Памятник чудовищу

Выглядываю в раннее утро. Шалунья-луна прячется за крышами. Листопад…
Зажглись сиреневые окна в баре напротив. Там живёт кофейная фея, превращающая контуженных зомби в деловитых людей.

Готовлюсь к рабочему дню, а в непроснувшуюся голову поступает информационный мусор:

– Мы начинаем наш блог о душевном здоровье. Нужно любить себя! Проснулись? Сразу погладьте себя по голове!

– … и элитная квартира площадью два гектара. Чиновник уверяет, что его семья копила на эту квартиру семьсот лет.

– На рынок стремительно ворвалась строительная компания «Наф-Наф». Её фирменным знаком стали рекламные хрюки…

– Набирает силу молодёжное движение против алкоголизма под названием «Ты чё, опух?». Лидер движения тычёопухов…

Вылетаю из дома и в восхищении останавливаюсь. Из утренних сумерек вышел важный распрекрасный кот, весь в белом. Просветлённый и мудрый, каким человеку не стать.

Мчусь мимо трёх подъездов, ловя расцветающими ушами интересные разговоры бабусь и притормаживая в лучших местах. Одна дама сидит в фуфайке, но и в пляжной панамке, не до конца признавая наступление осени. Про что она вещает? Про геополитику или свой священный огород?

– А мой-то костюм купил. На юбилей к зятю собрался.

– Ну и дурак! Костюм покупать – к похоронам!

– А мой зять на родительское собрание не пошёл! Только приветствие отправил в этот… Групповой чат. Говорит, что школа – кладбище нервных клеток.

– Я вообще потею с твоего зятя! Это ведь он тогда специально проехал в лифте, чтобы весь подъезд вирусами заразить! Чтобы все попадали средь бела дня! Вот посмотри на моего: какой тщательно воспитанный человек! Я лично этим занималась!

– А мой вообще – потомок потомственных юристов.

– А про подносы в школьной столовой слышали? Что это не подносы, а микросхемы? Американцы подбросили, чтобы шпионить.

– Вернулась я с дачи и говорю внукам: дам по тыкве каждому! И почему-то никто не приехал.

– А соседка второй сарай на участке построила. Тоже мне, королева Занзибара!

– А пусть строит, всё равно урожая не будет! Она знаешь что учудила? Спалила наконец собрание сочинений Вождя, все два кубометра, и засыпала этим пеплом грядки! И сразу борщевик попёр, а за петрушкой в магазин иди.

– Потому что не пепел, а сажа у неё получилась!

С сожалением оставляю сюжетных бабусь позади.
На людном перекрёстке уже орудует местный знаменитый чудак – дед-энтузиаст, публично делающий зарядку. Прохожие его уважительно обходят.

Подходит подходящий автобус, едущий в одну сторону со мной. Загружаюсь и сразу становлюсь слушателем интеллектуальной беседы. Наверное, издатели или литературные критики.

– Представляете, коллега? Сторож на рыбоперерабатывающем заводе внезапно стал поэтом. Пишет свободным стихом, верлибром. И очень приличным! Только послушайте! «На самом деле люди – это рыбы, теряющие чешую на перекатах мирозданья…» А вот другое: «Весь пол усыпан чешуёй, как будто армии столкнулись скумбрий и минтаев…» И есть даже эпическая поэма «Жабры судьбы»… Кто бы мог сказать, что это написал сторож рыбоперерабатывающего завода!

– Да, самородок… Кстати, о самородках. Я тут в кулуарах видел знаменитого Ф. Жуткий тип! Я ему излагаю глубокие выводы, а он смотрит на меня и почёсывается. Причём смотрит как на комара!..

Мимо автобуса, оглушительно гавкая, проехал кортеж с мигалками, словно пробежала стая механических собак.

На остановке врывается толпа детей с провожатыми:

– Удмуртия Юрьевна! А долго ещё ехать?

– А мы вчера были в бургере Сталина!

– Да не в бургере, а в бункере!

– Чел, ты свин!

– Сам ты чел!

– Как тебя зовут, девочка?

– Для тебя – просто девочка!..
Первая неудача юного искателя приключений. Пусть она будет крупнейшей.

Пробка, ремонт дороги. Видимо, здесь работают гастарбайтеры-моряки. Кладут асфальт холмами, в напоминание о морских волнах.

Пытаюсь настроить себя на предстоящее, но в голове летает легкомыслие. Ужасно всё-таки романтичное знакомство получилось вчера. Снежана из города Снежинска… Сказочное начало.

Из толпы, запертой в автобусе, я выхожу в свободную толпу. Буднично шумит и движется великий город.

Рабочие, служащие, фрилансеры, отпускники, туристы, местные, пришельцы, бабуси с дедусями, родители, влюблённые, одиночки, пожившие-повидавшие, закоренелые холостяки, временные холостяки, женатые, играющие в холостяков, женщины в отношениях, в поиске отношений, в попытках забыть отношения, подростки, изображающие взрослых…

Набираю крейсерскую скорость, иногда поглядывая на авторов удивительных реплик.
– Какие ещё чёрные риелторы? Мы что, в Африке?

– Дом не совсем эконом-класса, а с претензией на кирпичность…

– Будет Зайка – будет и лужайка.

– А мне секретарша звонит и говорит, что в приёмной уже ждёт клиент из Швеции, фамилия Слососем. Я смотрю в ежедневник, а там никаких лососей…

– Я ему объяснила, чем он хуже людей, а он обиделся. И сидит на диване. Тоже мне, поэт в изгнании! И вздыхает тяжело, как лошадь во сне. А нечего было слушать щебетание этих куриц из бухгалтерии!

– А я так готовилась к этому свиданию! Даже с вечера выпила ведро воды! Лицо опухло, зато ямочки на щеках появились!

– Он человек непростой. Он мистик с Урала, из Нижнего Тагила. Проповедует, что жители города после смерти попадают в Верхний Тагил. Даже карту местности нарисовал…

– Главное, чтобы туристов водить не начал.

– А ты не говори ему прямо, что хочешь семью и детей! Ты скажи так: «Если не хочешь на мне жениться – давай я выйду за тебя замуж!»

– И ещё сказал, что я для него – луч света в тёмном царстве. А это очень ответственно – быть лучом!

– Прям не знаю, чего я хочу и что бы я захотела хотеть!

– А мужчина рождён, чтобы перепрыгивать с женщины на женщину. Мы как бабуины среди деревьев.

– Про деревья правильно, но я не считаю себя бабуином…

Большая дорога. Эвакуаторы развозят ветеранов дорожных войн. Французский бульдог с гавками бежит на проезжую часть и хозяйка бросается за ним с отвагой самурая.

– Я не слишком выгляжу? – спрашивает красивая девушка у симпатичной подружки.
– Не пафосно, что я в леопарде?

Ах, этот особый женский язык! Непереводимый ни на какой другой!

– Чел, мне нужен движ!
И особый диалект молодёжи. Новаторский уличный язык, прорастающий из заросших слэнгом тропинок грамматики.

– Мам, почему у тебя левое ухо справа?
И забавная гениальность детской речи, исчезающая к первым школьным баталиям…

Любой большой город – в чём-то довоенная Одесса: рынок, театр, цирк, кино всех жанров. Фантастическое многоголосье жизни…

Оранжевый фонарь прячется в золотой листве. Мужик тащит сахар со столика на открытой веранде. Утащил бы и плетёный стул, но за стеклом показался официант.

Полчаса до начала рабочего дня… Да, профессиональная деформация свойственна любому роду занятий. Вот впереди идёт женщина с пышными формами. Историк сразу вспоминает, что на древнерусском «задница» – это наследство. Как точно! Человек ушёл, а задница осталась.

Любимый отрезок пути, рядом с музыкальным училищем. Занятия уже начались и слышно, как будущая звезда дарит миру весь свой пятиоктавный темперамент. Слегка задевая верхними нотами облака…

А на стене храма музыки – неожиданная афиша рок-группы «Интеллектуальная амортизация». Концептуальное название, не хуже «Свинцового дирижабля»! Может, и они сумеют создать мелодии, от которых душа улетает, а чучело в одежде остаётся на бренной земле.

Опаздываю: стрелки часов почти на шпагате.
Юридический институт, кузница кадров для казённых учреждений. Наверное, можно дать такое научное определение: государственный аппарат  – это наполненная водой яма, в которой гаснут пассионарии.

Вершина холма, солнце набирает силу. Через двенадцать часов отсюда откроется лучший в городе вид на грозную красоту заката…

Два заката назад мне пришёл в голову странный сюжет. Будто бы сделано историческое открытие и доказано, что не было героического народа, потомками которого все себя считают. И страна превращается в пустыню, люди исчезают. Потому что прошлое – в сознании, в крови… Без памяти нет духа и плоти. Наверное, нужно обладать интеллектом Борхеса, чтобы исполнить такую антиутопию…

Появляется любимое футуристическое стеклянное здание, на витражах – не солнечные зайчики, а целые солнечные лошади… Не оторвать взгляд.
Но нет времени любоваться. Через подворотню, колодец двора, переулок.

Оглядываюсь на волшебное здание. Вдруг тучи заслоняют солнце и гаснут солнечные лошади.
Серая площадь, памятник мертвецу. Великому заклинателю толпы.

Я закрываю глаза и город стихает настолько, что кажется, будто вокруг  – давно минувшая полночь железного века.

Доносятся звуки «Интернационала» со Спасской башни, и засыпает город тревожным сном, и вьюги змеями расползаются по переулкам, подвалам, баракам с разбитыми окнами…

В воздухе – горе гражданской войны, каждый день уносящей семь тысяч жизней. Войны до последнего гражданина. Семьи, выброшенные из домов в зимнее поле, холера и тиф, осатанелость армий и банд. Полстраны – в зоне голода. Павшая на улице лошадь – надежда дожить до весны. Мешочники, детдомовцы, волки в фуражках и кепках. Горечь разлуки со сгинувшими в безвоздушных чужих краях…

Тяжесть каждого дня, сгибающая, превращающая человека в забитую смертную тварь, натерпевшуюся так, что невозможно представить иную, высшую реальность… Жизнь слишком тяжела и люди поэтому не боятся конвейера смерти. А не потому, что верят в продолжение, в будущий полёт…

И древний дух, древнее самой стужи, змеится в городе. Люди своими руками создали для него логовище. Демоны срывают иконы с башен Кремля. Дух разрушения вырвался и скоро не останется следа от Параскевы-Пятницы и Троицы на Полях, и Голицынских Палат… И Красных, Варварских, Никольских ворот, и Сухаревой башни, и дома, где Лермонтов появился на свет… Сломают шатры у Михаила Архангела на Девичьем Поле и не будет видно с одной колокольни другую. Весь город в шрамах и пустырях.

Бронзовый идол стоит, обернувшись лицом к предстоящему гимну заката, похожему на голос Создателя – неслышный, но непреложный.

«Фонтаны, бьющие туда, откуда никто не смотрит – ни сквозь пальцы, ни прищурившись». В этих строках – минутное отчаяние, не больше. А для тех поколений – твёрдое убеждение, мысль длиною в жизнь.

Как там говорил памятник? «Всякая религиозная идея есть невыразимейшая мерзость»…

Дьявольское зеркало, всё исказилось, всё стало наоборот. Распространение ереси под видом борьбы с мракобесием. Монополия на производство истины. Пародии на крёстный ход, на поклонение мощам. Ряженые на обновленческом «соборе». Пародия не только на Слово, но даже на благоговение перед Словом! Человек – больше не словесное существо, как говорили святые отцы, а ходячий склад со штампами. «Деклассированный элемент»! В штампы не вдумываются, их повторяют…

Или дьявольский карнавал начался раньше? Достаточно раз увидеть и уже не забудешь фотографию Распутина со злющими глазами и поднятой для крёстного знамения рукой. Первое движение – уйти, защититься от этого «благословения». Кощунство, передразнивание жеста священника…

Какое чувство, что превыше любой мысли, родилось у Стейнбека, посреди широких полей романа «Гроздья гнева»? «Так может, все люди вместе и составляют одну великую душу, и частицу её можно найти в каждом человеке?» Но великая душа воздвигла себе идола, заслоняющего небо.

И Маяковский выстрелил в себя, когда понял, на чей алтарь он положил сверкающее золото таланта. Не только из-за своей рыжей бестии… Кто знает, где обитает сейчас его отчаянная богоборческая душа?..

Какой же сатанинской притягательностью нужно обладать, чтобы обмануть Поэта? Чтобы он выстрелил в двигатель сердца? «Сердце, бей бой! Грудь наша – медь литавр»… Самый талантливый из тех, кто пустил кровь старой империи. Человек-фабрика, пароход и самолёт. В отличие от томных ночных лемуров «Серебряного века». Кто первым смело скажет, что «Серебряный век» – это лунный свет над пепелищем? Безжизненная красота.

– Кто это? Почему ему памятник? – за спиной спрашивает маленький мальчик. Отец автоматически называет фамилию, но медлит с ответом на второй вопрос.

Так сразу не ответишь. Непредсказуемость судьбы! Мог ли зек по прозвищу Бычий Хлоп, он же «журналист Петров», он же «социал-демократ Ильин» вообразить себе памятник в центре Москвы? А целую страну памятников себе? А то, что он станет символом, знаменем, понятием, эталоном, точкой отсчёта, первым словом в детском букваре, названием городов и сёл, улиц и кораблей, звёзд, книг, изобретений, садоводческих культур…

Как там было написано в Большой советской энциклопедии? «Никогда ещё после Маркса история освободительного движения пролетариата не давала миру мыслителя и вождя рабочего класса, всех трудящихся такого гигантского масштаба…»
У коллектива авторов-академиков от волнения сбилась набок семантика. «Никогда ещё после…»? «История дала миру»? Пара родителей на это точно не способна.

Национальная катастрофа – не только из-за человека, у памятника которому я стою. Но думается мне, что не родись он – не было бы гражданской войны, отголоски которой не утихли и век спустя. Насколько более могучим и талантливым был бы народ… Но не вернуть погибших и не вызвать к жизни их нерождённых детей, чтобы они окрепли и служили стране. Не было бы и других войн. Новые государственные границы можно начертить, вот только старые смываются кровью.

И времени не вернуть, потерянного из-за движения огромных масс по неверному пути… Средняя продолжительность одной жизни, умноженная на миллионы… Дни-месяцы-годы, проведённые в изучении пустоты под названием «научный коммунизм», в «партийной работе», создании мутантов соцреализма… Что такое «заместитель по воспитательной работе»? И даже сейчас – сколько людей, услышав фразу «руководящие документы», не рассмеются, а сделают важное лицо?..

Да, можно украсть идею братства всех людей из старой книги, где сказано, что «нет ни эллина, ни иудея». Но нельзя воплотить такую идею, выбросив её Автора из собственной головы и общественного сознания. И позабыв о том, что цель вовсе не оправдывает, а определяет средства. Не строится рай на костях.

Никакая глупость и подлость не проходит бесследно. Наследие идола – повсюду. Сколько миллионов жителей богатейшей страны надрывают силы, чтобы «поднять детей»?.. Да почему поднять?.. Они что, действительно рождены ползать? Разве они изначально не подняты на человеческую высоту? Язык отражает всё, как опытный врач-диагност…

А если бы империя не была разрушена? Цветущие сады, изобилие? Или дряхление, распад на двадцать слабых государств? Что с национальными окраинами?

Идол стоит как утёс.

Изнанка искусства! Мастер способен возвысить и того, кто не достоин возвышения. А если это мастер монументальной скульптуры… Так бы и влился в толпу с транспарантами. «Лес флагов, рук трава»…

Если бы мастер стремился к правде, он изваял бы статую с открытым и пробитым насквозь ртом, чтобы ветер зловеще гудел, как петроградские фабрики в день смерти идола. Чтобы люди видели обличье человека, но слышали, как летит над площадью металлический дракон гражданской войны.

Идол стоит, напоминая: есть в людях многое, что делает нас подвластными злу.
Он использовал всё. Паралич государственной машины и сумятицу в кружащихся от быстроты событий головах. Безысходность, переходящую в ненависть.

Запутанность тогдашней жизни, которую можно было разрубить только острыми лозунгами, простыми как топор. Святое доверие масс к печатному слову, едва разбираемому по слогам. Слабость врагов, скованных моральными принципами, ставящих что-либо выше власти.

И нашу готовность поверить в новую истину вместо рассыпавшихся старых. И жажду быть частью великого смысла, небывалого в мире. Жажду жить не просто так, но только во имя… Жажду сражений и побед, чтобы сила человеческая не растекалась по мещанским щелям, не пропадала так, будто и не было её…

И всегдашнюю нашу безоглядность веры, и надежду на светлое завтра. На себя наплевать, мы своё отжили. Но дети!.. Вот они наконец заживут! И следующее поколение думает точно так же. И так без конца…

И даже мечту о Пришествии. Русскому человеку нужен Бог-человек. Не безликая космическая сила, не «энергия» и уж тем более не Закон. Нужен собеседник, кто-то с глазами и речью. Нужен образ, без которого всё безобразно. Жизнь с кого строить… По образу и подобию.

Или не использовал он ничего… А просто боролся за власть, яростно, как бультерьер. Всеми клетками тела и мозга, до исступления, безумия, до неизвестного науке диагноза «склероз износа»… Какая экспрессия в каждой его статье и заметке! «Для подавления восстания направьте архиэнергичных людей»!

Но сгорело его пламя и осталась лишь оболочка, которую целый век не принимает даже всё принимающая родная земля…

Чем он отличался от тех, кто открыл ворота Москвы полчищам хана Тохтамыша? Разве не предательство – выступать за поражение в мировой войне?.. Как говорят старообрядцы, наша страна ближе к Богу. И поэтому раз за разом появляется Иуда.

Сумерки вернулись. Мрачно вокруг, как в последний день.

Каждому по делам… Отчего-то кажется мне, что каждого из нас ждёт не Страшный Суд в голливудских декорациях, а простой выбор. Выбор поступка.

Человек перенесётся далеко в прошлое и очнётся, не помня ничего из своей жизни, ни себя, ни собственных детей, ничего вообще, ни мига, ни склонившихся над ним близких, ни больничной или тюремной стены, или где там застала смерть.

Он очнётся и окажется в незнакомом городе, опаляемом солнцем, в гуще ревущей разноязыкой толпы, собравшейся вокруг холма. Празднично одетая толпа жаждет увидеть что-то, следит за действиями воинов в блестящих панцирях, набирая воздуха для ликующих воплей. А вдали – белые на чёрном – прямые раскинутые руки, словно обнимающие жуткую толпу, весь злобный непотребный мир…

И вот тут очнувшийся человек понимает, где оказался. И делает выбор. Он либо бросается вперёд, к вершине холма, чтобы помешать воинам, помешать толпе, защитить собой, крикнуть изо всех сил: прочь! что вы творите?! он исцелял вас и ваших детей! он учил вас, как перестать быть скотами!..

Либо не бросается никуда, оставаясь холодным. Или чувствуя ту же радость, что и толпа, радость от пролитой крови.

В одну секунду каждый должен выбрать – я с Ним или с ними. И этот выбор показывает сущность человека…

Возможно, и страна, как общая душа, встаёт однажды перед таким выбором. А потом снова возвращается в миг выбора…

Ветер гонит рябь по луже. Мелкую, как мысли человека перед Ликом Истории. И в луже я вижу отражение человека, тоже наверняка не способного пройти испытание. Трудно делать не то же самое, что делает толпа.

…Пять минут до начала, а я не решил, чем завершить рассказ о последнем императоре. Истина равноудалена от крайних оценок. На одном полюсе – Маяковский: «а мы, как докуренный окурок, просто сплюнули их династию». А на другом – ещё не написанный рассказ о последней ночи последнего императора. «Ночь на 17 июля». Нет подтверждений у версии, что был в Екатеринбурге заговор для освобождения императорской семьи. Записки от «друзей» с планами побега подбрасывались извергами ради забавы. Чтобы пленники цеплялись за каждую букву в корявых записках, не теряли надежды. «Почему здесь нет стульев?» – спросила императрица, стоящая у расстрельной стены.

Истина – это середина между яростью и состраданием. Ясно как день, что канонизированный император не обладал разумом и волей святого. «Он сдал империю, как сдают эскадрон». А канонизация – просто земная рекомендация на небесную должность. Инопланетная удалённость от народа, равнодушие…  Погубила его уверенность, что власть монарха незыблема вовеки, а не должна ежедневно укрепляться поступками.

Понимал ли император, что кончается вместе с ним? Помнил ли все 113 слов своего полного титула? Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский и прочая? Помнил ли, какой ценой удалось объединить столько земель?.. Насколько же вещи бывают долговечнее людей… Четырёх императоров пережила красавица-яхта «Александрия». А бриллианты из короны переживут нас всех.

Столько фактов в голове, но они – иллюзия знания. А незнание прошлого – наказание нам за неспособность говорить правду. Даже из мемуарной литературы, исповедальной по характеру своему, что можно достоверно узнать? Сплошное сведение счётов, оправдание и возвеличивание себя, мужское кокетство или бабство в брюках.

Знать, чтобы учиться сопереживать… Но в сотнях экзаменационных вопросов нет ни одного, который бы начинался словами «Что бы ты чувствовал, если…?». Если бы делил кусок хлеба размером с детскую ладонь на троих детей? Если бы проснулся от шороха колёс подъехавшей к дому машины, судорожно пытаясь понять – она остановилась у твоего подъезда или всё же у соседнего? А может, специально не у твоего?.. Если бы учил наизусть то, что не имеет смысла? Если бы покрывался смертным потом от телефонного звонка?.. Роман «Воспитание чувств» давно существует, но написан он не о том.

Я почти на месте, осталось несколько секунд.

Разве я могу им сказать самое главное? Вот я повторю слова протоиерея Сергия Булгакова: «духовное самопорабощение есть хула на Духа Святого, которая не простится ни в сем веке, ни в будущем». Они поймут? Что они спросят? Кто такой «протоиерей»? Этот тот Булгаков, который написал про Маргариту? Что такое Святой Дух? Что значит «сем веке»?.. Пытаясь отвечать, я улечу в такую сторону, что мы и за три урока материал не догоним. А у меня полчаса на весь Октябрь. С причинами и последствиями.

Какая всё-таки разница между тем, что я должен сказать по истине и по должности! И лишь пять процентов сказанного запомнится. Наверное, статистика была другой, когда устное слово являлось главным источником знаний…

Хоть бы в конце успеть сказать, что… Свобода начинается с разрушения саркофагов. Нужно наконец предать его тело всё растворяющей земле. Может, хоть через триста лет на этом проклятом месте вырастет первая трава…

Дверь аудитории возникает внезапно как препятствие. Распахиваю.

На ближайшей парте учебник истории поставлен торцом. Как памятник прошлым и будущим чудовищам…

– Доброе утро, ребята! В прошлый раз мы с вами остановились на том, что в апреле 1917 года в Россию вернулся Ленин. Он провозгласил курс на вооружённое восстание…