С Бродским в унисон Старение

Парафраз на тему или с классиками в унисон
Иосиф Бродский
Виктору Голышеву
1972 г.

Птица уже не влетает в форточку.
Девица, как зверь, защищает кофточку.
Подскользнувшись о вишнёвую косточку,
я не падаю: сила трения
возрастает с паденьем скорости.
Сердце скачет, как белка, в хворосте
рёбер. И горло поёт о возрасте.
Это — уже старение.

Старение! Здравствуй, моё старение!
Крови медленное струение.
Некогда стройное ног строение
мучает зрение. Я заранее
область своих ощущений пятую,
обувь скидая, спасаю ватою.
Всякий, кто мимо идёт с лопатою,
ныне объект внимания.

Правильно! Тело в страстях раскаялось.
Зря оно пело, рыдало, скалилось.
В полости рта не уступит кариес
Греции древней, по меньшей мере.
Смрадно дыша и треща суставами,
пачкаю зеркало. Речь о саване
ещё не идёт. Но уже те самые,
кто тебя вынесет, входят в двери.

Здравствуй, младое и незнакомое
племя! Жужжащее, как насекомое,
время нашло, наконец, искомое
лакомство в твёрдом моём затылке.
В мыслях разброд и разгром на темени.
Точно царица — Ивана в тереме,
чую дыхание смертной темени
фибрами всеми и жмусь к подстилке.

Боязно! То-то и есть, что боязно.
Даже когда все колёса поезда
прокатятся с грохотом ниже пояса,
не замирает полёт фантазии.
Точно рассеянный взор отличника,
не отличая очки от лифчика,
боль близорука, и смерть расплывчата,
как очертанья Азии.

Всё, что и мог потерять, утрачено
начисто. Но и достиг я начерно
всё, чего было достичь назначено.
Даже кукушки в ночи звучание
трогает мало — пусть жизнь оболгана
или оправдана им надолго, но
старение есть отрастанье органа
слуха, рассчитанного на молчание.
Старение! В теле всё больше смертного.
То есть, не нужного жизни. С медного
лба исчезает сияние местного
света. И чёрный прожектор в полдень
мне заливает глазные впадины.
Силы из мышц у меня украдены.
Но не ищу себе перекладины:
совестно браться за труд Господень.

Впрочем, дело, должно быть, в трусости.
В страхе. В технической акта трудности.
Это — влиянье грядущей трупности:
всякий распад начинается с воли,
минимум коей — основа статики.
Так я учил, сидя в школьном садике.
Ой, отойдите, друзья-касатики!
Дайте выйти во чисто поле!

Я был как все. То есть жил похожею
жизнью. С цветами входил в прихожую.
Пил. Валял дурака под кожею.
Брал, что давали. Душа не зарилась
на не своё. Обладал опорою,
строил рычаг. И пространству впору я
звук извлекал, дуя в дудку полую.
Что бы такое сказать под занавес?!

Слушай, дружина, враги и братие!
Всё, что творил я, творил не ради я
славы в эпоху кино и радио,
но ради речи родной, словесности.
За каковое реченье-жречество
(сказано ж доктору: сам пусть лечится)
чаши лишившись в пиру Отечества,
нынче стою в незнакомой местности.

Ветрено. Сыро, темно. И ветрено.
Полночь швыряет листву и ветви на
кровлю. Можно сказать уверенно:
здесь и скончаю я дни, теряя
волосы, зубы, глаголы, суффиксы,
черпая кепкой, что шлемом суздальским,
из океана волну, чтоб сузился,
хрупая рыбу, пускай сырая.

Старение! Возраст успеха. Знания
правды. Изнанки её. Изгнания.
Боли. Ни против неё, ни за неё
я ничего не имею. Коли ж
переборщат — возоплю: нелепица
сдерживать чувства. Покамест — терпится.
Ежели что-то во мне и теплится,
это не разум, а кровь всего лишь.

Данная песня — не вопль отчаянья.
Это — следствие одичания.
Это — точней — первый крик молчания,
царствие чьё представляю суммою
звуков, исторгнутых прежде мокрою,
затвердевшей ныне в мёртвую
как бы натуру, гортанью твёрдою.
Это и к лучшему. Так я думаю.

Вот оно — то, о чём я глаголаю:
о превращении тела в голую
вещь! Ни гор; не гляжу, ни долу я,
но в пустоту — чем её ни высветли.
Это и к лучшему. Чувство ужаса
вещи не свойственно. Так что лужица
подле вещи не обнаружится,
даже если вещица при смерти.

Точно Тезей из пещеры Миноса,
выйдя на воздух и шкуру вынеся,
не горизонт вижу я — знак минуса
к прожитой жизни. Острей, чем меч его,
лезвие это, и им отрезана
лучшая часть. Так вино от трезвого
прочь убирают, и соль — от пресного.
Хочется плакать. Но плакать нечего.

Бей в барабан о своём доверии
к ножницам, в коих судьба материи
скрыта. Только размер потери и
делает смертного равным Богу.
(Это суждение стоит галочки
даже в виду обнажённой парочки.)
Бей в барабан, пока держишь палочки,
с тенью своей маршируя в ногу!

Бруна
8.06.2024.
Птицы уже не журавль на небушке.
Девицы ищут с насущным хлебушком
Равного, чтобы побольше денюжек
Банкомат в мужья лучше гения.
Скорость сближенья орбит по-прежнему -
Дело Иного, а мы – невежды все,
Скачем по миру, как белки, бешено,
А потом вдруг: бац! – и старение.

За пятьдесят?! – Разве ж это планочка,
Чтоб подводить черту, полустаночек,
Так, рубежок, не рубеж!.. Изнаночка -
Тихо психика гложет смыслами:
Здравствуй, мой возраст, ну что ты скалишься?
Что ж красоту, как корова, слизал мне всю!
И кавалеры теперь не обманутся:
Лоб морщинится чувством, мыслями.

Правильно! Страсти ушли в подпольное
Действо: теперь для них лишь территория
Песен, стишочков, и там своеволие
Пить, кутить, любить только на словах.
К зеркалу не приближаться, поскольку сглаз
Собственный видишь, и чуешь фраз
Смрадное, стыдное в который раз,
Два: попытка, но снова полный крах.

Освободи место, ты – не искомое.
Смена пришла: младое и незнакомое
Племя-миллениум – виртуальнасекомое,
В брендах-трендах грёз интернетыши.
В GPT-чатах и с AI развлекаются
Боты им боги, они там отражаются,
Любят и платят временем, тратятся
Душой-телом там – в матрицы глуши.

И не понять мне их, я - из века прошлого,
Что же в искусственном такого хорошего?
В мыслях разброд, нервы оголены, огорошена -
Выброшена вон с трона истина.
Боязно, боязно, ибо: куда весь мир катится?
То ль разродится младенцем? То ли зарядится,
Что б уж рвануть напоследок ядерцем,
Живо намертво, и послать ВСЁ: НА!

И, что могли потерять, утрачено
Начисто. Пепел и пыль. Эй, начерно
Мир начинай, Высший, мы ж просрачили -
Дружною гурьбой прямиком да в ад.
Кем, коль не нами, вся жизнь оболгана
Сами предатели – сами олухи:
Царей небесных – себя же обухом,
Грубо и ногой, но себя под зад.

Даже не думая, что свой же черепок
Лупим бездумно, усвоим ли бед урок?
Может на старости лет – это мой оброк -
Слушать тишину и молчание,
Мирно старея?.. Всех участь смертного
Ждёт. Сотри, память, прошло юно-зелено,
Пело когда-то во мне. Но потеряны
Были-боли те, стали давнее.

Нет, не ищу оправдания сводню,
Совестно браться за труд Господень,
И в подчинении только сотня
Жгучих слов и снов, суть глаголить. Но
Кто я такая, не Жанна Д*Арк точно,
И не Джордано, чтоб пылать досрочно
В кострах сакральных, увы, не очень
Хочется гореть в жизни – не в кино…

Быть как и все – это участь бренности:
Жить – не тужить, привыкать к среде,
Пить и плодиться, как семя тленности,
Бери, что дают, не ищи проблем.
Валять дурака и валяться с дурочкой,
И не влюбляться в диво-снегурочек,
Инструкции следовать, дудеть в дудочку -
Научат, подскажут про «табу-тотем».

Что бы такое сказать под занавес?!
Слушай, моё одиночество страстное,
Дружина, вражина, и всё в одном лице,
Тебе одному верна
Была, есть, буду, лукавить нечего,
И что написала, ушло в междуречие,
И в междусобойчики, междувстречия,
В ответ – твоя тишина.

Нынче живу в незнакомой местности.
Ветрено. Сыро. И суть словесности
Выветрилась, и на «нет» везде,
Сошла… Бессонницы явь.
Можно сказать, здесь скончаю свои дни,
Теряя волосы, зубы. Единицы, нули -
Оставит в соцсети матрицы алгоритм,
Голос и оттиск меня.

Ежели что-то во мне и теплится,
Песня последняя, чувств нелепица,
И растворяющаяся в небе лестница –
Облачная спираль,
Не вопль отчаянья – всхлип молчания,
Следствие старости. И звучание
Потустороннего. И случайного
Счастия пастораль.

Это и к лучшему. Чувство ужаса
вещи не свойственно. Так что тужиться
Незачем больше, снегурка лужицей
Стала, в огонь войдя.
Не умерла, вознеслась водицею,
Вот и не гоже с такой водится здесь,
Там её место, в небесных высях. Весть
С ливнем придёт опять.

Хочется плакать. Но плакать-то чего?
Бог есть любовь. Только где взять богово,
Кесарям платится слишком многое,
Дан образец, пример.
Бей в барабан, пока держишь палочки,
Бой начинай, даже пусть для галочки,
Ради Елены, а может Аллочки,
Пока ИИ – не Гомер,

Пиши поэму до вздоха крайнего
Жизнью своею, будь чрезвычайною,
Старость пришла, но не будь печальною,
Мудрости то цена.
Фору возьми, нитью Ариадновой
Станет пускай жизнь незаурядная,
Светом сияй, тьма же непроглядная
Рамка для полотна.