В Интерес. Частка пятая - без прикрас

Валадар Шушкевич (он же – Блукач Валацужны и пр.).
По старой журналистской (профессиональной) привычке привлекает к работе своего блога множество «внештатных корреспондентов». Или – респондентов. Одни уже отошли в мир иной, другие просто выговорились. Так, из архива «куратора» поднимались свидетельства (по аудиозаписи) его матери – Ольги Ильиничны Ш. (Прусской) (1928-2008).
Время неумолимо. Самому В. Ш. через месяц стукнет уже 71, и он, конечно понимает, что и его проект движется к своему логическому завершению. Главное сделано. Разве, что не хватает большей систематизации материалов (ахиллесова пята Блукача).
Но в целом ресурс продолжает функционировать.
Историческая память…
Свидетельства простых жителей Лепельщины, касающиеся событий роковых 30-х, грозовых сороковых, голодных 50-х… Десятки, сотни судеб целых семей – из уст доживающих свой век детей, внуков, правнуков…
«Генацид на Лепельщине». Объёмный цикл Анатолия Шуневича (р. 1940).
Швед и прочие судейские активисты упорно игнорируют в своей («прокураторской») версии геноцида беларускага народа период жесточайшего сталинского террора, начало которого приходится примерно на 1930-й год, а апогей – на кошмарные 37-й-38-й. Страшный удар был нанесен не только по интеллигенции, но и по крестьянству. По мужикам.
Буквально выкорчевали всех хуторян. С особым остервенением терзали (с 36-го) те семьи, где обнаруживался польский след. То есть – уже по откровенно этническому принципу. А именно в этих (приграничных) регионах поляки и беларусы перемешивались особенно обильно.
Вот и Шуневич, вовсе не забывая о военных (оккупационных) сороковых – с их чудовищными злодеяниями – не меньше внимания уделяет предвоенному десятилетию. Вёска Валова Гора… Всего одна вёска.
А и по сороковым… О том, что упорно замалчивает официальная патриотическая пропаганда. Как отдельные деревни гораздо больше потерпели не от кровожадного агрессора, а от бандитских наскоков-визитов «народных мстителей» из своих лесных схронов (матка – яйки!, батька – сало!). Не говоря уже об избирательных ответках «гражданам» за укусы-шалости «бандюков» со стороны раздосадованных оккупантов. Так что не одна «коллаборантка» Лариса Гениюш вставляла шпильку в Легенду Партызанскага края.
«Эпически-панорамное». От Ларисы.

Партызаны

Продак мой, спыняючы нашэсце,
кідаўся на ворага з мячом,
толькі б не цярпелі сем’і, дзеці,
за плячыма заставаўся дом.
І стаялі насмерць, ўсенародна,
супраць недругаў суровых і ліхіх,
і не пакідалі безбаронных,
ворагаў наклікаўшы на іх.
………………………………………
Ваявалі рымляне і грэкі,
шмат было ў гістор’і розных спраў,
ўсё ж дзяцей, малых дзяцей на здзекі
ворагу ніхто не выстаўляў!
Пішуць сяння повесці, раманы,
ўсё ж няма ні слова там нігдзе,
каб грудзьмі стаялі партызаны
за расстрэляных, за паленых людзей.
Партызаны ж, тыя партызаны,
што ім сёлы, енк і боль людскі,
толькі б мосцік недзе быў ўзарваны
ды ляцелі з рэйкаў цягнікі.
Што для іх адкрытыя магілы,
гдзе за рэйкі кідалі дзяцей.
Не, дзяцей яны не баранілі,
солтыса забіць куды прасцей.
Солтыса, які акручваў немца,
каб ад згубы ратаваць сяло,
бо куды ж было народу дзецца,
помачы чакаць адкуль было?
Нашы пушчы – роднае багацце,
непралазнасць зарасляў, балот:
партызанам ёсць куды хавацца,
а куды ж схаваецца народ?
А куды схаваюцца мільёны
ў кінутай нашэсцю старане,
дзеці ў гэтых сёлах безбаронных,
калі ўсе мужчыны на вайне?
Йшлі байцы і, хрышчаныя боем,
ворага спынялі, як маглі.
Партызаны ж смерць няслі з сабою
збітай і апаленай зямлі!
То не подзвіг баявы і смелы, –
толькі смех крывавы і пусты,
наклікаць на сёлы смерць умелі,
а самыя шпарылі ў кусты!
Выстаўлялі немаўлят пад стрэлы,
а слабых жанчын – пад кулямёт.
Ім за рэйкі дык душа балела,
не балела толькі за народ!
………………………………………
Жаль народны наш не знае меры,
не злічыць апаленых касцей.
Партызаны горшыя, як зверы –
звер так ворагу не кідае дзяцей,
а пакуль ёсць кіпцюры і зубы,
засланяе ён малых сабой,
не бяжыць ў сасоннік ад згубы,
а ў няроўны кідаецца бой!
Нават птушка кволая і тая
люта скача злыдням да вачэй,
ў горы птушанят не пакідае,
лепей згіне за сваіх дзяцей.
Ну а вы, «героі»-партызаны,
Колькі нас вы кінулі на смерць,
аддалі бязлітасна і тана
на варожых вогнішчах гарэць?
Хваліцеся, колькі вы забілі,
ці праз вас загінула дарма,
а каго вы з нас абаранілі?
Гэткіх на уліку ў вас няма!
………………………………………
У людзей ёсць нейкае сумленне,
быў і ёсць закон адвечны, боскі.
Рэйкі – ды гары яны агменем,
каб за іх палілі нашы вёскі!
Гдзе былі вы, як народ гурбою
клалі у магілы, як пласты,
вы ж адныя толькі мелі зброю
і са зброяй шпарылі ў кусты!
То праз вас мы гінулі дарма
ў полыме нямецкім і на фронце.
Ля Масквы сёл спаленых няма, –
каб з людзьмі, з дзяцьмі без абаронцаў!
Йшлі інструкцыі ў адным напрамку,
палымнела Беларусь адна.
А чаму ж не падымалі партызанкі
на Каўказе ці каля Арла?
………………………………………
Калі глянеш – кроў у жылах стыне.
Сэрца нам за Арадур баліць,
хто ж палічыць нашы ўсе Хатыні?!
Сотнямі Хатыняў не злічыць!
Аднаго забілі часам гада
і, забіўшы, зайцамі ўцяклі.
А за гада сотні леглі радам
безбаронных жыхароў зямлі.
І няўцям да сяння той Мазанік,
як лілася ў Менску наша кроў –
не, не партызан, не партызанак,
а ў мучэннях выжыўшых сыноў.
Калі судзіш ворага на згубу,
першым чынам засланяй сваіх.
Эх, Мазанік, за аднога Кубэ –
колькі нашых браццяў нежывых!
Ці яны ўначы табе не сняцца,
тысячу замучаных не жаль?
Што табе, Мазанік, нашы брацця,
для цябе ж галоўнае – медаль…
………………………………………
Край мой любы, жытні і курганны,
на няласцы нелюдзяў чужых,
і калі мне скажуць: партызаны,
жудасна мне робіцца ад іх.
(Л.Г.)

При этом, Анатолий (Шуневич), в отличие от Ларисы, никак не обходит и тему действительно героического сопротивления нацистской навале. А разобраться в структуре и эволюции самого партизанского движения (хоть как-то его классифицировать) не просто. Роль центра (не менее «профашистского», чем его германский собрат-супостат), собственная инициатива (а то и натуральная стихийная реакция на житейскую безнадёгу). От напичканных особистами солидных бригад, до откровенно бандитских «сгуртовак».
А героизм, конечно, был… Правда, и он оказался здорово расфуфырен и приукрашен – как в суетных отчётах-донесениях по живым следам, так и в мемуарах легендарных «батек», наводнявших советские библиотеки в достославные («победно памятные») 60-е–70-е.
А по тридцатым, «шведам» и «лукашам», рекомендую. Простые свидетельства. Что творили с сентября 1939-го краснознамённые «освободители» на территории Восточных кресов – отдельный разговор. У нас («лепельчан») своего «счастья» хватило.
Сам Валадар (Шушкевич) насбирал таких свидетельств предостаточно, по крупицам. Разбросав их по отдельным заметкам и рубрикам. Лепельщина без прикрас…
Одно из многих. Рядовых. От мамы

ЧЁРНЫЙ ВОРОН» КОЛЕСИЛ ПО ГАДИВЛЕ. Шушкевич (Прусская) Ольга:

[Я тогда была малышкой и не понимала, почему мама с бабушкой голосят как по мертвецу от того, что нас раскулачили. Ну и что, что нашу хату на хуторе Ляда в колхоз забрали. Какая ж это беда, если нас изгнали из лесной глуши и папа строит новую хату в ближайшей Гадивле? Там же цивилизация! Детей много. Река близко… Мама с папой переговариваются, что с горя дед Захар разрыв сердца получил, а бабу Домну парализовало. А не понимают, что деды уже достаточно пожили…
…Небольшая деревня Гадивля Слободского сельсовета спряталась среди лесов южной Лепельщины. Образовалась во время принудительной коллективизации 30-х годов, когда сгоняли в кучу жителей окрестных хуторов.
Не обошла волна сталинского террора и без того обездоленных переселенцев. «Чёрный ворон» регулярно разъезжал по Гадивле. Увёз он неизвестно куда раскулаченных гадивлян Сороку и Огрызку. Погибли в сталинских лагерях Стась Семенькевич, Владимир Синькевич, Степан Кириллович Мильчанин. Уничтожен председатель колхоза Зэнька Климентьевич Тарнавский…
15 лет отмучился на Колыме Александр Макарович Мозго. Живым остался только потому, что работал фурманом у начальника золотого прииска. Войну провёл в ГУЛАГе. После десятилетней каторги возвратился в Гадивлю. Здесь и жизнь дожил.
Тёмной ночью 1946 года «чёрный ворон» тайком похитил Юзика Семенькевича. По сфабрикованному доносу его осудили. Умер в лагере где-то на Урале.
На хуторе вблизи Гадивли жила Семья Никиты Кирилловича Мозго. С хлеба на соль перебивалась. Да и рассчитывать на лучшее не приходилось, поскольку 10 детских ртов есть просили.
Росли дети. Старшая Мария вышла замуж в Слободу. Пошли работать на лесосплав Владимир, Григорий, Вера, Аксинья. Младшие Осип, Федора и Фрося помогали родителям по хозяйству.
Однажды, было это в 1938 году, приехал на Микитов хутор «чёрный ворон». Больше Никиту никто не видел. Уже в 90-е годы его дочка Тамара установила, что он расстрелян в Куропатах. Могила Никиты рядом со своей спутницей короткой жизни на Гадивлянском кладбище может озадачить случайного обывателя. Поэтому поясню, что памятник «врагу народа» Никите Мозго поставлен на пустом месте, дабы обмануть мощи его любимой Лизаветы: пусть бабуля лежит спокойно, думая, что её благоверный почивает рядом с ней.
Прошёл год после исчезновения Никиты Мозго. Без хозяина пришла в упадок земля. Старшие дети оставили лесосплав, переселились в Гадивлю. Устроились в колхоз.
Невозможно описать издевательства и унижения, которые свалились на долю детей «врага народа» Никиты Мозго. Однако не разъела их сердца жестокая обида за отца. Не жалея себя, работали братья и сёстры в колхозе. И вдруг грянул 1941…
Мобилизация минула Владимира и Григория: детей «врагов народа» в армию не брали. Осталась семья на оккупированной территории.
В первом военном сентябре гнали немцы на Борисов пленных. Временно остановились в Гадивле. Сельчан выгнали на строительство большой ограды для будущих узников. Загодя братья Владимир и Григорий Мозго прихватили лишние топоры, пилы, старую одежду. Неприметно передали их нескольким пленным. Те под видом местных жителей убежали в лес.
Нашли как-то в лесу Фрося Мозго и я раненого окруженца Женьку. Регулярно носили бедолаге еду, лечили, пока того не забрали к себе партизаны. С того времени лес, где жил в шалаше Женька, гадивляне зовут Женьковым Лагерем.
На отшибе стояла хата Мозго. Потому её первой посетили партизаны. Гостеприимно встретили их. Приютили, накормили. С лесными солдатами ушли в лес Владимир, Григорий и муж их сестры Веры. До самого освобождения не выпускали парни из рук оружие.
Была в семье Мозго швейная машинка – редкая на то время вещь. Отдала её жена Никиты, Лизавета, в распоряжение партизан. Так в хате открылась швейная мастерская. Шьют, бывало, маскировочные халаты, а самая младшая Фрося всю ночь на страже стоит – подпольную мастерскую охраняет.
 Не осталась в стороне и старшая дочка Мария, которая замуж вышла в Слободу. Именно там базировался немецкий гарнизон. Сведения о нём женщина передавала партизанам.
В 1943 году объявили партизаны мобилизацию: стал лесным воином и Осип Мозго. За братом двинула в лес Аксинья. Наравне с мужчинами воевала она. В отряде вышла замуж. Семьёй ходили на задание. Как-то наткнулись на засаду. Мужа убили, Аксинью тяжело ранили.
Почувствовали немцы скорый конец. Озверели. Бросилось местное население спасаться в лес. До освобождения жили в партизанском лагере Лизавета с дочками Федорой, Фросей и тремя внуками – детьми Марии. Саму Марию выдал Дёмка, полицай из Свяды по кличке Гуру. Её схватили на буддворе (сейчас комбикормовый завод) и расстреляли без следствия.
Не вернулся из партизан Осип. Григорий после освобождения Лепельщины вступил в действующую армию. Погиб, не дождавшись победы.
Этот мой сказ был про то, как семья простила советской власти причинённое ей безмерное горе. Впрочем, как и моя. Мой брат Михаил погиб в партизанах, второй брат Василь живым вышел из прорыва под Ушачами, однако погиб на фронте в Прибалтике. Мои дети не понимают нас, старших, тем более что их деда по отцовской линии, Терентия Шушкевича, советская власть расстреляла на Кобыляцкой горе в Орше в 1937-м.
Между прочим, в Гадивле есть противоположный пример. Вначале своего рассказа я упоминала жертву красного террора Степана Мильчанина. Так вот, его жена Ганна на всю оставшуюся жизнь затаила злобу на советскую власть. Жила отшельницей. Ни дня не сходила в колхоз. Прозябала практически без средств к существованию. Детей кормила тем, что в лесу, на полях да по берегу реки соберёт. Мой старший сын Володя, став взрослым, уважал её за молчаливый протест существующему строю и одобрял непоколебимую позицию по-злодейски обиженного человека].

На посошок – фотки из архива Серёги [в архивном Свёртке]. Тот мост – через Эссу. В Гадивле. Попорченный немецкими танкистами, но пока ещё не сожжённый партизанами батьки Линькова. И Пётр Прусский, к этому моменту, ещё не покрошен шомполами задушевным Степаном Азаронкам и помогатыми.

Май, 2023