У журавля под крылышком

        Стояла устойчивая июльская жара. Все изнывали от неё. Только ребятам не жарко: залезли в речку с утра и всё им нипочём. "То нам холод не ладно, то жара не хорошо",-как бы оправдывая погоду и жару рассуждают Степан Егорович, отслуживший-уже года два на пенсии, и Илья Иванович, кандидат в пенсионеры, забравшись под навес и смоля козьи ножки. Наглотавшись дыма и накашлявшись по горло, протерев влажные глаза, и вздыхая о чём- то, друзья слово за слово разговорились. Когда я разгорячённый подсел к ним, Степан Егорович рассказывал притчу. Устроившись подальше от рассказчиков, я затих,наслаждаясь какой ни есть прохладой. "Так вот, Илюша, я и говорю: маленьким был, а помню, как-то раз отец взял меня на покос, то ли я выревел поездку, то ли он сам взял меня с собой, чтоб, значит, не скучно было, не помню уж",- как бы извиняясь, признался Степан Егорович.- Выехали рано, солнце ещё не обыгалось, роса на траве с горошинку-не меньше, в низинах туман стелится такой густой, что хоть на хлеб намазывай. Сам знаешь, какой раньше туман был",-и Степан Егорович почему-то косо взглянул на меня. А я и глазом не повёл. Туман я не разбавлял, и бояться мне было нечего. А Степан Егорович повёл рассказ дальше.
        "Перепелов-пруд пруди, поют,снуют, из-под каждого колеса по выводку выбегает, а воздух-свежий, летом пахнет. Словом,благодать",-подытожил Степан,и продолжал: "Ехали долго, ну, меня ,понятно, и укачало, вдобавок отец какую-то песню мурлыкал-песенник страшный был. Не заметил я, как уснул, как к месту приехали и не помню, как меня отец на пиджак под телегу перенёс". "Наверное,осторожно",-подметил Илья Иванович. "Наверное",-согласился Степан."Сладко спал,не иначе. Проснулся-солнышко уже разгулялось, во все щели лучи его полезли, солнышко меня и разбудило. Привстал я, значит,отца глазами нашёл... успокоился и заигрался". "Сейчас попробуй заставь...", - невпопад заметил Илья Иванович и, чувствуя это, прикусил язык. "Заигрался", - продолжал Степан Егорович,-"и не сразу журавля-то приметил.А в журавле-то, Илюша, весь гвоздь",-торжествующе заявил Степан Егорович, как бы давая понять, что вступление окончено.
          "Ну, вижу - журавль, обрадовался! Малец ведь был, едят  меня мухи.Ну, значит, залюбовался им, а потом насторожился. Вижу-не ладно что-то с журавлём: одно крыло к небу поднял, а другое у него как плеть висит". "Раненый, поди, был", - снова вставил Илья Иванович. "Да вот то-то и оно, что не раненый", - продолжал Степан. - "Я к нему сажен на пять подполз, и что ты думаешь?", - глаза у Степана Егоровича сделались не меньше олимпийского рубля. - "Из-под крыла у него голова змеи торчит. Меня,помню, к земле так и придавило". "Испужался". "А ты как думал?! Не помню, как до отца на четырёх костях прискакал. Так напужался,что даже разогнуться не догадался. "Тятенька! - кричу. - Там у журавля под крылом змея живёт".Отец,помню, отмахнулся, не до тебя, мол, и не до твоих шуток. Я, Илюша, грешным делом, когда взрослым стал, только тогда уж догадался,-признался Степан. -Крыло-то, которое плетью висело, змеёй было перегрызено. А вот как она попала к журавлю под крыло, только на пенсии скумекал. И Степан Егорович изложил нам свою версию."Проглотил, значит,журавль змею-то целиком, ну, понятно, голову- то и не повредил. Вот она, неладная, и не растерялась, значит, прогрызла в желудке дыру,с пятак,пожалуй, будет".-"Да ну?"-"Вот те и ну! Как бы иначе она под крылом оказалась, да ещё ни стого ни с чего крыло вздумала грызть?"
        Помню, было мучительно трудно сдержать смех, и я чтоб не рассмеяться, тряс неистово головой. Илья же Иванович невозмутимо молчал, представляя себе, наверное, как змея терзала зубом тонкую стенку желудка бедного журавля. А потом сделав серьёзное лицо, изрёк: "Чудеса, да и только". И как бы в подтверждение сказанному над ними раскололось небо, ещё через полчаса из всех щелей его хлынул на землю долгожданный дождь. "В награду рассказчику,-подумал тогда я,-не иначе". И прости меня Степан Егорович за то, что людям рассказал твою притчу,-уж больно она оригинальная.