Кобальтовый синий

У мамы и папы Эсмеральды, еще до того как Эсмеральда появилась на свет, уже был этот маленький синий домик. По-настоящему синий, практически ультрамариновый. Он был один такой на весь пуэбло, и люди, живущие в этом пуэбло, так и называли его: синий домик. «Это рядом с тем синим домиком», - говорили они. «Когда доедете до синего домика, сверните налево». Вот так объясняли дорогу люди, живущие поблизости, тем, кто приезжал издалека. На домике имелась надпись, чудесная, на взгляд Эсмеральды. «Сторожка ветра», вот что было написано в левой верхней его части красивыми буквами с наклоном. Сперва, конечно, потребовалось объяснить Эсмеральде, что такое сторожка, но, получив объяснение, Эсмеральда была очарована. Как-то раз, после дня рождения мамы, которое приходится на октябрь, она рассказывала бабушке, что очень хорошо слышала, как ветер снаружи распугивал всех и вся. Так он сторожил их сон, объяснила Эсмеральда, пока они втроём - мама, папа и она сама  - спали в уютной безопасности внутри. Пару раз той осенью Эсмеральда пыталась потихонечку впустить ветер внутрь. Но мама сказала ей, что ветру гораздо, гораздо лучше так и оставаться за окнами, особенно, если он там не один; если они там вдвоём с дождём уже и так распугали всю округу.

Когда в начале лета в гости приезжала бабушка, Эсмеральда сперва показывала ей все свои новые книжки, показывала, какие и где расцвели розы и кактусы; потом они с бабушкой долго сидели в тени перед домиком и слушали, как звенят колокольчики. Мама и бабушка называли эти колокольчики «музыкой ветра»; значит, колокольчики тоже принадлежали ветру, как и сам синий домик. Эсмеральда думала, что  ветер тоскует, когда они надолго уезжают, как бывает, тоскуют домашние животные, когда хозяева вынуждены уходить или уезжать по делам.  Потому что не настолько трудно тому, кто уезжает, сколько тому, кто остается.  Всегда они уезжали, а ветер оставался их ждать; оставался поблизости,  привязанный словами,  любовью и долгом к синей сторожке. И так, долго-долго кружа в одиночестве, до самого их возвращения сочинял свою синюю музыку.
               
Бабушка, как и Эсмеральда, очень любила ветер, она всегда первая окликала его и огорчалась, если ветра вдруг не оказывалось на месте. Но бабушка была уверена, что тоска ветру неведома. «Ветер, Эсмеральда, это всегда порыв и кружение, вдохновение и импровизация. Порой песни ветра будят в людях печаль, с этим не поспоришь. Но печаль - это тоже чувство, и ее тоже нужно пережить.» Вот что бабушка часто  говорила Эсмеральде, и со временем Эсмеральда эти слова поняла и с ними согласилась. «Печаль - это чувство, которое внутри тебя; ветер её просто озвучивает.»

Иногда, когда ветер совсем затихал и слушать становилось нечего, бабушка с Эсмеральдой слушали друг друга. 
В один из таких послеобеденных расслабленных часов Эсмеральда и узнала, что любимый бабушкин цвет - синий, но не такой синий, как домик ветра, а гораздо, гораздо темней. Бабушка называла свой любимый цвет кобальтовым синим. Когда Эсмеральда захотела узнать, почему бабушке нравится именно такой тёмно-тёмно-синий, а не ярко-синий, как цвет их домика,  бабушка сказала, что для нее такой тёмно-синий - это словно сама душа дома: и волшебство, и покой; и что именно такого цвета летние ночи в том городе, откуда она родом. Она сказала, что тёмно-синие ветреные ночи в том городе - это самое волшебное из того, что могло быть. Она сказала, что россыпи звёзд над морем в том городе - это тоже самое волшебное из того, что могло быть. И шелест моря, сказала бабушка - такого глубокого, такого тёмно-синего, такого любимого - это просто самое-самое волшебное из всего того, что могло быть и когда-то действительно было.