рвался на волю, к облакам!
Готов лобзать уста друзей был я,
Не посмотрев, не скрыта ль в них змея.

Но в общество иное я вступил,
Узнал людей и дружеский обман,
Стал подозрителен и погубил
Беспечности душевной талисман.
Чтобы никто теперь не говорил:
Он будет друг мне! – боль старинных ран
Из груди извлечёт не речь, но стон;
И не привет, упрёк услышит он.

Ах! я любил, когда я был счастлив,
Когда лишь от любви мог слёзы лить.
Но, эту грудь страданьем напоив,
Скажите мне, возможно ли любить?
Страшусь, в объятья деву заключив,
Живую душу ядом отравить
И показать, что сердце у меня
Есть жертвенник, сгоревший от огня.

Но лучше я, чем для людей кажусь,
Они в лице не могут чувств прочесть;
И что молва кричит о мне... боюсь!
Когда б я знал, не мог бы перенесть.
Противу них во мне горит, клянусь,
Не злоба, не презрение, не месть.
Но... для чего старалися они
Так отравить ребяческие дни?

Согбенный лук, порвавши тетиву,
Гремит – но вновь не будет прям, как был,
Чтоб цепь их сбросить, я, подняв главу,
Последнее усилие свершил;
Что ж. – Ныне жалкий, грустный я живу
Без дружбы, без надежд, без дум, без сил,
Бледней, чем луч бесчувственной луны,
Когда в окно скользит он вдоль стены. 


P. S.   Вот нам исповедь 16-летнего Мишеля Юрьевича...]



– 11 –

Грядущее тревожит грудь мою,
Как жизнь я кончу, где душа моя
Блуждать осуждена, в каком краю
Любезные предметы встречу я?
Но кто меня любил, кто голос мой
Услышит и узнает? И с тоской
Я вижу, что любить, как я, – порок,
И вижу, я слабей любить не мог.

[ Р е м а р к а.   Что такое «порок»? – это изъян, недостаток на физическом и духовном плане: отсутствие органичной материальной целостности; а также – недостаток нравственный, духовный; отрицательное моральное качество человека. Но как может быть пороком – любовь? Почему Мишель называет любовь, сильную и страстную любовь …пороком? Думаю, что в его 16–17 лет, когда любовь ему лишь обещала взаимность… и так неожиданно от него уходила… – такая любовь приносила обидное разочарование, и светлое чувство любви превращалось в печаль и страдания: в пустоту, то есть… в порок: «Я горд!.. прости! люби другого, / Мечтай любовь найти в другом; / Чего б то ни было земного / Я не соделаюсь рабом. / … / Не знав коварную измену, / Тебе я душу отдавал; / Такой души ты знала ль цену? / Ты знала – я тебя не знал!». Да, любить без взаимности – значит ранить собственную душу и терзаться «на пустом месте». Это ли не тот самый «порок»?..

Однако. От взаимной любви – стихи, опять же,  не пишутся. Увы. Знаю по себе.  «Как знать, быть может, те мгновенья, / Что протекли у ног твоих, / Я отнимал у вдохновенья! / А чем ты заменила их? …», – пишет Наталье Ивановой Мишель, как бы сожалея о потерянном времени. Но именно эта любовная неудача и породила такое искреннее, пылающее обидой и разочарованием стихотворение любящего поэта: «Я не унижусь пред тобою…».

Так что… выливался этот лермонтовский «порок» в любимые нами поэтические строфы, – чему мы должны быть признательно-благодарны…

Именно мечты, надежды, предвкушение любви, разочарование, обида и даже презрение, негодование и злость… – лишь только, увы, это и есть пища поэта: что угодно, только не удовлетворение, когда ты своё получил и… чего же ещё-то?.. От взаимной счастливой любви, конечно же, можно написать стихотворение: одно–два… И всё. Дело в том, что счастье – самодостаточно. Его надо хранить, а не выплёскивать. Ваше счастье, увы, никого не интересует (и это очень хорошо: целее будет); а вот несчастьем можно делиться: поймёт и разделит… почти-каждый. Впрочем, это моё личное понимание, и, конечно же, не «истина в последней инстанции».]


– 12 –

Не верят в мире многие любви
И тем счастливы; для иных она
Желанье, порождённое в крови,
Расстройство мозга иль виденье сна.
Я не могу любовь определить,
Но это страсть сильнейшая! – любить
Необходимость мне; и я любил
Всем напряжением душевных сил.


– 15 –

Под ношей бытия не устаёт
И не хладеет гордая душа;
Судьба её так скоро не убьёт,
А лишь взбунтует; мщением дыша
Против непобедимой, много зла
Она свершить готова, хоть могла
Она составить счастье тысячи людей:
С такой душой ты бог или злодей…

[ Р е м а р к а.   Думается, что вот именно эта мысль, – а точнее, и она тоже – легла в основу задумки будущей поэмы «Демон». По крайней мере, считается, что примерно в этот период времени 15-летний Мишель задумал этот сюжет и даже приступил к его воплощению на бумаге. ]


– 19 –

И сердце полно, полно прежних лет,
И сильно бьётся, пылкая мечта
Приводит в жизнь минувшего скелет,
И в нём почти всё та же красота.
Так любим мы глядеть на свой портрет,
Хоть с нами в нём уж сходства больше нет,
Хоть на холсте хранится блеск очей,
Погаснувших от время и страстей.


[ Р е м а р к а.    А здесь, на мой взгляд, наш, не по годам зрелый поэт-философ, сделал ошибку: сам: в последней строке Мишель употребил «время» в именительном падеже, в то время, как необходим – родительный: «Погаснувших от времени – страстей».

Кстати, – иногда и не единожды, – у Лермонтова бывали «осложнения» с русским языком. А что удивляться-то нам? Он знал немецкий, французский, латынь, греческий, читал Байрона на английском, русский (само-собою), и даже схватился учить «татарский» на Кавказе… И как тут не запутаться, не перезабыть, не напутать просто «на автомате»?.. Вспомните:

Есть речи – значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слёзы разлуки,
В них трепет свиданья.
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рождённое слово;
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.

(1840 г.)


Ну, я думаю, это как-то в одном ключе: «из пламя и света» и «…от время и страстей». Ну… какой-то «сбой»… Про это – Лермонтову сказал его издатель Краевский: так – нельзя: надо «из пламени». Лермонтов схватился за карандаш… – думал-думал… Ничего не придумал и сказал, вроде того: «…Пусть пока так и останется». А вот я, – (подчёркиваю: без каких-либо претензий на истину в последней инстанции), – считаю, что очень просто было исправить: «Из   п л а м е н и   света / Рождённое слово…», – ведь речь-то в стихотворении – о пылающем, жгущем, слепяще-ярком свете. Следовательно, и сам свет может быть пламенным. Кстати, дорогой Читатель, хочу заметить, что такие «ошибки» нисколько не умаляют величие лермонтовского Гения. К слову будет сказано, что у Михаила Юрьевича есть ещё два варианта этого же стихотворения, и они нисколько не хуже, и вовсе ни в чём не проигрывают вышеприведённому, и в них нет «грамматических недочётов», но… поэт посчитал наиболее удачным именно этот: с «грамматическим изъяном». Что ж, как говорится, «дело хозяйское»…]
 

– 22 –

Так жизнь скучна, когда боренья нет.
В минувшее проникнув, различить
В ней мало дел мы можем, в цвете лет
Она души не будет веселить.
Мне нужно действовать, я каждый день
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя, и понять
Я не могу,   ч т о   значит отдыхать…

[ Р е м а р к а.   Жизнь – это и есть борьба: «боренье». Это победы и проигрыши; это новый опыт и его накопления; это наработки мастерства и профессионализма; это – постоянное обновление, подобное текучести реки… Приведу Вам пример. – хоть и известный, но очень убедительный. Вот смотрите: к примеру, – солдат. Он должен служить отчизне и защищать её от врагов; он должен быть сильным, отважным и непобедимым. А как же он сам, да и мы, узнаем его реальные возможности? – Т о л ь к о   в   б и т в е. 

Опять же, вспоминается философский «закон Единства и борьбы противоположностей», заключающийся в том, что всё сущее состоит из противоположных начал, которые, будучи едиными по своей природе, и друг без друга не существуют, тем не менее, находятся в постоянной борьбе и противоречат друг другу (например: день и ночь, горячее и холодное, чёрное и белое, зима и лето, молодость и старость, талант и бездарность и т. д.). Этот закон вскрывает самое основное условие   п р о ц е с с а   р а з в и т и я,   его источник: и этим источником является   –   п р о т и в о р е ч и е  (единство противоположностей). У Вас может возникнуть вопрос: какое же это единство, если одно противоречит другому? Отвечаю. Вот, скажем, к примеру   –   ж е н щ и н а.  Представьте себе, что если бы   в с е   люди, живущие вокруг, были бы – всегда –   т о л ь к о   ж е н щ и н ы?… Не рождались бы   д е т и.   А дети – это производное от половой противоположности – …здесь додумайте сами. Только в противоречивом единстве может родиться новая жизнь. Нет детей – нет продолжения жизни как таковой. Вообще. Так устроена жизнь на земле. По таким законам она существует и развивается; а что не развивается… умирает как ненужное.]


– 23 –

Всегда кипит и зреет что-нибудь
В моём уме. Желанье и тоска
Тревожат беспрестанно эту грудь.
Но что ж? Мне жизнь всё как-то коротка
И всё боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! жажда бытия
Во мне сильней страданий роковых,
Хотя я презираю жизнь других.

[ Р е м а р к а.   Собственно, хочу напомнить: не следует забывать то, что сегодня называют «пушкинским языком»; то есть это – и есть – времена Лермонтова; следовательно, и язык, соответственно, «лермонтовский» – тоже. ПризнАюсь Вам, дорогой Читатель, что последняя строка строфы «Хотя я презираю жизнь других», – и точка, – …мне эта строка – не только не понравилась, но более того, даже показалась оскорбительной для всего русского человечества. И это – от любимого нами гения?.. Но. Я изучала жизнь и творчество Михаила Юрьевича… почти четверть века, и, думаю, что основательно вникла… И поэтому сегодня, когда я и сама «созрела» как «лермонтовед + правовед + поэт», – (хоть сегодняшние музейные снобы категорически не согласятся с первым составляющим), – я решила без боя не сдаваться: надо, обязательно надо «покопаться» в этом выражении: времена…  меняются, знаете ли, и… языковые выражения – тоже: иногда они начинают в наши времена приобретать несколько другой оттенок и назначение. 

Например, у П.И. Соколова в «Общем церковно-славяно-российском словаре» 1834-го года издания разделяются два значения понятия   «п р е з и р а т ь» : 

1) ненавидеть,   п о ч и т а т ь   н е д о с т о й н ы м   у в а ж е н и я,   почтения;
2) пренебрегать,   н е   о б р а щ а т ь   в н и м а н и я,   не страшиться, презирать опасности, презирать смерть.

Другое дело, когда незадолго до своей гибели поэт пишет: «Мои друзья вчерашние – враги, / Враги – мои друзья, / Но да простит мне грех господь благий, / Их презираю я…». Здесь, конечно же, лермонтовское «презираю» надо понимать как «почитаю   н е д о с т о й н ы м и   у в а ж е н и я»; по сути, предателями: перелицованными или вывернутыми наизнанку; низкими «за деньги», либо «из зависти», либо по каким-то другим корыстно-прагматическим причинам, переметнувшимся в стан врага. Но по смыслу стихотворения – эти бывшие «друзья», ставшие «врагами», продолжают прикидываться прежними «друзьями», а за спиной… вредят и гадят, как и полагается настоящим врагам. Как замечательно про это – «у Александр-Сергеича» в Главе Четвёртой «Евгения Онегина»:

 
 – XVIII –

Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нём не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.

– XIX –

А что? Да так. Я усыпляю
Пустые, чёрные мечты;
Я только   в   с к о б к а х   замечаю,
Что нет презренной клеветы,
На чердаке вралём рождённой
И светской чернью ободрённой,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил стократ ошибкой;
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит… как родной!
 


Но. Что касается задевающего наше самоуважение лермонтовского «…я презираю жизнь других», – давайте ещё раз обратимся к А.С. Пушкину, к его роману в стихах «Евгений Онегин»:


– XLVI –

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
ПризрАк невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызёт.
Всё это часто придаёт
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.

Не знаю, как Вы, дорогой Читатель… но я, прочтя «…привык к его язвительному спору, и к шутке, с желчью пополам, и злости мрачных эпиграмм», – сразу же увидела в манере поведения Евгения Онегина – нашего Мишеля Юрьевича!.. Конечно, разве герой пушкинского романа не интересен как личность?.. и разве он не вызывает восхищения, а, следовательно, и желания подражать?..   –   о с о б е н н о   у  талантливого и умного молодого человека?.. Ну, может быть, это «совпадение такое» (?…).

Первое полное издание этого романа вышло в 1833-м году, когда Мишелю было уже примерно 19-ть лет. Но не будем забывать, что роман публиковался частями, по главам: Глава Первая была впервые опубликована целиком в брошюре 16 февраля 1825-го года, а позже публиковались, по мере написания, и последующие главы. (Это – как я, например, публикую сегодня настоящую, то есть, которую Вы читаете в настоящее время, – первую в лермонтоведении, –  п р а в о в у ю   в е р с и ю   убийства М.Ю. Лермонтова, Книга 2-я «Отделим зёрна от плевел» на интернетовском ресурсе, которое называется «Российский литературный портал, предоставляющий авторам возможность свободной публикации произведений»: портал «Стихи.Ру»). Следовательно, наш Мишель был, что называется, «в курсе»: он читал и осмысливал пушкинскую глобальную Мысль, пушкинский литературный замысел и пушкинский стиль, учился, восхищался, а равно – не упускал и оригинальные, интересные промежуточные мысли автора: обдумывая и «переваривая» их   д л я   себя  и   п о д   себя…  Думаю, «онегинская строфа» произвела на него… «очень даже впечатление»: помните?.. в «Тамбовской казначейше» – «Пишу Онегина размером»?., и он с нетерпением следил за новыми публикациями пушкинского романа. Я, конечно же, не претендую на «истину в последней инстанции», но своего мнения от Вас не скрою. Именно эта пушкинская мысль (Глава Первая, строфа XLVI (46-ая) романа «Евгений Онегин») ¬– думаю, очень впечатлила почти 17-летнего Лермонтова: «Кто жил и мыслил, тот не может / В душе не презирать людей…». Эта фраза благополучно перекочевала в наш XXI-й век, лишь чуть-чуть уступив позиции другой фразе, которая ещё хлеще выражает актуальность современного бытия: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю животных»…

Следовательно, почти-семнадцатилетний Мишель Юрьевич нас с Вами вовсе не презирал, а просто признался, что   н е   о б р а щ а е т   в н и м а н и я   на других, которые по разным причинам оказывались по жизни рядом с ним:   ч т о   бы они ни говорили,   ч т о   бы они ни делали… – эти «другие», эти персональные посредственности …совершенно ничего для него не значат. …И действительно, если это «презрение» распространять на нас с Вами, и если «жизнь других» – это жизнь всех остальных, кто «не-Я»… – то, в таком случае оно должно распространяться и на «милую бабушку», и на весь столыпинский род, и на всех тех, кого он сам любит и уважает… Но – это же… абсурд и нонсенс. Бессмыслица, – и «так быть не может, потому, что не может быть никогда».

Уф!.. – Слава Тебе, Господи: мы с Вами – здесь – ни при чём.]


– 24 –

Есть время – леденеет быстрый ум;
Есть сумерки души, когда предмет
Желаний мрачен: усыпленье дум;
Меж радостью и горем полусвет;
Душа сама собою стеснена,
Жизнь ненавистна, но и смерть страшна,
Находишь корень мук в себе самом,
И небо обвинить нельзя ни в чём.


[ Р е м а р к а.   Вот.  Как видим, «богоборчеством» и не пахнет, ибо «корень мук – в тебе самом». Размышляя на эту тему, я вдруг подумала, что человек – это его поступки; жизнь человека – это цепь временнЫх событий, начиная от его рождения, и вплоть до его кончины: мы сами принимаем решение – и сами несём ответственность за действие либо бездействие в какой-то конкретной ситуации; ведь даже несчастный случай – отнюдь не случаен в жизни человека; …ну, кроме непреодолимой природной силы, конечно… Да и тут… – кому-то может повезти, а кому-то нет. Причём, вся жизнь, вся эта цепь событий находится во взаимопроникающих причинно-следственных связях, как очевидных, так и скрытых от нашего вИдения и осознания в силу кажущейся незначительности произошедшего, – и поэтому воспринимается нами как случайность.]


– 25 –

Я к состоянью этому привык,
Но ясно выразить его б не мог
Ни ангельский, ни демонский язык:
Они таких не ведают тревог,
В одном всё чисто, а в другом всё зло.
Лишь в человеке встретиться могло
Священное с порочным. Все его
Мученья происходят оттого.

[ Р е м а р к а.   Смотрите, какая глубокая мысль: человеку действительно даны все низости душевные и все возможности душевного роста до высочайших вершин божественного совершенства. Он сам выбирает свои решения, своё поведение и таким образом строит собственную судьбу, – ибо всё даётся нам по справедливости, по «карме». Нельзя быть… как бы «хорошим» и одновременно …чуть-чуть «плохим»: в Священном писании сказано, что царство, расколовшееся в себе – не устоит.  А когда человеку надо сделать выбор, от которого зависит его некое меркантильное благо… но одновременно при этом пострадает и чистая совесть… (?) – вот Вам и те самые «мучения». Но, вообще-то, некоторые считают, что в чистом виде «добра», так же, как и в чистом виде «зла» – не существует; быть может, эти «некоторые» и правы. Вот, к примеру, огонь: когда мы готовим на нём пищу – он   б л а г о;   когда же он сжигает в пепел жильё   –    он   з л о.  Когда водой тушат пожар – она   б л а г о;   когда же наводнение или девятый вал в море уносит человеческие жизни – она стихийное   з л о.  Или, скажем, «меч». Одно дело, когда он в руках защитника Вашего отечества, и совсем другое – когда в руках врага-захватчика. Таких примеров можно привести множество.

Однако, например, приходит к Вам сосед, и просит занять ему некоторую сумму. И Вы – «идёте навстречу», помогая человеку «свести концы с концами» в текущем месяце. И нет здесь никакого двойного дна: всё правильно: Вы действительно помогли соседу и поступили по совести и доброте своей душевной. Более того, и сосед Вам потом ...в чём-нибудь, да поможет.

А теперь посмотрим на джентльменский «договор займа» несколько в другом ракурсе. Приходит к Вам сосед и просит крупную сумму взаймы, обещает вернуть вовремя… Вам неудобно отказать, но на эти деньги Вы – рассчитываете: они могут понадобиться достаточно скоро. Но, не желая выглядеть плохо в глазах соседа и, рискнув уложиться в своих планах без этой суммы, Вы даёте ему эти деньги на строго определённый срок… Не возвращает. Обещает вернуть через месяц… – через пол-года… Не возвращает… И, как Вы поняли, – не собирается возвращать вообще… Итак, давая крупную денежную сумму в долг, Вы расценивали свои действия – как добрую услугу. Но, как известно, «подобное притягивается подобным»; зло порождает зло, а доброе возвращается добром; «что посеял – то и сжал». И если Вам вместо благодарности ответили обманом… – то..? доброе ли дело Вы сделали?.. Вообще-то в Библии сказано, что если ты даёшь кому-то взаймы, то… давай деньги, не рассчитывая на возвращение; а если вернут – тебе просто повезло. С этим вопросом нужно определиться для себя «раз и навсегда». 

Или вот другой вариант: «по касательной». Вы дали взаймы денежную сумму доброму соседу (хорошему человеку) на покупку дорогостоящего автомобиля. А сосед через некоторое время попал в автокатастрофу и разбился насмерть… А если бы Вы не дали ему денег – он бы не купил эту автомашину, и не погиб бы во цвете лет. И Вас бы не мучили угрызения совести о том, что… хоть и косвенно, но и Вы причастны к его преждевременной смерти; я уж не говорю о том, что возврата долга от его наследников может и не случиться. Конечно, он мог занять недостающую сумму и у кого-то другого… – но Вы-то к этому никакого отношения не имели бы, и сомнения бы Вас не мучили.

И к чему это я?.. Да к тому, что, как я думаю, если человек собирается купить дорогостоящую вещь… – то почему за чужие деньги? Нет, если у Вас есть лишние деньги – дайте их, но сразу же и забудьте про это: считайте, что Вы их …уже потратили. И тогда Ваше «добро» не вернётся к Вам «злом».

Да-ааа… Однозначно-доброго или однозначно-злого решения – в большинстве случаев – не бывает. С этим надо смириться, – я так думаю…]


– 26 –

Никто не получал, чего хотел
И что любил, и если даже тот,
Кому счастливый небом дан удел,
В уме своём минувшее пройдёт,
Увидит он, что мог счастливей быть,
Когда бы не умела отравить
Судьба его надежды. Но волна
Ко брегу возвратиться не сильна.

[ Р е м а р к а.   Ну, думается, что здесь Мишель Юрьевич излишне категоричен. Это я про «никто». Многие получают от судьбы исполнение «мечт» и желаний. Только вот… рады ли они потом этому?.. Недаром говорят: «Бойтесь своих желаний: они имеют свойство сбываться». ]


– 28 –

Я предузнал мой жребий, мой конец,
И грусти ранняя на мне печать;
И как я мучусь, знает лишь творец;
Но равнодушный мир не должен знать.
И не забыт умру я. Смерть моя
Ужасна будет; чуждые края
Ей удивятся, а в родной стране
Все проклянут и память обо мне.

[ Р е м а р к а.  Это, конечно, мистика: таинственное и – нам недоступное: откуда в 16–17 лет   з н а т ь   о себе: «Я предузнал мой жребий, мой конец…»?  Это – экстрасенсорика, сверхчувствительность и способность подсознания получать информацию из будущего. Единственное, в чём предсказание разошлось со сбывшейся действительностью – так это в том, что «чуждые края» смерти М.Ю. Лермонтова не удивились, ибо имя поэта за границей тогда ещё известно не было.]


– 30 –

Кровавая меня могила ждёт,
Могила без молитв и без креста,
На диком берегу ревущих вод
И под туманным небом; пустота
Кругом. Лишь чужестранец молодой,
Невольным сожаленьем, и молвой,
И любопытством приведён сюда,
Сидеть на камне станет иногда 

[Р е м а р к а.  …Первые две строки предсказания: «Кровавая меня могила ждёт, / Могила без молитв и без креста…» – потрясающе точны: тело поэта, истекая кровью, лежало несколько часов на сырой – после сильнейшего ливня – «машукской» земле; в церкви, как положено православному – не отпевали; креста на могилу – не поставили; положили лишь каменную плиту с одним-единственным словом «Михаил»… Но – ни «дикого берега ревущих вод», ни «пустоты кругом», ни «молодых чужестранцев»… Хотя – как посмотреть: в лермонтовских музеях «молвой и любопытством приведённых молодых чужестранцев» сегодня – предостаточно. По крайней мере, до начала Специальной военной операции (т.е. до 24.02.2022) иностранцев было много. ]


– 31 –

И скажет: отчего не понял свет
Великого, и как он не нашёл
Себе друзей, и как любви привет
К нему надежду снова не привёл?
Он был её достоин. И печаль
Его встревожит, он посмотрит вдаль,
Увидит облака с лазурью волн,
И белый парус, и бегущий чёлн. 


– 32 –

И мой курган! – любимые мечты
Мои подобны этим. Сладость есть
Во всём, что не сбылось,– лесть красоты
В таких картинах; только перенесть
Их на бумагу трудно: мысль сильна,
Когда размером слов не стеснена,
Когда свободна, как игра детей,
Как арфы звук в молчании ночей!


[ Р е м а р к а.  Вообще-то… в моём «четырёхтомнике» третья строка этой 32-ой заключительной лермонтовской строфы читается так: «Во всём, что не сбылось, – есть красоты / В таких картинах; …». Но… – подумайте: как это: «…е с т ь   к р а с о т ы / В   т а к и х   к а р т и н а х…». Чего? какой-такой-кто «есть»?.. Я задумалась… И – поняла: здесь – элементарная опечатка: просто… кто-то – где-то – когда-то пропустил (или не разглядел) одну букву, и выражение потеряло всякий смысл: «есть красоты в таких картинах…». Если подумать «есть красОты»… – так это не попадает в размер. Следовательно, действительно пропущена… как я думаю, буква «Л», которую я, как говорится, «на свой страх и риск»   с р а з у   в с т а в и л а   –    к чему, признАюсь, пришла «очень даже не сразу». Впрочем, не претендую на «истину в последней инстанции»… Но – самое смешное, что   в е з д е   – эта нелепица повторяется.

А вот насчёт лермонтовского «мой курган» … – так, я думаю, что этот курган – и есть наша пятигорская гора Машук, ибо она неразрывно связана с гибелью поэта, и к ней постоянно, как к кургану великого воина, идут толпы людей почтить память и гений безвременно погибшего отважного воина, 26-летнего поручика и поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Опять же, почему у Лермонтова появляется этот образ: «курган»?.. В переводе с древнего тюркского языка слово «курган» – означает «холм» или «насыпь». Шумеры именовали насыпные холмы словами «кур-ан» и «кур-галь», то есть «горой неба» или «горой великой». …Да всё просто: курган – могила героя в Древней Греции и на Руси: чем выше и больше курган, тем более величественен герой, покоящийся под ним. Наш начитанный-переНачитанный Мишель Юрьевич – про всё про это знал. Но, конечно же, конкретно Машук – в виду не имел.

И вот ещё: «мысль сильна, когда размером слов не стеснена», – я понимаю так: это, когда слов не хватает, чтобы выразить мысль; а мысль… это не только информация: это ещё и эмоция, и картинка, и краски, и чувствование, и само чувство… Зачастую – уже сама мысль имеет как характер, так и свою окраску, ибо рождается она, как правило, в потоке каких-то событий.]


Продолжение:
Часть 27. «…и я любил / Всем напряжением душевных сил»
http://stihi.ru/2024/06/11/790


Вернуться:
Часть 25. «…я с некоторого времени ужасно упал духом»
http://stihi.ru/2024/06/10/729