Кулаки мои в крови

Вот парень входит в бар. Стягивает кожанку и её брату отдаёт. Тот – высокий – идёт за ним следом, на полшага отстаёт. И ладно, может, это вовсе не бар. Так, забегаловка у обочины, где, знаешь, опилки всегда на полу. Ну и ты вроде как ждёшь, что сейчас – бац! – Сэм Эллиот из-за угла, да? На парковке у входа торчит грузовик. И бармен здесь светлое не наливает. Такое вот место. Бывает.

Парень входит. Снимает куртку, затем её брату отдаёт. А брат тот – если уж на него найдёт, то он раз в десять опасней, чем кажется с первого взгляда. Но, ладно, – он не из тех, с безумным блеском в глазах. И не он сейчас идёт к автомату, засучив по пути рукава. Парень достаёт бумажник и цепляет десятку. Её в автомат вставляет, но тот не берёт – обратно её плюёт. Парень купюру о стекло расправляет. Старается снова – другой стороной. И удача! Теперь выбирает. Двадцать песен за десять баксов, что он отдал. Он листает трэки - минуту, а, может быть, пять. Наконец, нажимает. На один – двадцать раз.

И где-то на третий-четвёртый повтор ребятам в баре ставится вдруг не смешно, но парню-то всё равно. Он стоит – облокотился на автомат, сигарета в левой руке. А на правой – кольцо. Он гоняет по кругу тяжёлое серебро, большим пальцем. Парень усмехается брату – тот у бара сидит. Бутылка «Миллера» с ним. И когда Kenny поёт: «Лучший твой исход – смерть во сне, вот что тебя ждёт» они оба склоняют головы набок. И улыбаются.

Скрежет стульев и звуки шагов, но улыбка его лишь шире. Парень пальцы сгибает – давай, давай. Кому хочется больше? Кто первый? Его брат по-прежнему пиво пьёт - делает долгий глоток и на весь бар объявляет: «А я ставлю пятьдесят. На него».

Никогда не бей первым и не дай увести себя далеко от стены, где прикрыта спина. Не позволяй им себя зажать. Что ещё тебе рассказать? Ты ведь всё это знаешь. Жулик деньги считает не за игральным столом. Ну а тот, кто дерётся, о победе не может твердить, пока в темноте не исчезнет неон огней. В зеркале сбоку.

Что? И в чём соль?

Да я забыл. Но, кажется, что-то здесь было смешное.

Валере восемнадцать и сверху полгода ещё. Толпа мужчин на парковке – кричат и пихают его. А Исмаэлю – четырнадцать плюс три четверти. И братьев вообще-то здесь быть не должно. «Ты же красивая сучка, ведь так?» - один говорит, и Валерка бьёт его в нос. Он рвётся вперёд и обратно – перекаты с носка на пятку. «Жалко будет попортить такое лицо» - добавляет кто-то ещё. Валера матерится: «Ёб твою мать! Мы всю ночь собираемся здесь танцевать? Или, может, приступим к делу?»

...Ты, ты, тебя просто однажды убьют, ты же знаешь этих водил и половина из них сидит кто на чём и – чёрт! – тебя же просто забьют, так что ты больше не встанешь. И снова, и снова и я не могу. Я, я, я не могу. Валера, я не могу стоять и смотреть, больше так не могу. И не потому, что мать и я, и что больше так жить нельзя. Всё равно деньги нам не нужны так сильно. И...

- Исми, заткнись, ты видел когда-нибудь, чтобы я не поднялся, а? И я не хочу опять обсуждать, всё равно не тебе всё это решать, и...

- Однажды я выберусь из всего этого, Богом клянусь тебе, Валерка...

- Исми, да у тебя же кишка тонка...

- Увидишь.

У Валеры плечи, как у отца, и отец говорит, что от дяди по матери Валерка получил кулаки. И, может, однажды мы съездим к нему. Если снова окажемся там, то сходим в спортзал, посмотреть на перчатки и пояс – его приз, что висит на стене.

Отец этого не одобрят, но и не запрещает. Потому что в хорошую ночь, когда и подраться не прочь где-нибудь в плохом месте, Валера приносит двадцать процентов от пяти штук на столе. И за свой счёт залатает порез на правой щеке, которым его наградил какой-нибудь увалень в драке.

У Исмаэля рот формой, как у отца. И кулаки ему ни к чему, ведь, старик, парень может тебя порезать на раз. Легко – раз. Быстро – раз, и ничего не почувствуешь, а потом видишь кровь. Его слова из яркого серебра. Из металла. Весь последний год, а может и больше того, Валерка провёл, спотыкаясь кругом. Волю сдерживая одним кулаком, а другим – размахивая без цели.

И прошли годы, прежде чем он узнал, а попал ли тогда хоть куда-то.

Парню двадцать, и он из тех, кого называют «рвань». А, может, он - Клинт Иствуд из «Как ни крути – проиграешь». Или что-то в таком же вот роде. И у него есть брат – высоченный подросток с детским лицом, который – спасибо хотя бы на том – никуда никогда не встревает. И не то, чтобы должен, ведь этот первый засранец... Будь он проклят, если такое кому-либо спустит. Они вечно вдвоём, друг от друга на шаг везде. И, Боже нам помоги, если, забыв о своей вражде, они встанут вместе однажды. Спина к спине. Боже нам помоги.

Первый раз был после драки - рукой, ну ты знаешь, вроде, чтобы как пар спустить. Ведь доступные киски не бродят там, где Валера обычно дерётся. Для него это охота, его цель – убийство и доминирование, и Валерку трясёт, его тело – чистый адреналин. И в случившемся есть свой смысл. Да и просто было приятно. Сперва - рукой, а затем и рот. Исмаэль делает выпад вперёд и бьёт, и Валера опускается на колени. Так что первым был Исми, который стремился помочь, угодить. После был Валерка, который хотел сохранить и не отпустить.

А потом уж - ничто. Пока не повторилось вновь то, чего, чёрт возьми, никто наперёд не видел.

Знаешь, время прошло, он говорит. Его брат вздыхает и резко толкает его к стене так, что он ударяется об неё головой, с глухим звуком. Это было давно, он говорит. Их ботинки стучат друг о друга. Это смешит. Он улыбается и чувствует соль, так как губы разбиты. Что? Его брат. У нас ботинки стучат. Тот теперь улыбается тоже и резко толкает его в другом направлении. Но матрас хоть удобней, чем у стены.

- Заткнись, Валерка. – говорит его брат.
- Заставь меня, Исми.

Пуговицы и ремни, и ключи, и сдача – всё на полу. Валера уверен почти на все сто, что сейчас там внизу четвертак играет в юлу. А, может, пять центов. Словом, что-то тяжёлое точно. У Исмаэля грубые руки, широкие. И жёсткие губы, влажные. И он давит на каждый синяк, на каждый чёртов синяк.

- Давно? – Исми говорит, он кусает кожу внизу, там, где она тёмная, почти синяя. Как давно?

Валерка тянет его за собой, и они с Исмаэлем – а Исми с опущенной головой – падают на пуговицы, и ремни, и ключи, и сдачу. Валера не может дышать, словно воздух ушёл, как из шара, который сдули. Исмаэль прижимает его, и опять. - Как давно?

- Сам знаешь, - Валерка на него рычит. Он сжимает прядь волос брата в кулаке, а у Исми глаза яркие. Так блестят, словно сейчас заплачет. Валера лижет кожу, но слёз там нет. Единственное, что есть – кровавый след, который после него остался.

- С последнего раза, - Исми говорит. И толкает, и давит.

- С последней драки, - Валера говорит. И дрожит, и так видно его волнение.

Пол ничего не прощает никогда никому. И позже Исмаэль вытащит у Валеры занозы – далеко не одну, но тогда им было на всё наплевать. Дешёвое пиво, и удача на их стороне. Исми его взял прям там у кровати. За которую Валера, если только так можно сказать, заплатил своей кровью.

- Я устал от этой войны, - Валера говорит, а Исмаэль движется медленно. И so fucking deep. Валерку трясёт.

- Так не дерись больше, - Исмаэль губами скользит по его лицу, по подбородку. Потом вздыхает.

- Не с ними, - Валерка отвечает, - с тобой.

Вот парень входит в бар. Разминает шею и пальцы так, что суставы трещат. Он пришёл сюда в поисках драки. Знаете, чтобы найти любое лицо и познакомить его со своим кулаком. За столиком двое сидят – головы вниз, головы близко друг к другу. Но, старик, не думай, что они не видят, что творится вокруг и не среагируют вовремя, если им вдруг придётся. Старик, не заблуждайся ни на секунду.

Парень им говорит – ты, ну-ка, ты, да – ты. Я о тебе вроде как слышал. А тот смотрит в ответ, потом на брата и пожимает плечами.

- И что? – говорит, - а я о тебе вроде как и не слышал.

Так что герой наш выходит вдруг из себя. Толпа расступается перед ним – кто куда, когда он к ним идёт через бар. Но ребятам за столиком всё равно. Они курят сигарету – одну на двоих, и их не волнует, что будет.

Перед ними - раскрытый атлас, да две бутылки с какой-то мутью.

- Отвали, советует ему старший брат, - он даже головы не поднял. - Ну, сам виноват.

Парень закатывает рукава.

- Ты слышал, - предупреждает его второй и бросает окурок в полёт. Тот падает прямо под ноги нашему парню.

Замах и промазал. Старший смеётся и говорит – здесь что, идиот, тебе канал «Спорт»? Решил поиграть в бейсбол? Бей нормально, придурок. Столик летит кувырком, толпа волной отходит назад, оставляя им место для драки. Но никто и не ждёт, что вот и второй встаёт. И братья – спиной к спине. Никто этого не предвидит.

Бармен лишь успевает сказать – помоги нам всем Бог.

И дальше они – одна кровь на губах и улыбки.

Ошибка, увы, это спутник идущих
У всех впереди, тех, кто спорит с судьбой.
Не знают ошибок среди отстающих,
Спокойно живущих у них за спиной.

Легко когда путь твой уже проложили,
Когда впереди маяка виден свет.
А если тот свет нам ещё не включили?
А если самой-то дороги и нет?

А если ты сам должен эту дорогу
И этот маяк для других создавать?
Как сделать, чтоб в бок не свернуть понемногу,
Чтоб после тебя не пришлось возвращать.

Я с другом своим обсуждал эту тему.
Мол, как от ошибки меня удержать.
Смеётся: "Вот тоже придумал проблему.
Что может быть проще – пинков надавать".

Мой друг не из тех, кто всегда с поклонением,
Глаза закатив, смотрит преданно в рот.
И если с чужим не согласен он мнением
То скажет, а надо – и морду набьёт.

Но если меня гложут страх и сомнения,
Всегда я к нему за советом бегу.
И вместе мы быстро находим решение.
И с этим решением я дальше иду.

Конечно, опасность беды остаётся,
Но всё же спокойней вдвоём нам шагать.
А вывод таков – только тех, кто не гнётся
Старайтесь в друзья для себя выбирать.

О да, иногда с ними очень непросто,
Кого под себя нелегко нам согнуть.
Но если Вы с ними прошли все преграды,
То значит, Вы правильный выбрал путь.

P.S.
Сейчас за плечом он ехидно смеётся -
Над стишем моим позлорадствовать рад.
Терплю. Ну а что мне ещё остаётся,
Ведь это мой младший, единственный брат.