Слуцкая легенда. Было не было 5

Калi ж яно пачалося?! – Гэтыя адносiны…
А што яны не перепынлiся (збоку ўлады i менавiта «бацькавiтага ўладара») са смерцю пiсьменнiка, можна пераканацца хоць бы па нейкай рэакцыi на памятныя даты. Асабiстыя. Якiя зусiм абыйсьцi ўвагай быццам i няёмка.
У наступным годзе (19 чэрвеня) нас чакае стагадовы юбiлей Быкава. Трэба нешта такое чакаць. З абодвух «бакоў».
А сёлета было 20 год з дня смерцi (22 чэрвеня – яшчэ тая дата!). Нешта, напэўна, казалася-прысвячалася.
9 лiпеня 2020 г. (як раз пад нашу «смуту») на блогу пад мянушкай «Записки КОМИвояжёра» (расейца, але ж апазiцыйнага) з’явiлася нататка з назвай «Почему Лукашенко не взлюбил писателя Василя Быкова?»

[Василь Быков наградами не был обижен: есть фронтовые, есть и за написанные книги. В 1974 г. удостоен Государственной премии (так была переименована Сталинская), в 1984 стал Героем Социалистического труда, а в 1986 награждён Ленинской премией. Вот только родных, белорусских наград писатель с 1994 года не получал – впрочем, в тот самый год, когда депутат Лукашенко в упорной борьбе получил 80% голосов избирателей и стал президентом, получил Василь Быков орден Франциска Скорины – за достижения в области национального языка, литературы, искусства, книгоиздательства, культурно-просветительной деятельности, а также пропаганды культурного наследия белорусского народа. Но потом батька взялся за государственные вожжи всерьёз и оглянулся на писателя.
Президент А.Г. Лукашенко хорошо помнил, как в августе 1993 года российская газета «Правда» опубликовала интервью с тогда ещё белорусским депутатом Лукашенко под заголовком «Да возродится!». В нем шла речь о необходимости объединения Беларуси и России, и эту идею выдвигал именно Лукашенко в противовес Шушкевичу, который создавал независимую Беларусь…
В. Быков безжалостно разгромил статью Лукашенко в «Правде», жестко отреагировал на заявления депутата статьей в «Народной газете». Она была опубликована под заголовком совершенно дерзким, вызывающим: «Чтобы сохранить власть, они готовы объединяться с самим дьяволом». Дьяволом был Горбачёв, с которым вёл консультации Лукашенко. Вдобавок писатель стал одним из основателей Белорусского народного фронта и последовательно критиковал действия теперь (с 1994 г.) президента Лукашенко].

Што там мог утвараць Станiслаў Станiслававiч, не ведаю. З «д’яблам Гарбачовым» «вояжёр», бадай, наблытаў, пакрыўдзiўшы Ельцына (а тым больш…). А наконт гэтых артыкулаў… Было.
Да слова. У 20-м годзе Лукашэнку падначвалi шмат якiя крытыкi ад Расеi. I зусiм не апазiцыйныя да сваёй улады. Дастаткова назваць агенства REGNUM, да гэтага часу ў нас заблакаванае. Бадай, адкапаны тут «ваяжор» дзейнiчаў сам па сабе. Што да тэксту… Дык ён вандруе па «iнэту» зь невялiкiмi зьменамi, i не факт што менавiта гэты з’яўляецца арыгiналам.
Але…
Падставай для паспешнага пераапранання ў д'ябла першага (і апошняга) прэзідэнта СССР стала згадка пра яго ў той водпаведзi пiсьменнiка «руплiваму» тады яшчэ толькi дэпутату. Кантэкст таго згадвання аматараў навешвання цэтлiкаў асаблiва не цiкавiў. А мабыць i ў самы артыкул яны не зазiралi.
Вытрымкi адтуль (прабачце, што не па-беларуску – бо на мове было б куды выразьней)

[«Народы бывшего Советского Союза имели недавно счастливую возможность познакомиться в «Правде» с отличающимся своей необычностью материалом. Имеется в виду интервью с молитвенным заголовком «Да возродится!», организованное собственным корреспондентом этой газеты в Беларуси. Конечно, в свое время в ней приходилось читать и не такие материалы, но чтобы с такой ошеломляющей открытостью отнестись к хрупкой независимости страны, где родился и живешь, где будут жить твои дети, – такое надо поискать в наше время даже среди самой красно-коричневой прессы.
...
Вообще не имело бы большого смысла полемизировать с этим газетным воплем перепуганного человека, который за годы идеологического одурения, видимо, так и не разобрался в исторической сущности времени. Если бы автором интервью, данного воинственному представителю коммунистической журналистики, был не народный депутат, представитель выборной власти, которая в настоящее время определяет не только способ жизни нынешних поколений, но стремится влиять на жизнь следующих, на судьбу нашей государственности. Хотя о какой судьбе можно вести разговор, если этот и ему подобные депутаты, уже не таясь, взяли курс на ликвидацию государственности, на денонсацию беловежских соглашений и «воссоздание единой союзной государственности». Чтобы жить вместе.
Создаётся впечатление, будто уважаемый народный депутат только вчера опустился из космоса на нашу грешную землю и увидел, что здесь «народ обнищал», что вокруг ужас и беспорядки, и его постигла счастливое озарение: «поодиночке из беды не вырваться». Вроде бы и не знает, что Беларусь более 70 лет согласно и верноподданнически жила в «едином и нормальном государстве» и именно в нем дожила до сегодняшнего ужаса и бесправия, когда «нет нефти, горючего, простаивают комбайны, перекрывается газ, нет новых российских денег». (Заметьте, все – в безличной форме, все несчастья – будто по воле судьбы.)
Что и говорить, действительно ужасно. Только какая связь между «нет нефти, горючего» и независимостью страны? Неужели народный депутат думает, что в рамках «единого и нормального» он всё это будет иметь бесплатно, по звонку из «Белого дома»?
В России тоже не у всех есть бензин даже для жатвы, ибо за бензин нужно платить, а у земледельцев Сибири, например, нет денег. Ведь тоже беспорядок, развал, социалистическая бесхозяйственность. Интересно, автор не понимает, или делает вид, что не понимает, причин развала этого «единого и нормального» государства, которое потому и развалилось, что существовать дальше не нашлось возможности.
...
Экономика, в которой 80 процентов национальной прибыли начало отбирать военное производство, долго существовать не могла. Это поняло не только ЦРУ, но и КГБ, а за ними и «молодой хозяин» СССР Михаил Горбачев, начавший перестройку для того, чтобы выжить, спасти государство и КПСС. Да было уже поздно – не помогла и перестройка.
...Суверенность нации и государства – одни из самых священных благ совместного человеческого существования, и только в условиях искаженного, опрокинутого сознания является потребность это доказывать»]

Неяк так. А пад «Белым домам» мелась на ўвазе не тое, што знаходзiцца на Капiталiйскiм узгорку, а падгарэлае ў кастрычнiку 93-га на «Краснопресненской».
Так, бадай, i пачалася свара памiж Васiлём Уладзiмiравiчам i Аляксандрам Рыгоравiчам. За апошняга (пасля таго, як ён «забацькаваў») больш старалiся наймiты i розныя халуi.
У лютым 2001 года, у Франкфурце, Зiна Гiмпялевiч (прафесар Германа-славянскай кафедры ўніверсітэта Ватэрлоа, прэзідэнт Канадскай асацыяцыі славістаў, адна з заснавальніц (1989 г.) фонду дапамогі беларускім дзецям, якія пацярпелі ад Чарнобыльскай катастрофы) узяла вялiкае iнтэрв’ю ў Быкава. Яна ж, праз 10 год выдала манаграфiю пра яго творчасьць.
Вытрымка з таго iнтэрв’ю

[Наш разговор опять прервался телефонным звонком; на этот раз звонили из Беларуси и сообщили Василю Владимировичу, что все государственные органы белорусской системы информации (газеты, радио, телевидение) заняты обсуждением криминального дела, в которое якобы вовлечены племянник Быкова и сын Михаила Чигиря (оппонента Лукашенко). У Быкова никогда не было племянника и быть не могло, потому что его сестра почти всю жизнь прожила одиноко, а в семье у брата детей не было. Вся история была выдумана от начала до конца. Как только выяснилось (через независимую прессу), что всё это – очередные лукашенковские бредни и наветы, «журналисты» президента сразу «обнародовали» другую ложь. Они обвинили самого писателя в незаконной перевозке и продаже автомобилей и запасных частей в Беларуси. Клеветников не остановил тот факт, что писателя не было в стране уже более трех лет. Быков сказал, что ему очень трудно свыкнуться с фактом постоянного шельмования его имени государственными органами Беларуси и с тем количеством лживой антибыковской пропаганды, что постоянно обрушивается на белорусский народ. Он не принял всерьёз мое предположение, что чем невероятнее эти грязные наветы, тем меньше люди будут им верить. Нелёгкий опыт подсказывал ему, что белорусы, даже принимая во внимание заведомую ложь лукашенковской пропаганды, как и все люди, которых дезинформируют, будут думать, что в этом что-то есть, что не может быть «дыма без огня»; хотя, как оказалось, в стране, ведомой Лукашенко, всё может быть…]

БылО не былО…
На посошок – ещё одно из архивов. С однофамильцем (и даже не с тем российским кораблём)

[Беседа писателя и журналиста Дмитрия Быкова с писателем Василём Быковым, 1997 год. Текст приводится по изданию: Быков Д.Л. И все-все-все: сб. интервью. Вып. 2 / Дмитрий Быков. – М.: ПРОЗАиК, 2009. – 336 с.
Дмитрий Быков: Всё пространство прозы Василя Быкова отлично простреливается. Герою некуда деваться. Проигрыш (на который человек почти всегда обречен хотя бы потому, что смертен) можно и нужно встречать как следует – и это единственно возможный выигрыш. И потому ни у кого не вызывала удивления стойкость Василя Быкова в лукашенковской Белоруссии, когда горстка интеллигенции противостоит режиму. Прозаик с мировым именем, народный писатель Белоруссии, лауреат Ленинской премии за «Знак беды», Герой труда, автор тридцати первоклассных книг, фронтовик с двумя ранениями, любимец многих поколений – был наглухо лишён возможности печататься у себя на родине. Президент публично оклеветал его, назвав националистом и русофобом. Умер он дома. Ничего другого сделать там не мог – только умереть; и возвращение в Минск из Германии за считанные дни до конца было таким же великим литературным фактом, как «Мертвым не больно» или «Час шакала». Мы разговаривали ещё до его эмиграции.
– Вы сейчас, как я понимаю, должны себя чувствовать не лучше, чем в окружении, в глухой осаде...
– Да, это не лучшие мои дни.
– Но вы же не допускаете, что у этой власти хватит наглости вас арестовать? Вас в этом году на Нобелевскую выдвинули...
– Режим может все, иначе это не режим. Без врага он не существует. Если врага нет, его надо выдумать, если выдумали – надо расправляться. Я вполне допускаю, что в этой беседе с вами скажу что-то, способное окончательно разозлить Лукашенко, и буду арестован. У меня нет никакого сомнения, что все мои разговоры немедленно становятся известны властям.
– Против вас, я слышал, идет капитальная кампания.
– Главное обвинение – в национализме. Я никогда националистом не был, всю жизнь дружил и дружу с русскими писателями, но в Белоруссии и вообще во многих бывших республиках сложилась такая ситуация, что националисты – единственная сила, способная противостоять коммунизму. Империя не могла не распасться, это очевидно, как бы ее жители сейчас ни пытались убедить себя, что все можно было сохранить. Бунт против империи был бунтом против коммунизма.
– А почему тогда в России это совпало – коммунизм и патриотизм?
– Там не патриоты России, там патриоты империи. Это коммунизму не противоречит. А в Балтии, на Украине, в Белоруссии националисты противостояли коммунистам, и кроме них не на кого было в этой борьбе опереться.
– Но Василь Владимирович! Ведь все беды окраин – от национализма, вы же не станете его обелять...
– Национализм – понятие одиозное, но у него ведь огромный диапазон. От немецкого нацизма до христианского, цивилизованного национализма, на основе которого скроена вся карта Европы. Вот как в Прибалтике. Такой мог быть и в Белоруссии, но Белорусский народный фронт ошибся, делая упор на отделение от России, на возрождение белорусского языка... Будь у белорусов более сильное национальное сознание, они не позволили бы унижать себя такой властью, которую терпят сейчас! Уважающий себя народ прежде всего не может быть рабским. А коммунизм в Белоруссии не преодолен. Рабство въелось в плоть и кровь. Из всех европейских республик мы, пожалуй, меньше всех готовы к свободе.
– У вас получается, что перестройка, по сути дела, не затронула народного сознания.
– Наверное, так. Если народ так легко подмяли под себя, если режим может опираться на все прежние структуры, если номенклатура уцепилась за Лукашенко и беспрепятственно вытащила его во власть, – да, можно считать перестройку безрезультатной. Подозреваю, что за нашим президентом стояли спецслужбы, причем московские...
– Я боюсь, что в этом случае КГБ – не более чем псевдоним Бога, Василь Владимирович.
– Не знаю насчет Бога, но насчет КГБ Лукашенко сделал недвусмысленное заявление, сказав публично, что с ним связана вся его жизнь. Я вам покажусь сейчас циником, но главу БНФ Позняка погубили две вещи. Во-первых, он обнародовал свою экономическую и политическую программу, а Лукашенко отделывался демагогией. И во-вторых, в эту программу была заложена люстрация. Он сказал, что к руководству страной и в выборные органы не должны допускаться люди, запятнавшие себя сотрудничеством с органами. Наоборот надо было сделать! Надо было заявить, что участие этих людей в строительстве новой жизни будет всячески приветствоваться – они самые опытные, самые проверенные! Разумеется, старикам, ветеранам, крестьянству ближе Лукашенко. Он защищает их от НАТО и от националистов, страшней которых зверя нет. Очень надо ветеранам на старости лет учить белорусский язык!
– Но, может, Белоруссии действительно пригоднее социалистическая экономика?
– Какая социалистическая! В Минске не осталось зданий, не приватизированных управлением делами президента! Приватизация по Лукашенко – это когда он сам решает, что брать в свою собственность, а что нет. Он человек абсолютно коммунистической ментальности и ждет только, когда в России произойдет переворот.
– А как живет белорусская деревня? Я её почти не знаю.
– Белорусской деревне не с чем сравнивать. Лукашенко сохраняет колхозы. Что такое белорусский колхоз? Это несколько десятков механизаторов на допотопной технике и доживающие пенсионеры. Механизаторы зарабатывают, пенсионерам платят пенсию. Деньги мизерные. У некоторых – коровки. Растят картошку и лук. Раз или два в неделю привозят свежий хлеб. Примерно такая жизнь была и до Лукашенко. Радио «Свобода» в деревне не слушают – хотя бы потому, что оно вещает на коротких волнах, а таких приемников у колхозников нет. И батареек к ним в деревне нет. Зато у каждого есть телевизор, по которому Лукашенко выступает ежедневно. И продолжаться так может очень долго, поскольку оппозиция раздавлена.
Будем говорить откровенно: в большинстве своем это аутсайдеры, люди, отколовшиеся от президента в силу личных, часто имущественных обид. А настоящие оппозиционеры – БНФ – ничего не могут сделать, потому что демократия не обладает адекватными средствами для борьбы с тоталитаризмом. Это очень грустно звучит, но с историей не поспоришь. Демократия не может пользоваться инструментарием тоталитаризма. А тоталитаризм, напротив, очень активно использует все атрибуты демократии: выборы, парламент... Просто во все избирательные комиссии ставятся свои люди. В Минске центральная избирательная комиссия во главе с Гончаром взбунтовалась, сказала, что выборы происходят безобразно, – Лукашенко послал отряд ОМОНа, и Гончара вышвырнули за шкирку.
- Интересно, как вы в этой связи относитесь к Ельцину, об авторитарности которого у нас достаточно говорят?
– Ельцин – антикоммунист, и я это приветствую. В моих глазах, как и в глазах всего мира, его уронила Чечня.
– Скажите, а существует ли белорусский национальный характер? Говорят о «кроткой Белоруссии», «тихой Белоруссии»...
– Это вопрос к ученым, я не берусь определять белорусский характер... Но одно могу вам сказать: в Лукашенко нет ничего от белорусской ментальности, какой я ее знаю. Ничего нашего. Все в нем противно тому представлению о народе, которое я вынес из войны, из всей жизни.
…
– Я читал почти все ваше – а о вас знаю очень мало. Где вы сами воевали?
– В сорок третьем я окончил Саратовское пехотное училище и приехал на Днепр, на второй Украинский фронт. Воевал в пехоте, под Сталинградом был ранен, потом снова на фронт, теперь уже на третий Украинский... Молдавия, Румыния, там опять ранило, и довоевал я в армейской истребительной противотанковой бригаде. Войну закончил в Австрии. Демобилизовался в сорок седьмом, а в сорок девятом меня опять призвали. У нас же армия – как космический пульсар: то расширяется, то сжимается. В сорок девятом было очередное расширение, я лейтенант, меня забрали на сборы (тогда было не как теперь, три месяца я отбухал), а потом отправили на Дальний Восток. На Сахалине еще пять лет служил. Тут снова сокращение, хрущевское, на шестьсот тысяч. Я снова вернулся, стал работать в Гродно, в газете, книжка вышла...
А в начале шестидесятых – у меня уже несколько повестей было опубликовано – начали усиленно формироваться ракетные войска, я капитан, командир батареи, так что снова вызвали в военкомат. Дали анкету – как тогда полагалось, на сто вопросов. Вижу – пахнет третьей мобилизацией: я через друга-журналиста вышел на начальника так называемой второй части горвоенкомата, полковника, ведавшего призывом, и пригласил его в ресторан. Чтобы, значит, я его напоил, а он меня освободил. Сколько можно издеваться, я ж никогда в армии служить не хотел! Этот полковник меня и спрашивает: ты в плену не был? Не был. На оккупированной территории тоже? Тоже. А из родственников кто-нибудь под немцами не оказался? Тоже нет, и на Западе никого, со всех сторон я чист, вот незадача. И тут я вспомнил: у меня двоюродный брат без вести пропал. Это меня и спасло от третьего призыва.
– Вы же никогда не партизанили, откуда столько знаете об этом?
– Сейчас стало выдыхаться, а тогда в Белоруссии все дышало той памятью. Я сначала писал о собственном фронтовом опыте, а потом партизаны заговорили, когда уже немного можно стало, – и где-то с середины шестидесятых я писал партизанский цикл. Мне кажется, на этом материале все обостряется – люди мирные, воевать профессионально не умеют, им страшнее, чем на фронте, в тылу врага больше риска, – в общем, оптимальная среда для моих сюжетов.
…
– И «Сотников», и «Обелиск» мне казались всегда вещами полемическими – вы словно решились реабилитировать интеллигента на войне.
– Ну, так глобально я не мыслил, просто хотел уйти от шаблона. Стереотип, например, был такой: наши – все хорошие, но все разные. Немцы – все одинаковые. А это было не так: я из разговоров с теми, кто попал в оккупацию, узнавал, что не все немцы выполняли директивы командования. Взять хоть Паулюса, командующего шестой немецкой армией: директива была – евреев и комиссаров расстреливать на месте, в плен не брать. Паулюс считал недостойным традиций немецкого офицерства расправляться с пленными – и отправлял комиссаров и евреев в лагеря. Тоже на гибель, но отсроченную, с шансом спастись. С нашей стороны такого не было, чтобы приказ ставился под сомнение. И, может быть, именно благодаря этому победили, я не отрицаю... Есть масса свидетельств, что немцы на оккупированных территориях проявляли совершенно неожиданный гуманизм.
Дело в том, что фашизм расчеловечивал немцев только десять лет. А наших расчеловечивали двадцать пять. Так что все слушались. Но интеллигенция на войне – проблема особая, первым ее коснулся Виктор Некрасов. Интеллигенция тем и отличалась, что в отличие от пролетариата или крестьянства (хотя я не люблю классовый подход) не утратила основ христианского гуманизма. Вот из этих людей, не до конца расчеловеченных, – Сотников. Таким досталось тяжелее всего – у других приказ заменил совесть, всю ответственность можно было перевалить на командование, на власть... А Сотников, или Мороз из «Обелиска», или лейтенант из «Дожить до рассвета» – действуют под свою ответственность, так что они дважды обречены.
– Но были же бесконечные дискуссии – а если бы Сотников стал предателем? Могли же помиловать всех, кого вместе с ним казнили!
– Не думаю.
– Может, гуманнее было бы согласиться на сотрудничество с немцами?
– Нет, они умели обрабатывать... Они заставляли начинать с маленького предательства, а потом человек в этом погрязал все глубже и глубже. Никто бы их не помиловал – ни девочку, ни женщину, ни старика... За связь с партизанами карали жестоко. Но тут есть другой аспект – за упоминание его я тоже свое получаю, но что поделаешь, так было: огромное количество мирных жителей пострадали от немцев по вине партизан. Была негласная установка: чем немцы злее относятся к населению, тем лучше. Тем больше будет ответная ненависть. Был роман замечательного словацкого писателя Мняшека – «Смерть зовется Энгельхен». Этот автор потом перестал у нас печататься вследствие известных событий 1968 года. Так вот, он в пятидесятых не побоялся написать о том, как партизаны уходят в горы и оставляют город – а что делать, не могут же они всех забрать с собой...
– Вам нравится фильм Шепитько «Восхождение»?
– Это лучшая из моих экранизаций.
– И как сейчас складываются ваши отношения с Гостюхиным?
– Никаких отношений с этим человеком у меня нет.
…
– Интересно, а однополчане, бывшие фронтовики – поддерживают вас в противостоянии режиму?
– Тут специально послали эмиссаров по моим однополчанам, чтобы собрать с них подписи под письмом, как плохо я воевал. Получить такую информацию, правда, не сумели, обошлись письмом о том, что я предал Победу. У меня была статья такая в «Аргументах и фактах» – о том, что мы своей победой против собственной воли укрепили сталинское зло. Это не нынешняя, а давняя моя мысль, первое моё воспоминание – рыдания матери после того, как у нас в коллективизацию все забрали. И когда Сталин умер, я как раз служил на Дальнем Востоке, нас всех собрали, выходит командир части: «Товарищи офицеры! Скончался величайший и та-та-та и та-та-та»... Я вполне отчетливо подумал: и слава тебе Господи! Так что я действительно думаю, что победа в конечном итоге была у нас украдена. И за то, что я это написал, часть ветеранов меня спешит назвать предателем. Я не удивляюсь.
– Давайте перейдем к материям более веселым: мы оба Быковы, хоть я ни в коем случае себя с вами не равняю. А все-таки – есть что-то в этой фамилии, что определяет ваш характер? Упрямство, например, бычья твердость...
– Какая твердость, я всю жизнь больше всего страдаю от собственной мягкости.
– Но, может бытъ, способность впадать в бешенство?
– Бешенство у меня вызывает только наглое, сознающее себя зло, мучители человека, наслаждающиеся собственной мерзостью и вседозволенностью.
– Не может бытъ, чтобы все Быковы не были хоть чем-то объединены!
– Не получится у нас с вами веселого разговора о Быковых. Вот статья обо мне – «Обыкновенный Иуда». Напечатана только что в местной пропрезидентской газете. Дарю на память. О том, как я воспел когда-то Сотникова, а теперь далеко и невозвратимо зашел по пути предателя Рыбака. И написана она – или, во всяком случае, подписана – белорусским ветераном Вилем Быковым.
– Опозорил фамилию!
– Так-то вот, Дима, попал я в Иуды.
– Слушайте! Но, может быть, раз такая травля, – вам хотъ уехать? В Москву?
– Зачем же мне бежать? Да и потом, на Западе мне будет не о чем писать, а в Москве меня никто особенно не ждет.
– Но вас ведь в Белоруссии не издают.
– И в Москве сейчас почти не издают. Я живу на пенсию.
– Василь Владимирович! Ей-богу, поезжайте в Москву! Вы не представляете, до чего вам будут рады!
– Я сейчас все больше подумываю о переселении не в другой город, а в какой-нибудь более комфортный мир.
– Бог даст, вы еще в этом побудете нам в утешение. И напишете новое.
– Да, я сейчас пишу несколько по-другому. Войну свою я, в общем, написал. Но поскольку предельные ситуации продолжают меня волновать, думаю теперь написать несколько рассказов о КГБ. О том, как в послевоенное время ломали людей. Это было ничуть не легче, чем на войне.
– Но не может ли так получиться, что в Белоруссии под коммунистическим гнётом вдруг родится новая большая литература? Есть же теория, что гнет для литературы продуктивен. Возьмите гнилые семидесятые, когда была блестящая фронтовая плеяда – Бакланов, вы, Бондарев еще писал вполне прилично, – и деревенщики, и горожане – от Маканина до Трифонова... Может быть, начнётся настоящее духовное сопротивление?
– Утешительно было бы так думать, хотя взлет литературы вряд ли окупает трагедию целого народа. В Белоруссии и сейчас есть отличные писатели и художники. Например, Михаил Савицкий, создатель потрясающих картин, на которых – лагерь, плен, кошмар... Он с Лукашенко. Хотя хороший художник и честный человек. И упомянутый вами Гостюхин отнюдь не бездарь. Но главное, почему я думаю, что взлёта литературы не будет, – я не вижу сил, способных оказывать режиму духовное сопротивление. Белоруссия очень быстро превратилась в подобие своего вождя, отпечаток его личности лег на все, и люди сами себя не узнают. Прошло каких-то два года, а страну не узнать. Я не думаю, что в обществе, так легко давшем себя поработить, возможен культурный ренессанс. Пока, наоборот, замолчали и те немногие, которые заявили о себе в восьмидесятые годы.
– Только не поддавайтесь мысли о том, что литература – включая вашу – ничего не может сделать с людьми и никак на них не влияет.
– А у меня и не было задачи формировать, учить, влиять... Я пытался говорить о том, как человек сохраняет лицо. Никакого другого оружия ему не дано].

В общем, Дима, приглашая тогда Василя Владимировича на жительство в Москву, явно переоценивал её расположение к беларусам. А касательно «отношений» В. Б. с А. Г. вышло достойно.

Копаться дальше в этой взаимной «нелюбви» большой охоты нет.
Просто остерегу (колеблющихся беларусов): любая примазка «Батьки» к нашей культуре – ничего не стоит.
А сам Василь Владимирович, под конец жизни, в нас слегка разочаровался. В смысле нашей способности постоять за свою рОдную-гаротную, да дать по рукам самозванцам, гораздым на охаивание всего, что им не даспадобы.

3.08.2023

«Вирш современного коллаборанта. Допустим – Гигина»

Рифмую прогноз с гипнозом.
Рыдаю о дочке Дугина.
Козырный чеканя лозунг
За Вагнера и за Унгерна.
Останутся только крысы.
Не все – а особо стойкие.
В награду, огрызком – кресы
И ратуша в Белостоке.

3.08.2023
PS:
Просто в то, чтобы «не заржаветь». Без виршей. В погрязании в «Былом-небылом».
«Прогноз» с «гипнозом» подслушал, сидя на скамейке в «Парке победителей». Внизу. У какой-то забегаловки. ПІсьня. Девчоночья. Про любов-нелюбов.

«В память о Никите Моргунке. От Василя Быкова»

Небогато…
Небо с хатой.
Выгон в десять десятин.
А в престольной –
непорхатый
Православный осетин.
Однодворцы… Не дворяне.
Заодно – не батраки.
Вот и стали хуторяне
Коммунизму не с руки.
Не желаешь, пан Твардовский,
Бодро шествовать в колхоз?!
А не то – в Турек-Мордовский.
В перегиб и в перекос.
Саша «Тёркина» напишет.
Перепашет «Новый мир».
Однодворцы. Нувориши.
Родовода муравьи.

4.08.2023
PS:
Василя Быкова и Александра Трифоновича Твардовского (21.06.1910-18.12.1971) связывало многое…
Вплоть до символического попадания дня рождения автора «Страны Муравии» (если – к Моргунку) между днями рождения и смерти Василя Владимировича.
А и место рождения… Хутор Загорье (Смоленская область) к нашим Бычкам (Ушачский район), по мне, заходит.
Я ить даже в этом стишке третьей строчкой намеревался (вместо упоминания о Сталине) завернуть – в рифму к «хатам» что-то вроде «лошадёнка, бык рогатый…». Как бы в протяг к хозяйству однодворца.
Хутор Твардовских при раскулачивании сожгли. Родителей, братьёв и сестёр Трифоновича сослали в Русский-Турек (Уржумский р-н, Кировская область).
А хутор тот братья писателя восстановили…

«Вершнiк без галавы па-руску»

Ёсьць пэўныя падставы i абставiны.
Ускосных доказаў увогуле зашмат.
Краiна зноў паставiла на Сталiна,
Шалёнай Велiчы успенiўшы кашмар.
З харугваў уздымаюцца архангелы.
Вакол закаркалi саборныя папы.
Загнаная на iнахадзь мустангерам
Нясе прастора безгаловыя слупы.

6.08.2023