Таланту Льва Толстого. Жадные обезьяны!

   « Россия не в Москве, она в сердцах её сынов!»
Мир мудрых русских  – он таков!
Так было и так будет
Тысячи тысяч веков!

    В четвертом часу пополудни войска Мюрата
вступали в Москву, как мечтал он когда-то. 
   Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей -
москвичей или пришедших недавно издалека.
Все с робким недоумением смотрели на странного,
изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
       В Кремле раздавался благовест к вечерне - святой звон-зов.
И этот звон смущал французов.
 Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю,
 странный звук послышался над головами французов.
Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл,
закружилась в воздухе,
словно это тысячеглавый змей над французами с недовольством и шумом кружил.
   Как только люди французских полков стали расходиться по пустым и богатым домам,
так навсегда уничтожалось войско, что пришло грабить, но не сражаться с нами -
образовались не жители и не солдаты,
а что-то среднее, называемое мародерами.
    Когда через пять недель те же самые люди вышли из Москвы,
они уже не составляли более войска.
Это была толпа мародёров, скрывающихся с награбленным, пока не поздно, из Москвы,
из которых каждый вёз или нёс с собой кучу вещей, которые ему казались ценны
и, когда украдены,  становятся очень нужны -
французы стали подобны той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина
и захватив горсть орехов, их очень любя,
не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя.
  Французы при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того,
что они тащили с собой награбленное вместе со своими грехами,
но бросить это награбленное им было так же невозможно,
как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. 
___________
Л. Н. Толстой. Война и мир. Том третий. Часть третья.
   В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. 
     Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
       В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов.
     Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе.
   Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско, образовались не жители и не солдаты, а что-то среднее, называемое мародерами.
    Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров,
из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. …
    Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя,
 французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами.