Нет

   Когда Зину спросили, что подарит она ему на День рождения, она, не задумываясь, ответила:

    - Себя.

Да и что еще могло ей тогда прийти в голову, чего еще хотела она для себя самой несколько последних месяцев в этом, тридцатом, ее году, и чего бы ей хотелось, чтобы хотел он, как не слиться с ней в жарких объятиях где-нибудь в постели, в темном, ночной уборщицы, чулане или даже вот прямо здесь - на этом письменном столе в углу его рабочего кабинета, за которым он без видимой пользы для себя просидел уже несколько лет. Пусть это событие их неожиданной и яркой близости запомнится ему самому и ей на многие годы вперед, чтобы было им всегда о чем вспомнить, удивиться своим в молодости порывам и ухмыльнуться задумчиво самим себе.
   Еще она хотела замуж за него, тогда хотела. Тогда у нее были всякие безрассудные мысли в голове, и захлестывали порой ее еще и желания, и эти мысли и желания ее, заодно, толкали на невероятные поступки, которые, не в силах сдержать себя, она то здесь, то там себе позволяла.
Вопрос, позволял ли ей их совершать кто-то еще, хотел ли и он позволить ей сделать это что-то, как, к слову, хотел ли сейчас тот самый Айзик в День своего рождения упасть с ней в постель и принять от нее этот ее ему подарок ? Оказывалось, что нет. И часто и с другими было “нет”, и она слышала от них “нет”, и к этим их многократным “нет” постепенно все больше и больше привыкала.
   Зина состояла на инженерной должности, но занималась простейшей логистикой, и это был тот самый случай, когда институт дает человеку образование, но совершенно не добавляет ему ума.

   С серьезным партнером повезло ей только через несколько лет. В автопарке, прикрепленном к тресту, где она работала, появился, совсем еще недавно сменивший колхозную прописку, молодой шофер. Павел был силен и грубоват, в чужие мозги не лез и к запахам чужим не принюхивался, и срослось у них почти сразу, поженились они и стали вместе жить. Кажется, жили у ее родителей, но нельзя сказать, чтобы долго: папа ее, бывший председатель парткома в том же тресте, квартирку подходящую в новом доме им быстренько устроил, и стали они видной в том доме супружеской парой.
Жаловались между собой их соседи иногда, что пара эта была, как пара свирепых псов, снующих всегда повсюду, все вынюхивающих, скандальных и очень гордых своим народным происхождением.
   Со временем интерес бывших друзей и подружек к Зине пропал, а многие так и вообще общаться с нею перестали и за границы укатили совсем. А когда за границами обжились, стали бывших знакомых и друзей по наивности своей в других местах высматривать да вызванивать. Нашлась так и Зина, уже другая совсем - упитанная и на вид какая-то не очень приятная, и можно было увидеть разные фото на страничке ее в Одноклассниках, и среди них те, где стояла она в группе напористых на вид крепышей на сколоченной где-то в центре города трибуне. Трибуна была большой, люди выглядели уверенными в себе и что-то в толпу перед собой орали.


“Геть з Украiни !” - было начертано за спинами их на украинском и там же на русском языке - “Убирайтесь в свою Москву !”.

Зина стояла среди них гордая и непоколебимая в своем мнимом величии, будто и не было никогда среди тех, кого она теперь гнала, кого-то, кому в молодости своей хотела она страстно себя подарить, а если уж и совсем повезет, так непременно еще и выйти замуж. Или все еще слышала она в сознании своем их обидное когда-то “нет”, и сознание ее отвечало им теперь тем же.