Михаил Матренин

МИХАИЛ МАТРЕНИН
(род. в 1947 г.)

Запрокинь лицо в синеву, и среди её граней, разломов,
в беспокойно роящейся тверди, в заоблачном пепле,
как пловец, погружаясь в ключи и потоки озона,
ты поймаешь стрижа, выводящего быстрые петли.
 
Но далёкой страны, где живут добродушные мальвы,
где ручей, испугавшись шагов, переходит на шёпот,
где верблюжья колючка, полынь и горячие камни,
так похожей на детство, не сможешь коснуться душою.
 
Незнакомые звёзды выходят на пастбище ночи,
недоверчивый стриж в холодеющем воздухе кружит,
незнакомые сны осторожно идут стороною,
как олени, не веря, что я к ним иду безоружным.

БАБОЧКА

Там бабочка была. Она
ко мне сползала со стены.
Была видна ее спина.
На ней проплешины видны.

Она ползла неудержимо,
и хоботок ее свисал,
как будто лопнула пружина
в остановившихся часах.

А глаз фасеточный мерцал,
как слабый красный стоп-сигнал,
как будто слабый ветерок
все дул на слабый уголек,
но пепел, легкий, как пыльца,
не мог он сдунуть до конца,
и в наступившей тишине
давил на уши инфразвук,
и прозвучало слово вдруг,
как будто «бам» сказали мне.

Все это было и прошло.
Там был пустой холодный дом,
заледенелое стекло
и в чайных чашках желтый ром,
и чьи-то белые глаза...

Но это рассказать нельзя.

Ведь это жизнь моя была.
Она прошла, но не прошла.
Она стоит в окне, как лед.
Не отрекаюсь от нее.

Все это было так давно,
но под колесами машин
бензинным, радужным пятном
большая бабочка лежит.

* * *
 
…Припоминай, не обознайся –
всё вдалеке.
Был березняк, была лужайка
в березняке.
 
Был день – не праздник, не суббота. –
скользил, как тень, –
не после сессии, не в отпуск, –
был просто день.
 
Он выпал бусинкою с нити,
строкой из книги бытия.
Как удалось его похитить –
не помню я.
 
Просмотрен богом, государством,
забыт людьми,
он выскользнул, казалось, даже
из рук судьбы.
 
И прогибалась, и слепила
голубизна,
и кровь в моих и неба жилах
текла одна.
 
Но что-то зрело средь качавших
Траву шмелей,
И становился день легчайший
Всё тяжелей.
 
О господи, забыв о теле,
душа моя
так долго, так легко летела –
что ж плачу я?
 
Оборваны все путы – что же
к земле влекло?
Нет ничего. – Нет ветра, чтобы
держать крыло.
 
Ты горний воздух пил – снижайся,
чтоб различить
в земных путях иное счастье,
иную жизнь.
 
Вода с разводами мазута,
камыш гнилой...
Лети, вернись в свой город трудный,
где дом, где боль.
 
И тяжести судьбы не бойся:
ведь у неё –
закон: возьми на плечи больше,
чем лишь своё.
 
Возьми всё то, чему ты предан,
что в кровь войдёт,
и только этим, только этим
вернёшь полёт.