Синдром единственного ребёнка. 25. Ах, Катя

Недетская повесть о детстве


25. Ах, Катя…

 
Ах, Катя, Катя! Катя Денисова, Катя из рода Мальгиных. Из знаменитой династии врачей. Но не врач, а самый первый и самый лучший искусствовед нашего города. И великолепный краевед. Я,  профессиональный историк, не знаю о нашем городе, столько, сколько знала она.

Сколько же лет мы с тобой продружили, Катя? С моих тринадцати и твоих четырнадцати. А знали друг о друге ещё раньше, пожалуй даже  с начально школы,  от моей троюродной сестрицы Мариши.   Я о тебе, а ты обо мне. Мариша всегда заявлял мне с чуть заметной ноткой хвастовства: «А вот мы с Катей Денисовой…» и дальше шёл рассказ о том, где вы были, что видели, какие книжки прочитали.

И однажды Мариша нас познакомила уже воочию. Наверное, не случайно вы учились с нею в одном классе и дружили. Поэтому и мы с тобой подружились не случайно.

А о твоих дедушке и бабушке  я слышала ещё в раннем детстве. Мне бабуля рассказывала,  что когда твой дед,  Дмитрий Иванович Мальгин, тот самый, который доктор  «Победа»,  ещё жил в Байкалово и заведовал Байкаловской районной больницей, он приятельствовал с моим дедом.  А твоя бабушка Ксения Александровна Крутикова, там в Байкалово, помогала появиться на свет моей маме и моему родному дядюшке.  Вот какие давние связи.

А потом моему папе Дмитрий Иванович делал операцию и буквально вытащил его. А моя мама много раз лежала в терапевтическом отделении у твоего папы и он лечил её бронхиты и пневмонии. И меня, пятнадцатилетнего подростка, лечила от пневмонии твоя мама, Елена Дмитриевна. А потом в девяносто пятом мой папа лежал в отделении твоего папы и Николай Алексеевич, сделал всё чтобы достать для него самые сильные обезболивающие. А когда папа умер, Николай Алексеевич не подавал о нём сведений до тех пор, пока я не получила на почте задерживающуюся папину пенсию, чтобы было хотя бы на что его похоронить. 

Видишь, Катя,  в какой тугой клубок всё завязано. Я помню тот день, когда началась наша дружба. Мы столкнулись на улице в центре города. Ты была одна, без Мариши. И у нас с тобой уже было шляпочное знакомство.
- Привет!
- Привет! Где Мариша? 
- Она домой пошла.
- А ты куда?
- Я тоже домой.
- А разве ты здесь живёшь? У тебя же дом рядом с Маришиным.
 - Сейчас здесь, мы переехали.

И мы пошли  вместе по улице и болтали о кошках и собаках, об искусстве и о книгах.  И ты позвала меня к себе. И я стала завсегдатаем у вас дома. И твои родители Елена Дмитриевна и Николай Алексеевич, и твоя бабушка Ксения Александровна, и твой младший брат Димка,  как будто знали меня вечно, а  я  вечно знала их.

Мы даже родились с тобой в одном месяце и разница между нашими днями рождения всего шесть дней. Шесть дней и один год.

У вас в семье все были отменными юмористами. Особенно этим отличался твой папа, Николай Алексеевич – один из лучших терапевтов нашего города. Его неподражаемый юмор поистине помогал больным выздоравливать. Пациенты  в отделении терапии его обожали за высочайший профессионализм, доброе внимательное отношение к больным и конечно же за шутки-прибаутки и добрый буквально целебный юмор. Когда какая-нибудь бабулька-пациентка спрашивала Николая Алексеевича скоро ли её выпишут, он наклонялся, заглядывал под кровать и говорил: «Нет бабуленька, лежать тебе ещё и лежать! Видишь, тапки твои носками во внутрь, под кровать, а вот если бы были носкам наружу, к дверям, значит бы завтра выписал!»  Бабульки посмеются, порадуются и ведь дело пойдёт на поправку. Действительно, у добрых людей и слово лечит.

Однажды, когда мне было лет пятнадцать,  я позвонила Кате. Трубку взял Николай Алексеевич и ответил, что Кати нет дома.  Но так как в тот момент у них гостил родственник, я, услыхав мужской голос, спросила: «А это Алексей Николаевич?» и хотела  попросить передать Кате информацию.
- Нет, хуже, Николай Алексеевич! – прозвучало в ответ с лёгким смешком.
И я неожиданно выпалила: «Куда уж хуже!»  И только тогда поняла, что сморозила.
Я ойкнула, пробормотала: «Извините» и отключилась.
Потом, когда я рассказала об этом Кате и поинтересовалась сильно ли обиделся Николай Алексеевич, она ответила, что, по рассказу брата Димки, Николай Алексеевич  лишь расхохотался и всё повторял «Куда уж хуже! Куда уж хуже!»

У тебя тоже было замечательное чувство юмора. Вы с Димкой  сочиняли длиннющую «многосерийную» хохмочку «Следствие вели Здоровяки», своего рода пародию на знаменитых телевизионных Знатоков.   Я ухахатывалась, читая очередной выпуск Здоровяков, со всеми их поисками, расследованиями и разоблачениями: кто съел неучтённый диетсестрой пончик в районной больнице, кто свистнул лампочки на всех этажах подъезда, кто  в январскую стужу залил крыльцо школы водой, да так, что все шлёпались. Этих выпусков, снабжённых забавными рисунками, было очень много.

А ещё ты отлично рисовала и сочиняла стихи.  Жаль, что у меня не сохранилось ни одного твоего рисунка и стихотворения.  В детстве и юности как-то не особенно ценишь все эти рисуночки и стишки, потому как кажется, что дорога длинна,  бесконечна и непрерывна.

Хотя, помню начало одного:

Настоящие люди, где вы?
На какой планете живёте?
К яркой Спике в созвездии Девы
На каком лететь звездолёте?

Как же мы любили разговаривать  на серьёзные темы: об искусстве,  о художниках, о музыке, о звёздах и созвездиях., об удивительных открытиях, о городах и дальних странах.  О, сколько много умного,  интересного и доселе мне неизвестного я почерпнула от тебя! 

Став первокурсницей отделения истории искусств при филфаке университета, сколько же занимательных рассказов и баек из студенческой жизни ты привозила с сессий и вдохновенно рассказывала мне, тогда ещё десятикласснице.  Чем и укрепила окончательно мою мечту об университете.

Однажды, когда нам было по шестнадцать-семнадцать, к вам в гости из Свердловска приехали твои двоюродные брат с сестрой, Андрей и Галина. Николай Алексеевич разрешил взять его автомобиль и мы впятером, включая Димку,  поехали на Белую Горку – местный  памятник природы.

Белая Горка поистине чудо природы. Она возвышается над рекой крутыми склонами. И склоны эти белые, с чуть охристым отливом.  А на плоской макушке высоченные вековые сосны.  Красотища неописуемая! Ярко синее небо, белая гора, зелёные верхушки сосен, золотисто-коричневые стволы и зеленовато-голубая водная гладь с пестринками солнца.  И неимоверная тишина вокруг. И отражается всё это великолепие в реке, и получается, как будто бы две горы, два неба и двойной набор сосен на одну реку.

Андрей остановил машину на лесной дороге и дальше на горку мы отправились пешим ходом.  Андрей с Димкой шли немного впереди, а мы втроём, Катя, Галина и я, немножко поотстали. Было тепло и сонно. И  звенящая тишина. И дорога, покрытая белой пылью. А вокруг сосны.  Пыль  укрывала дорогу толстенным густым слоем, как будто мукой. И сосны были словно в муке. Мы, утопая по щиколотки, брели по этой пыли. Она была тёплой, нежной, шелковистой  и обволакивающей. И брести по ней было сплошное удовольствие. Даже не брести, а загребать ногами это нежное шелковистое  чудо. И к тому времени, как мы добрались до Горки,  мы сами были покрыты этой белой пылью с ног да головы. Пять  мучных человечков.

Вроде бы ничего особенного, никакого приключения, просто дорога, сосны и пыль.  Но почему оно так осело в памяти и так греет душу?

Ах, Катя, как мы любили, проходя по старинным улочкам, рассматривать кирпичную кладку старых купеческих домов. Ты столько занимательного и интересного рассказывала и об эти домах, и об этой кладке. Ты уже тогда была истинным искусствоведом.  И краеведом.  И мастерицей. 

Да, мастерицей. Девочка в шестнадцать-семнадцать лет вязала так, что даже моя мама – учитель домоводства и признанный в нашем городе мастер кройки, шитья и вязания, училась у тебя некотором узорам. 

Потом, уже будучи пятикурсницей, я устроилась работать к тебе в картинную галерею, хотела перейти на заочное, но с последнего курса на заочное не перевели. И я почти весь год до самой преддипломной практики два раза в неделю моталась из Свердловска  в свой город и обратно. Четыре дня училась, три дня проводила  экскурсии в галерее. И  без всяких выходных. Вот так мы и работали,  ты старшим научным сотрудником,  я – младшим.  Это был чрезвычайно  напряжённый год, но между тем плодотворный. О сколько нового и удивительного я почерпнула от тебя. Ты всегда была на несколько шагов впереди. Во всём.

Доброта твоя не знала границ. Сколько раз ты выручала меня, когда мы стали уже взрослыми. Ты всегда меня поддерживала и переживала за меня и мою семью.
 
Ах, Катя, Катя… если бы ни этот треклятый ковид!  Если бы ни этот чёрный день в начале декабря двадцатого, когда тебя не стало.