В старом парке...

  Я врос в лето. А это всегда обретение покоя и той степени свободы, когда успеваешь всё и радуешься всему: тенистой тропинке в лесу, вкусу заячьей капусты, стремительным ласточкам над рекой, скрипу коростеля, прохладной воде реки с бесчисленным и весёлым мусором цветущей и отцветающей весны, простому деревенскому труду (выкосил полянищу за огородом ручной косой), поставил последнее звено нового забора, баловал и баловал грядки тёплой водой. Славно с утра и в бору на велосипеде. Да, очень много птиц погибло, но есть чайки, чибисы, кулики, кроншнепы, теньковки, ласточки, коростели, кукушки, синицы, воробьи... Не всё так плохо! - говоришь себе и радуешься каждому птичьему голосу. У лесных речек шумно, в Исполиновском бору - тихо. Дети который день уже не вылазят из реки. Вот и я переплыл Вель у бывшего висячего моста. Всегда бы вода оставалась такой бодрящей, глубокой, не зацветала, не превращалась в стоячую и тёплую лужу!
  Под стать растворению в лете и книга, которая у меня под рукой со вчера: "Поэзия дворянских усадеб". Как будто чувствовал, что нужно прочесть сначала предисловие, хотя не часто это делаю.
  Вот Пушкин укрепляет во мнении: "Никогда не разделял я с кем бы то ни было демократической ненависти к дворянству. Оно всегда казалось мне необходимым и естественным сословием великого образованного народа. Смотря около себя и читая старые наши летописи, я сожалел, видя, как древние дворянские рода уничтожались, как остальные упадают и исчезают, как новые фамилии, новые исторические имена, заступив место прежних, уже падают, ничем не ограждённые, и как имя дворянина, час от часу более униженное, стало наконец в притчу и посмеянием разночинцам, вышедшим во дворяне...".
  Ему вторит автор журнала "Столица и усадьба" за 1914 год: "Много было наговорено зла про помещичьи усадьбы. Но ведь глубина русской культуры вышла отсюда. Назовите в литературе типы выше и светлее тех, что сложились и вылились в образах Пушкина, Тургенева, Толстого. Сами эти люди не были ли во многом и в лучшем своём детьми русской деревни? В старых усадьбах есть какая-то правда, какой-то след благоухающих мыслей, тот неизъяснимый налёт, что даёт одно чувство "былое", "прошлое", в них притаилось и тихо входит в душу какая-то грустная и чистая поэзия".
 Я стал читать сборник, знакомиться со стихами и авторами и тут подумал: должно быть, книга венчается стихотворением Николая Рубцова "В старом парке". Это было бы логичное завершение "особой страницы в классической литературе". Но нет, не нашёл... Век двадцатый именами Бунина, Северянина и нескольких других поэтом делает шаг и замирает... Я решил восполнить пробел "грустной и чистой поэзии".

"В старом парке"

Песчаный путь
В еловый темный лес.
В зеленый пруд
Упавшие деревья
И бирюза,
И огненные перья
Ночной грозою
Вымытых небес!

Желтея грустно,
Старый особняк
Стоит в глуши
Запущенного парка -
Как дико здесь!
Нужна покрепче палка,
Чтоб уложить
Крапиву кое-как...

Покрывшись пеплом,
Гаснет бирюза.
И там, во тьме
Унылого строенья,
Забытого навек
Без сожаленья,
Горят кошачьи
Желтые глаза.

Не отыскать
Заросшие следы,
Ничей приход
Не оживит картины,
Лишь манят, вспыхнув,
Ягоды малины
Да редких вишен
Крупные плоды.

Здесь барин жил.
И может быть, сейчас,
Как старый лев,
Дряхлея на чужбине,
Об этой сладкой
Вспомнил он малине,
И долго слезы
Катятся из глаз...

Подует ветер!
Сосен темный ряд
Вдруг зашумит,
Застонет, занеможет,
И этот шум
Волнует и тревожит,
И не понять.
О чем они шумят.