***

политически не взвешенное, не выверенное женское


Сколько самомнения  при полном отсутствии самоиронии…
Кто их так разбалова'л, кто  внушил, что они – нечто…
Откуда в более чем примитивном обличье человечьем
столько пафоса и визга -  невыносимая  какофония -
выкрики,  лай,  которые и с натяжкой,  не назвать бы речью.


Жалко нас, но ещё больше не услышанных  ни разу пророков.
Кто и когда их услышал?

Зато всюду вы, кричащие с каждого взгорка.
Всякая возвышенность кажется вам Синаем, трибуной, кафедрой.
И кричите, и полОщите друг дружку, и врёте…
Врёте и не важно  о чём,
потому
что всё  сводится к самолюбованию, к упоению звуком собственного голоса.
За вами  пустыня  оболваненных  -
которая - продолжение толпы,  не способной ни к мысли, ни уж тем более к созиданию.
Зато способна  течь лавиной  за  кричащим сумасшедшим, как цунами или другая стихия, страшная и неуправляемая, сметающая всё и всех на своём пути.
Пучина без головы и сердца, без надежды, и уже возможности остановиться,  и без желания  при-задуматься.
Может ли думать то, что создано из тупости, глупости и хаоса?
Хаос порождает себе подобный, только ещё больший хаос  по масштабу и циничности.
Кричите,  кричатели  кричалок.
Когда нечем думать,
когда то, во что «ещё едят » используют, как стенобитную машину, как шанцевый инструмент -
молот,  крушащий всё на своём пути в поиске  всего, что можно вбить по самую шляпку-голову,
вогнать,
настучать, упредить,  а вдруг...
И не должны бы, а вдруг…

«Обидно, Вань».
Что за ослуше'нец  и нигилист  во мне, вооружает  карандашом,  заставляет браться за пачкание  белых, как снег, первозданно-чистых  листов?
Удивление?
Оторопь?
Отчего?
Зачем тащим  мы на своих  плечах, на свои кровные, заработанные ТРУДОМ деньги,  эту гниль человеческую?
Откуда такое терпение и пофигизм?
Никогда, ни разу  не находился ещё  Человек, которому,  вскочив на кочку,  захотелось  бы, чтобы те, которые подняли и «выбрали»,
стали бы слышны,  и появилось желание услышать их–нас.
Вот взял бы и возлюбил их–нас,  как себя самого.
Нас, тех,  у кого  удобненько и комфортненько разместился  на спинах, головах и плечах.
Возлюбил бы  их-нас  до  такой степени, чтобы невмоготу стало бы хапать и хапать, хапать и
хапать миллиардами,  и прятать, и выводить за рубежи  Родины горячо любимой.
Хапать для себя и ещё для…   «до седьмого колена».
Неужели  и впрямь,
достойны мы лишь таких,
потому что и сами все сплошь такие?!
А, если,  и правда так,
то отчего больно,
отчего так  стыдно  жить?
В толпе, в улье  не чувствовать себя его  частью гармоничной и счастливой?
Отчего не уметь слиться с ней, чтобы  уже не чувствовать себя
и не страдать, не «тлеть» душой?!
Исторический страх революций и революционеров?
Страх бунта русского беспощадного и кровавого?
Страшного повторения истории, где ни один бунт, ни одна революция,  не стали очищающими,
не стали  обновлением,  и созидающей силой от худшего к лучшему.
Смеяться до слёз или  рыдать до смеха?
Что ещё?
«Премудрым пескарём»  искать тихой заводи,
спать, справлять естественные нужды, размножаться в омутах и норках,
потому как  никаких чувств никто ни в ком пробудить уже не в силах.
Толпа или норка?
Вот в чём вопрос.
«Плыви мой чёлн по воле волн».
Пиши человечек,
взывай  шепоточком,
оплакивай действительность
и себя в ней…
Или не думай, не стенай,
иди в народ, в толпу,
вливайся в неё,
напоминающую по форме птицу.
Очередной «Павел»* станет её клювом,
Станет героически клевать  темя своим выдвиженцам, электорату,
и… «пешком, яко посуху»…
по спинам, как по шпалам,
«с цветка на цветок молодым стрекозлом...»**
И взращивать  жадную, крикливую свою сущность на гумусе массы народной под собой…
Ах, Родина, какие же мы...  - жалкие,
«жалкие», не от слова «любимые».
Жал…ки…е…