Белая ворона

       Мы познакомились с Германом в марте 1966-го. Ему было 28. К этому времени он уже несколько лет жил в столице и, окончив Московскую консерваторию по классу композиции у Арама Хачатуряна, «вовсю занимался джазом».
       Это были бурные молодые годы жизни и творческих экспериментов – активный поиск своего пути и своего места в новом для России музыкальном «пространстве» джаза.
       Он выделялся среди многих своей нестандартностью  во всем – от творческой позиции до поведения. Талант, аналитический ум, неожиданность экспериментов  в музыке, прекрасные речь, манеры и уникальное чувство юмора - все говорило о необычайно интересном человеке. Однако  долгое время  его сопровождал шлейф слухов о «трудном» характере. И я с интересом и любопытством стала осваивать разные «странности» этого характера, чтобы понять глубинный смысл суждений и поступков моего избранника.  И вначале  для меня это был  иностранный язык страны, далекой от нашего менталитета. Я сразу сказала себе: «Ко мне явился … инопланетянин!». Рядом со мной взрослый, определившийся в жизни человек, видно, уже несколько укротивший, усмиривший себя нелегкой жизнью в столице. Вместе  с тем эмоции часто выражал как-то трогательно по-детски: удивлялся, смеялся, радовался, огорчался и обижался – все искренне, ярко, предельно откровенно, не заботясь о произведенном впечатлении. Любил посмешить, похохотать, посмеяться, и над собой - тоже. А нередко - и поскоморошничать, разыгрывая экспромтом разные сценки: в нем будто притаился Иванушка-дурачок, который нет-нет,  да и выкинет что-нибудь неожиданное. Особенно смешно изображал  механическую пластику движений робота. Однако, как  прояснилось позже, шуткой часто прикрывалась природная застенчивость.
      Очень любил соревноваться – во всем и при любом удобном случае, словно проверял свои способности и возможности. Азарт соревнования ярко проявлялся в спортивных играх - бадминтон, большой теннис – и в тихих, настольных, -   маджонг и, конечно, шахматы. Мог играть всю ночь -  только бы победить! А со мной - в бадминтон и большой теннис - играл так жестко, как с заклятым врагом, - никакой пощады и скидки на «слабый» пол и родственные отношения!  А радость была безгранична: «Ай да Герман!» - хвалил себя победитель и картинно целовал свои «золотые» ручки.
      Еще одной особенностью Германа был  составленный им кодекс правил поведения и моральных принципов – «жить по совести», которому он неукоснительно следовал. А иногда требовал того же и от других, спокойно живущих без «кодекса», чем постоянно вредил себе. Не терпел необязательности: мог обидеться из-за опоздания, невыполненного обещания, нарушения какой-либо договоренности. Холодно разговаривал с «обидчиком»  и «прощал» его только в случае извинения или вообще прекращал общаться. А мне с возмущением говорил: «Я ждал его 17 минут! Он украл у меня это время!». Я научилась у Германа этому золотому правилу взаимоотношений - обязательности и точности. Бывало,  даже брала время обдумать, прежде чем пообещать что-либо сделать... И в отношении опозданий – то же самое - непреложный закон:  точность – вежливость королей.  Эти замечательные правила поведения, доведенные неукоснительностью  исполнения до предела, иногда приносили большой вред. Как говорят, крайности - к несчастью.
      Прославился  Герман и как неугомонный спорщик. В азарте мог поспорить на какую-либо свою, нужную ему вещь или даже - на  поступок. Так, однажды, после длительной репетиции в своей «студии», возвращается домой на улицу Казакова (первое время жили «на два дома»). Открываю дверь и - чуть не падаю от потрясения: пострижен наголо! Нет прекрасных, длинных, чуть вьющихся волос и модной (западной) стрижки - челка набок и баки, закрывающие уши . Да еще и  ухо в крови! Стараюсь говорить спокойно: «Что случилось?» - «Проиграл спор». – «А ухо?» - «Стригся сам, но не хватило … опыта - подправил мастер». Вот так … «подправил» - наголо! На улице и в транспорте смотрели на него с опаской и недоумением, видно, стараясь представить «драму» его жизни: так не сочеталось благородство красивого лица с «прической» недавно «сидевшего» зэка! Пришлось срочно придумать головной убор для сцены, чтобы не отвлекать внимание слушателей от музыки.  А в целом, он был покладистым, если дело не касалось музыки: его можно было переубедить и уговорить - спокойно и терпеливо.
      И еще «прославился» Герман совершенно непонятным и странным для окружающих  правилом своего «кодекса» - говорить только правду, невзирая на лица и обстоятельства. По его мнению, любая ложь, заставляя быть неискренним, унижает тебя и вводит в заблуждение собеседника. А вникая глубже, ложь - это  малодушие и слабость характера! И эта его честная правдивость, без малейшего желания унизить или обидеть, превращалась часто в «правду-матку», что приводило к жарким спорам и «столкновениям» и, как результат - к раздражению, отторжению и даже - к остракизму.
      Особенно «раздражал» Герман музыкантов. И, конечно, не только поведением и музыкой, которую  играл, а главное - откровенной критикой своих коллег. Искренне считал необходимым свободное обсуждение и дружеские профессиональные  споры. А в споре, ведь, редко  рождается истина: идет её поиск – обсуждение, а уж точно - рождается … обида. Каждый, как скульптор мастихином, оттачивает словами свою позицию, свою  «правду»,  и критика её часто задевает очень больно.
      Мы  оба любили русский язык, восхищались  многозначностью слов и разнообразием синонимов, споcобных выразить любые тончайшие оттенки красок окружающего мира.  Много говорили и о магической силе воздействия слова,  этого холодного оружия. Именно поэтому слово – это и ответственность высказывания в адрес другого.  И, когда что-либо говоришь, важно все: что, кому, когда, где и как. Но самое главное – интонация. Она передает душевный посыл высказывания. Недаром животные так чутко реагируют на интонацию речи, сразу определяя характер ее энергетики, сопровождающие чувства и намерения.
      Недавно в компании моих близких, тонких любителей русского языка, услышала жаргонное выражение «фильтруй базар». Удивлена и восхищена: как точно и   выразительно сказано! Жаль, что вместо длинной «проповеди» не могу сказать: «Герман, фильтруй базар!». Посмеялись бы… Сразу все ясно и понятно, а всего-то - два слова!
      Герман любил наши беседы: откровенно делились впечатлением, мнением, учились  принимать другую точку зрения как право каждого, как данность, цвет глаз, например. И при этом - не обижаться. Ну, как можно обижаться на цвет глаз!
      Недавно, как-то вечером, включаю телевизор и слышу, как джазмен с саксофоном в руках делится воспоминаниями о Германе. Как Маэстро пригласил его срочно заменить заболевшего партнера. Как он долго отказывался: знаменитый «Каданс», музыка сложная, что-то играют по нотам и всего одна репетиция перед концертом! На репетиции Герман старался помочь новому партнеру и советовал, как и где играть проще и удобнее. Уговорил-таки! Как прошел концерт, саксофонист не помнил. В памяти - только совершенно мокрая рубашка и слова похвалы и благодарности Маэстро. Но больше всего его поразило другое. Спустя время саксофонист пригласил Германа на концерт уже своего ансамбля... После выступления, увидев поджидающего Германа, подошел к нему и поздоровался с вопрошающим видом: мол,  что скажешь - ведь, аплодисменты, успех… «Все неплохо, есть удачи… Хочешь - скажу, что не так?» - «Не хочу-у!» - быстро прервал его джазмен. - «Ну, ладно, прощаемся. Всего доброго. Спасибо, что пригласил». Спокойно, доброжелательно улыбаясь, Герман пожал ему руку и пошел к выходу. «Надо же! И совсем не обиделся!», - закончил свой рассказ удивленный саксофонист.
      Рядом c Германом не было равнодушных  – или соратники и ученики, или оппоненты и ярые противники. Страстная любовь к джазу, неординарность личности и талант проповедника привлекали к нему молодежь. Если видел талант,  желание учиться играть лучше, следуя его наставлениям, то приглашал к себе в ансамбль, активно помогал,  терпеливо объяснял, хвалил за успехи и четко указывал на недостатки. Всегда убедительно подтверждал свое мнение глубокими знаниями музыки великих русских композиторов-симфонистов и знаменитых джазовых предшественников.  При этом создавал в общении и на репетиции приятную, дружескую обстановку. Никакого высокомерия и «важничанья». Все – «единокровные», джазовые, братья, одна семья, одна  команда. Музыка на репетициях прерывалась смехом, шутками, иногда – и стихами. Новые вещи отбирали вместе, что-то сразу брали в работу, а что-то и откладывалось. Демократично обсуждали новую программу. Иногда демократизм, на мой взгляд, переходил всякие границы.  Так, сразу, на первой репетиции, просил совсем молодого музыканта обращаться к нему без отчества. Ну, ладно – это,  куда ни шло, для атмосферы единения и братства. Но иногда, буквально насильно, заставлял говорить ему «ты». Приходилось «выручать»  юного джазмена, который даже физиологически не мог выговорить что-либо «на ты». Ведь, так высок авторитет знаменитого руководителя и такая разница в возрасте - 20-40 лет! Так, например, показателен эпизод отношений Маэстро с пианистом Яковом Окунем (сын старшего Окуня, Михаила). Теперь это звезда отечественного джаза и прекрасный, опытный преподаватель. А еще известен своими лекциями-интервью  в YouTube, для тех, кто хочет научиться слушать и понимать джаз; рассказывает о сложном просто и ясно. С 19-ти лет занимался с Германом музыкой, а потом лет десять  играл с ним в «Кадансе». Через некоторое время  Герман начал принуждать Яшу перейти на «ты». Хорошо воспитанный и деликатный, Яша долго сопротивлялся, пока руководитель не принудил его к договору - совершить акцию «братания» по достижении определенного возраста (не помню точно какого), что и произошло в конце концов!
      Однако искреннее  отеческое отношение не мешало Герману, если джазмен не устраивал его, распрощаться с ним: «У меня нет больше времени ждать, когда он вырастет… Да, мне трудно это делать, но необходимо … ради музыки». И вскоре находил замену. Многие прошли его «школу» и впоследствии ценили и большую профессиональную пользу, и влияние столь необычной личности, а некоторые называли время работы с ним – «звездным часом». 
      Правда, сам себе спуску тоже не давал – борясь с собой, был настоящим бойцом, стараясь следовать правилам морали и поведения своего «кодекса». А когда случались «сбои», мучил себя  и меня откровенностью «признания», пытаясь втиснуть свою «правду-матку» в жесткие правила своего кодекса. А  жизнь постоянно учит нас своей сущностью: она изменчива и непредсказуема, постоянно открывает нечто новое, неожиданное, словно испытывает наш характер. Недаром говорят: судьба – это характер. Как это верно!         
      Возвращаюсь к Герману. Никогда не участвовал в интригах и сплетнях закулисья, поступал открыто, поражая свободной смелостью своих суждений. За свою свободу платил дорого. Однако цену себе знал всегда, а горечь непонимания и критики прятал за шуткой и самоиронией. Сохранять независимость и спокойную уверенность в себе помогали глубокие знания музыки консерваторского образования и напряженная работа. Постоянно писал джазовые сочинения и выступал где только возможно, проверяя свои композиторские новации и совершенствуя мастерство игры на трубе и рояле (до развала Союза считался первым трубачом в стране).
      При этом был удивительно скромным - никогда не «выставлял локти», не «выпячивался» и не жаловался на свою судьбу: «Я счастлив – я занимаюсь любимым джазом!». 
      Все грустно-смешные «странности» его характера – всего лишь внешние ветви, окружающие мощный ствол большого и крепкого дерева: это - «одна, но пламенная страсть», любовь к джазу. Именно она дала силу развиться и окрепнуть таким замечательным качествам его натуры, как талант,  аналитический ум, твердость убеждений, вера в себя.  Путь к успеху и признанию был нелегким - пришлось испытать многое - помог характер: выдержка, упорство, самодисциплина и вера в свое предназначение.
      Противостоять непониманию и критике коллег, а иногда и одиночеству всегда помогал джаз. Был предан джазу беспредельно и одержим своими идеями. Главная - «облагородить» джаз. Дело в том, что джаз, пришедший в Россию в 20-е из Америки, долгие годы считался у нас музыкой «второсортной», приземленно развлекательной – для кабаков и ресторанов, а доля участия композитора ограничивалась, как правило,  сочинением темы. Герман четко определил свои творческие цели и жил, в сущности, с известным советским лозунгом: «Наши цели ясны, задачи определены - за работу, товарищи!». 
      «Облагородить» джаз, по мнению Германа, значило обогатить русскую джазовую музыку достижениями симфонизма классической: широко использовать яркую полифонию, разнообразие  красочных  гармоний и тембровых звуковых сочетаний.  И все это при бережном сохранении и развитии  уникального своеобразия джазовой музыки – ее  импровизационного начала,  ритмической основы и определенной конструктивности. И как высокое культурное признание русская джазовая музыка должна  занять свое достойное место рядом с классической.               
      Пример тому - популярная пьеса Коула Портера «Любовь на продажу» (“Love For Sale”) с трогательной минорной мелодией, которая исполнялась по стандартам джазовой композиции: тема, импровизация, тема.  Герман превратил ее в маленький шедевр - создал  симфоническую джазовую поэму, в которой за короткое время яркими красками разыгрывается трагедия целой жизни! Помню, как после концерта в парке на берегу Москвы-реки Николай Левиновский, известный джазмен и композитор, в то время лидер ансамбля «Аллегро», приятель Германа и его музыкальный «соперник», увидев его и не успев подойти к нему, поднял вверх два больших пальца и громко крикнул: «Герман! «Любовь на продажу» - пять с плюсом!».   
      Вот такой сложный, необычный «букет» богато одаренной натуры, где соединялись самые разные «цветы» – человеческие качества. С одной стороны, раздражал, напрягал, отталкивал, потому что был странным, непонятным, выпадал из ряда обыденного и  принятого - был свободен в несвободных обстоятельствах – нарушал покой тихой заводи. А с другой, был необычайно интересен и притягателен искренней открытостью своих суждений и поступков.  От него исходила магия таланта и спокойная сила веры в свое предназначение. Талантливый, красивый, образованный, с хорошими манерами, с неиссякаемым чувством юмора - он жил радостно, весело и привлекал к себе.
      Недаром музыковед Аркадий Петров, «патриарх джазовой  журналистики»,  писал о композиции «Белая ворона»: «…эта пьеса - своего рода автопортрет Германа Лукьянова. Таким он и оставался всегда среди отечественных джазменов».
      В общем, жил - как хотел. Делал – что считал нужным. Поступал - «по совести». И говорил – только правду. Таким он и остается в нашей памяти.