Братьям мухопасам

Бездны  магия  розы  XIX

  или  как  мы  однажды    нанюхались  Бродского


I


Мычала  спазмами  мумии  тоска

дрожала  муха  в  вервиях  виска

и  утопали  мысли  втихаря:

их  строит  бунт

отягченный  причастием

стекал  слюной  с  пробитого  запястья

и  ухмылялся  таинством  гвоздя

во  плоть  входящего 

под  сколотым  углом

тех  тапочек,  что  вытоптали  чинно

тропу  чугунную  просроченной  рутины

и  томным  взлядом

устремляясь  вдаль

предместов  вспугивали

многосложный  слом

давящийся  от  мух

при  всем  при  том 

меж  них  -  Удача! -

чахнет  пах  апреля,

стремящийся  к  присшествую  июля

в  изломе  линий

вдохновенье  всуе

на  горбунка  фомы

не  вхож  емеля

и  талии  сочится  контрабас

смежал  лимонными  очами  половинки

того  что  в  сущности

переполняет  нас

под  заунывный  зов

пустой  копилки

когда  всем  горлом  суть  вопит

          "Атас!"

Нас  обрезают! 

Нас  дробят  на  штуки,

нас  втискивают  в  механизм  стали


как  тенькает  стекло, 

как  ищут  руки

на  высоте  резины  замирая

и  вновь

в  одном  безустальном  движеньи

от  рископлетства  утопая  в  веки

вокзальные  вонзают  чебуреки

стальные  бивни

вони  и  куренья

в  озноб  горячечный 

распиленного  зренья

на  доски,  кубики,  ментальности,  укусы,

а  муха  ведь  -  не  дура -  что  откусит

то  тут  же  норовит  надеть  на  крюк

того,  что  в  приближении  наук...



II



Когда  мы  в  братве

измельчаем  стилем

как  прибывает  бродских  дождинок

а  бросаю  ему  вызов - 

не  для  того  чтобы  сорвать  лавры

а

ради  понта!


что  толку  братцы  в  измельченном  смысле  ленинградского  тамбовский  волк  ему  товарища

когда  нас  тревожит  компиляция 

в  кругу  порочном  она  нас  утюжит  а  нам  кажется

что  испражения  кружев  и  ароматы  умильной  необозримости

на  что-то  еще  нас  сподвигнут 

во  время  возвращения  просроченных  носорогов

мы -  и  есть  это  поганое  племя

взрощенное  безвозвратно этим  жалким  рынком

прорентгэнненого  бродскою  кривизною

поверх  стрекозами  воспаряющих порогов


она  раскрывается  как  утрица

но  цветы  ее  умирают  как  и  прежде

в  серебряных  окладах,- 

они  зеленые,  радостные,  изумрудные -

их  тела 

замирают  на  камне


и  она  раздевается  со  спины

лепестки  её  соскальзывают 

стоны  пружинистого  стебля


и  проносится  поезд

замирает  во  мне  как  бабочка  пришпиленная  лучем

это  она  говорит:


я  была  красива

я  ждала  тысячи  лет

я  знала  страсть  голубых,  ещё  полу-закрытых  порталов


и -  по  скользящим  музыкальным  половицам

пересекала  пространство  к  причалу


корабли 

умирали  в  жертвенных  позах

и  если  кто-то  и  знал  жалость, - 

то  ето  был  только  жестокосердный  лик  ребёнка,

треножащий  небо...