Рехвилямский вулкан Рассказ

Рехвилямский вулкан

Рассказ

Ах, капитан, я знаю, в каждом порте
Такие две, а то и может пять,
Как я, дурёх. И вы их, как на корте:
То примете, то пнёте, словно мяч...
Они вас ждут, они по вам тоскуют,
Они – ваш свет в подводной темноте;
Они портрет ваш по ночам целуют…
А я, как якорь, гвоздик на кресте…
Я не морячка, чтобы ждати
С плотвой в сетях на берегу.
И с вашею цыганской братьей
Вас поделить вовек я не смогу.
Меня бы в море, да под реи,
Да за штурвал бы с вами в шторм!
И пусть вода – да хоть по шею –
Мы с вами выплывем, мой капитан, вдвоём!
Но только не морячкой! – Хоть коком, хоть на рею –
Висеть, сверкая пятками у вас над головой!
Я не хочу без вас, я не сумею...
Я буду с вами хоть мертвой, хоть живой!..
-------

Яхту наконец прибило к берегу. После шести дней безнадежных скитаний в открытой воде это было похоже на возвращение Ноя с небесных облаков на твердую землю.
Почти вся команда и пассажиры, не считая сухощавой помощницы кока, двух гостей из первого класса, и двух тинейджерок из третьего – умерших скорее от передоза и СПИДа, из-за потери лекарств, были целы.
Земле обрадовались не все. Были и такие из людского разнобоя, но не все – из «масленой» прослойки мегаполиса, кому хотелось бы скитаться по морю подольше, пока хватит в доке провианта, и поглядеть, что будет дальше... Когда время сжималось и вертелось по спирали, когда всё начиналось и заканчивалось заново: идущие бесконечной вереницей гребни, нарастающие и опадающие стены волн, подбрасывающие их шлюпку в тысячи долларов, словно крохотную лузгу от семечки, выплюнутую Господом Богом или дьяволом в открытое море…
Отчаянная, бесполезная, оттого и смешная своей тщетой людская паника…
Земля – твердый берег суши с оливками и пальмами, горячим, чистым, желтым прибрежным песком приободрила, но не всех…
- И занесло же нас на сей проклятый остров!, – смурная, вечно чем-то недовольная и удрученная, Лариса изо всех сил тянула перетертый уже многими выпавшими на их долю испытаниями канат, один конец которого был привязан к носу лодки.
- А почему, по-вашему, сей остров проклят?, – хрипло отозвался старый боцман, шедший за ней. Старик, не филоня, старался принять как  можно больше усилий на себя. Но своенравная девица, хоть и шлепала по прибрежной пене истоптанными кроссовками впереди боцмана, тянула чуть ли не его самого вместе с лодкой. Старику приходилось только, стиснув зубы, стараться не отставать, чтоб не стать лишним грузом, прилагающимся к лодке.
- Да потому что мы, люди, появились здесь на нем…- Ларисе был явно по нутру свежий, теплый прибрежный ветер, хлещущий ее мокрыми концами джинсовой рубахи по бедрам.
Старик, наоборот, с нескрываемым удовольствием обводил голубыми, выцветшими глазами прибрежную косу. – И что? Где люди – все проклятые места?.. ,– саркастически уточнил он, сплевывая на песок.
- Да-да…  Вот именно…
- Люди, где вы? Аууу!…, - доносились с берега крики перебравшихся с яхты пассажирок.
- Да похоже, тут все вымерли давно…
- Ага, мертвая тишь,  как после потопа! Покруче, чем на нашем бренном корыте после всех передряг.
- И не говори, Ирка, – круче! У нас хоть жизнь сохранилась, трепыхалась, и добарахталась до этой чертовой суши, а тут людьми -то, видать, с сотворения мира и не пахло…
.- Ну, ничё, ничё… мы оживим сей рай блаженный…
- Оживим и наводним людьми!..
Пассажирочки элитной яхты оббегали остров. После пережитых страхов, бурь и безысходных ситуаций, он казался райской передышкою для всех… К тому же надо было найти что-нибудь съестное: животные наверняка здесь были, но охотиться на них пока что было нечем – ракетницу давно расстреляли в море, пытаясь обратить внимание проплывающих судов, патроны частного оружия истратили на акул, обороняя плавающих и нырявших за рыбою, на осмотр днища и мотора яхты, и просто купающихся девок из желания освежиться.
Да и перышки почистить надо было и для собственной гигиены, и в компании их злосчастной, пусть один старый боцман, но все-таки мужик, остался…
Отдохнув, и немного придя в себя, на следующий день перевезли с яхты весь оставшийся провиант и вещи на остров. Суровость и ограниченность жизни делает людей собраннее и неприхотливее, даже помимо их воли. А потому, боцман с удивлением, но не без удовольствия замечал, как из избалованного цивилизацией и достатком бабьего стада выходит слаженная, пусть не всегда и не во всем согласованная, дружная команда.
Добывать и готовить еду, делиться пожитками, обустраивать слаженно быт, защищаясь от непогоды и животных, учились быстро: уже к концу второй недели недалеко от берега, дабы не пропустить проплывающие мимо судна, стояло три больших, могущих вместить человек двадцать, три продолговатых, похожих на крытые теплицы, шалаша, а под конец третьего месяца в зарослях лиственниц и пальм, можно было насчитать десятка три небольших вигвама…
- Ай, молодцы, мои молодочки-красотки; ай, умницы вы, доченьки мои!, – нахваливал, подстегивая их, боцман.

Жизнь входила в свое русло и брала свое. Обитательницы острова обживали «новый град». Тем, кто любил большие, шумные компании, было тут легко и весело. Каждый вечер налаживались посиделки в одном из больших шалашей. Боцман Михалыч смастерил из огромных чурок бамбука четыре неохватных барабана, выше пояса девиц. И вечеринки проходили под папуасовские танцы и ритмичный барабанный бой. От эксклюзивного оркестра хозяина яхты осталось три скрипки и гобой. Новоамазонки с начальной музыкальной школой осваивали и их…
Захмелевшие от забродившего сока авокадо и кокоса, они кружились под барабанный бой, скрипучее бренчанье и протяжное жужжанье «дудок» в нестройном, но становившемся с каждым разом все отчетливее,такте. Загорелые до шоколадного отлива бедра, налитые неутоленной страстью и желанием груди, давно слитые в один цвет со всем телом, плавно вздрагивали и покачивались при движениях.
Старый боцман,как мог,одаривал отеческим советом и неотцовской любовью всех, кто заходил в его шалаш,привлекал в зарослях во время купания или на охоте. Случалось, скромное жилище старика посещало десятка два красавиц за ночь. Михалыч не брезговал никем и ни единой ,стараясь каждой угодить и одарить своим вниманием. Но, конечно, на четыре сотни девушек и женщин не хватит одного мужчины – как он ни старайся, а тем более старика. А потому красавицам приходилось ублажать себя самим. И они вскоре преуспели в сём нелегком мастерстве. Нередко весь небольшой, заселенный то ль по божьей, то ль по дьявольской, то ли еще по чьей-то воли остров, наполнялся страстными возгласами, стонами и криками.
Довольны и даже счастливы были все. Все… Кроме одной…
Нет, она не ревновала – ревность испытывают к уже своему, вроде как – любимому человеку. Ревность – жажда собственности и чувство неуверенности в себе – отсюда страх потери ЕДИНСТВЕННОГО, СВОЕГО, ЛЮБИМОГО…
Боцман же не стал еще для Ларисы никем. Она даже ни разу не заходила в его шалаш, не то что поразвлечься или полюбоваться оргией других, ей не нужны были его отцовские советы, мудрые, как считали, особенно молодые девушки, отцовские подсказки, морские подколки, кусливые, но безобидные, старческие шутки – ЕЙ НЕ НУЖНО БЫЛО ОТ НЕГО НИЧЕГО! И все-таки что-то знобило и больно кололо ее сердце…

- Вы слышали о здешнем Рехвилямском вулкане? – Рослая, широкоплечая шатенка, мерно покачиваясь под густыми, серыми ветвями Бутьевой пальмы, нисколько не смущаясь своих товарок, чистила заостренной щепкой ногти на ногах. Теплый, влажный ветер осторожно поднимал жесткие, выгоревшие на солнце, ворсинки листьев и приятно щекотал ей кожу.
- Нет. А что? ,– спросила смуглая товарка, прохаживаясь рядом по траве.
- Уж, не путаешь ли ты его с Рейхенбахским водопадом Конан Дойла, разумница ты наша?.., – уточнила другая, нанизывающая на нитку от бичевки мелкие ракушки при помощи небольшого гвоздика. Ветви пальмы, под которой примостилась эта дева лет девятнадцати, были высоки и зелены, но тоже укрывали довольно надежно пятерых девчонок, присевших под ее сень.
- И ничего я не путаю! С ни с каким Конидойном! Ай!.., – возмутилась шатенка, больно ковырнув себя под ногтем.
- И что же мы про этот Рехвилямский вулкан должны были слышать?, – чернявая, загорелая деваха, явно цыганской, либо черногорской породы, ловко карабкалась по соседнему дереву за кокосом. Ее, уже натренированные длинные и тонкие пальцы ног ловко цеплялись за шершавые чешуйки ствола.
- А то, что он вбирает жизни… Но, жизни только истинно влюбленных, – шатенка прервала свой педикюр и увлеклась рассказом, поигрывая зловещим инструментом в руке. – Он питается лишь ими, нагревая кровью их горячей свою магму и раскаляя их сердцами ядро, которое есть центр и сердце всей Земли!
- Вот же выдумщица ты, вот же фантазерка! ,– воскликнула ее соседка по «фатере», пожевывая стебель тростника и прохаживаясь между деревьев и подруг.
- И не говори! Фантазии больше,чем у Копперфильда или Роулинг!, – ухмыльнулась долговязая блондинка, вертясь на месте под напеваемый самой себе мотивчик из заглохшего еще в последний шторм на яхте мобильника.
- Не верите, не надо! Ваше долбанное право! ,– обиделась рассказчица, и чуть было не отвернулась ото всех, чтобы молча продолжить свое занятье или вовсе ускользнуть в заросли.
- Да ты не кипятись, подруга…, - не желая потерять пару минут забавной болтовни средь тягучего континуума времени, остановили ее подруги. – Верим – нет, второе дело! Ты расскажи, что знаешь… Все равно, ведь, интересно…
- Да, расскажи… Хоть проведем с забавой время! Нам ведь это страшное чудо не грозит: средь лесбишек и полигамов истинно влюбленных не бывает – так, кажется, гласит мораль?.. А, девки?
Все согласно закивали.
- Любовь не подчиняется морали и аморальной не бывает!
- Ты прямо, как ученик китайского гуру,карабкаешься по ветвям!, – со стороны тропического леса, в котором и была поставлена большая часть жилищ, послышался бодро-хрипловатый голос Михалыча. Старик ,привычно напевая мотив любимого морского блатнячка «И скользнула Лили ловко в камбуз кока, будто прутик в топку…», направлялся с новым, только что оструганным барабаном к девичьей ватаге.
- Какой гуру и какой ученик, отец?, – напала на новую жертву своего любопытства ватага. – Расскажи!
- Ишь вы… Расскажи им! ,– довольно крякнул боцман, отдавая барабан мулатке с пухлыми губами, подсевшей к ним на судно у Ресифи, и сразу ставшей круизной подругой капитана. – На-те, вот вам новая игрушка, опробуйте сперва!..
- Потом опробуем, отец!, – отмахивались девки от привычной уж забавы. – Расскажи про гуру!
- А вы о чем калякали тут без меня? Тоже, поди, забавные побасёнки травили! Расскажите вы мне ,старику, сперва! Старики, ведь, тоже любят побасёнки ,еще пуще молодых – они нам тоже уши греют…
- Да про вулкан рассказывала Нэлка, про то, как он людей глотает… Особенно влюбленных...
- Не особенно, а только их!, – еще обиженнее уточнила шатенка, но уходить ей сейчас не хотелось – легенда о китайском гуру обещала быть не менее занятной.
- Это , о здешнем Рехвилямском, что ли?!, – старик деликатно подсел к Нэлке, протягивая ей изящно выточенную и зазубренную из железной стружки пилочку.
- Ага! ,– зарделась девушка, по-детски обрадовавшись то ли личному подарку, то ли тому, что ей безусловно верят и подтверждают правдивость ее рассказа.
- Как же, слышал, слышал! –, утвердительно крякнул Михалыч, по-отечески обняв Нэлку за плечо.
- Так поведай нам о гуру! –, не унимались девки. – Раскрой уж карты, боцман…
Старик не стал больше ублажать себя девичьими просьбами, приосанился и стал рассказывать… Тихо,  с глубинно-тягостным ворчанием, подвывал теплый, но сильный ветер, глухо стуча плетенными ставнями о стены ближних шалашей. Невысокие волны с всхлипом разбивались о песчаный берег, поднимая в груди необъяснимую тревогу и, тут же унося ее с собой в сверкающую на солнце лазурную пучину. Насытившиеся чайки смолкли за невысоким утесом возле леса.
Девки тоже присмирели, слушая потрескивающий, словно теплый уголек, напевный голос старика… При всей своей горячности и нетерпеливости, он говорил, не торопясь и плавно выплавляя, будто из воска, каждую фразу:
«Один китайский гуру собирал гербарий.
В осенний ясный день юноша к нему подходит:
- Отец, прими меня в ученики свои… Мудрости твоей хочу учиться! Буду слушаться тебя во всем!
- Что ж, иди со мною, если есть охота, листья мне поможешь собирать…
- А какие подбирать, отец? По какой примете? Их, вон, ворохи лежат кругом…
- «Подбирать», говоришь? Это ты хорошо сказал… А собирай те, что приглянутся и чем-то взор твой задержат на себе… Там уж разберемся.
Они бродили по лесам, лугам, дорогам… Множество листвы лежало под ногами всякой: были и резные клена пятерни, и зелено-желтые горшочки берез с продолговатым носиком, и сабельки плакучей ивы, и семилистный отрывной блокнот каштана, которого на всю неделю хватит, и зеленые, даже седые, волоски приземистых и рослых, словно девы, пальм…
Все диковинки подбирал мудрец с учеником – всё, что привлекало взор их и само просилось в руки.
- Да, славная коллекция выйдет! Славный мы гербарий соберем для трудов научных!,– приговаривал наставник, нагибаясь за листом, разглядывая каждый и кладя в дорожную суму. Радовалось сердце и ученика тому, что сможет он помочь трудам почтенного…
Когда все необходимые искомые листья собрали, пошли они в обратный путь домой. И видят дерево посередине поля: высокое, стройное, ветвистое, с ярко-алыми листьями, горящими на солнечном свету… Но ни единого опавшего листка под ним!
Ученик хотел вскарабкаться по длинному и гладкому стволу к ветвям и оторвать один иль два листка для их коллекции. Но Сенсей его остановил:
- Что проку в том, что ты сорвешь листок? Но ты, ведь, можешь ветку поломать, а то и все дерево свернешь – гляди, как тонок, хрупок его ствол еще…
- Но я же буду очень осторожен,- не унимался ученик,- аккуратненько взберусь, веткам не вредя…
- Нет, подождем…, - остановил его учитель, – Если дерево свое земле не дало, не поспело еще, значит… Подождем… А пока поспим под ним. Вон, ночь уже глубокая настала… А утром может упадет листок…
- А если нет – мы так и будем ждать милости от дерева, учитель? Вон, сколько уж оно стоит, не опадает, а все уж сбросили листву вокруг…
- Подождем, нетерпеливый… Вдруг рок и направил нас сиё древо охранять…, - прошептал уже сквозь сон учитель и повернулся на бок.
Не выдержал юнец нетерпеливый! Подождал, пока гуру впадет в глубокий сон, да и полез на дерево! И самую размашистую ветку обломал! Теперь в его руках был целый ворох листьев дивных…
- Ну, и что же ты наделал, взбалмошный юнец?!, – вскрикнул возмущенно гуру, пробудившись.
- Я пополнил твой гербарий…,- протягивал ему смущенно ветку ученик.
- Да разве стоит живая ветка вороха сухих и мертвых листьев?! Они не принесут плодов, и путников в зной и в ливень не укроют. Это – просто пыль уже… А ты своей рукой мог в пыль превратить всё древо! И чего же стоит к знанию твой порыв, коли нет в тебе терпения?! Чему ты можешь научиться без терпения и усердия?! Так и будешь все ломать, и прутики бросать на полпути?..»

Когда умолк старик, казалось, стихло море, перестав дышать из глубины и накатывать волны на песок. А вот чайки пробудились, начав частый, перебивчивый галдёж в погонях и драках за рыбу.
Девчонки слушали внимательно и молча. И если кто-то и не отложил свои туалетно-рукодельные дела, то продолжали их почти бесшумно, по инерции, в такт рассказу.
Где-то глубоко внутри земли под ногами что-то цокало и клокотало. Это, и едва ощутимое пульсирование началось с появлением боцмана. Но никто не предал этому значения, списывая на самовнушение и мираж.
- Вот и тихоня наша появилась!..
- Ага! Гляди… Не прошло и светового года!
Из глубины леса, откуда появился боцман, показалась стройная и худощавая фигурка Лары. Обтянутые светло-коричневой обезьяньей шкуркой, продолговатые, будто две половинки месяца с заостренными концами, бедра покачивались мерно при ходьбе. Тяжелые и толстые, хоть и промытые, пряди длинных рыжих волос чуть приподнимались на ветру. Выразительное, скуластое лицо казалось невозмутимым и спокойным. И лишь не туго стиснутые кулаки выдавали легкое волнение.
- А с виду кажется, что соня – идет, говорит, или что делает – все с неохотцей и будто бы во сне.
- Ага… Как индийская корова жует свою жвачку…
- Ох, девки, не шутите – в спящем вулкане магма закипает!.., – подтрунивали издалека над ней подруги.
- Ату, девки, не глумиться над подругой!, – в полушутку,в полусерьез приструнил всех девок боцман.
Девичья ватага приумолкла.
Лариса подходила ближе. Земля дышала под ее босыми ногами. Маленькие бугорки приподнимались. Попавшие под загрубевшие, но все же чувствительные, как в городской жизни, стопы камешки казались ей теплее, будто что-то подогрело их изнутри…
- Привет, девчонки! Как дела?, – желая сохранить хотя бы видимую вежливость, поздоровалась со всеми Лариса.
- Как сажа раскаленная, бела!.., – с иронией отвечали ей.
- А знаете, дочурки, - попытался добавить тепла в прохладный тон «всеобщий папа». Он выпустил из кольца объятий Нэлку и ее подругу и устремил на Ларису туманно-синий, чуть уставший взгляд. Она опустилась на свободный бугорок в тень под лиственницей, неподалеку. – Сажа от вулкана, и вправду почти белая…
- Ага, и тяжелая до жути!, – неожиданно для себя самой, подхватила Лариса. – Если на крышу ляжет хотя бы тонкий слой таких «пылинок», то может проломить ее… Где-то я читала или слышала про это…
- Верно, дочка, верно! ,– похвалил ее «отец». – А еще, когда такая вот «легенькая, беленькая» сажа намокает – никакой цементик рядом не стоял : увязнет слон, как муха!
- Глядите-ка, спелись доктора наук!
- Ну, кому полигамия, а кому – наука!, – начала язвить в ответ Лариса.
- И что ты имеешь против полигамии, подруга? ,– спросила, прошелестев кошкой мимо по траве, голубоглазая блондинка. Сок от отломанного треугольничком кокоса, которым поделилась с некоторыми чернявая девка, капал на пожелтелые травинки.
- Да ничего, – ответила Лариса, стараясь раздражение скрыть спокойным тоном. – Если она кому-то яйца чешет, то пусть и тешится он ею!
А под ногами клокотало все сильнее. Будто кто-то жарил мясо там, в земле, и незаметно масло подливал на раскаленный противень через неровные отрезки времени.
- Фи, как грубо! ,– сморщила широкий носик дальняя островитянка, подсевшая на яхту так же, как мулатка, несколько недель назад. Ловко сплетенная из тростника корона, говорила о высоком положении на ее земле, хоть о себе она почти ничего не рассказала за все это время. – А что, любить сразу нескольких, есть преступление?, – быстро и с акцентом стрекотала малазийская «королева».
- Любовь не гадит, очищает каждого, и в каждом мир его…, - с горечью вырвалось откуда-то из глубины Ларисы, хоть она вовсе не собиралась поучать кого-то или навязывать свою мораль.
- Ишь, чистюля то нашлась!
- И чем же мы все гадим миру – общему и твоему?!, – к ее легкому удивлению, поддержало большинство землячек из Владивостока. Удивление было небольшим – девушка давно привыкла быть везде и всюду «белою вороною» и не вписываться в коллектив.
- Ничем… Я просто… просто… Просто не хочу быть общей… Я - не колхоз советский…
- Ну, да. Ты просто – христианско-деревенская ханжа, застывшая в догматах праздного попизма!
- Да, пошли вы все!, – Лариса резко встала, сдерживая себя последними усилиями, чтобы не убежать от всех к себе в шалаш или на противоположный берег на скалу, сесть на уступ, смотреть на море, чтобы медленно уйти.
- Куда – в ад, в рай?
- Куда хотите!.., – уже были сделаны первые порывистые шаги в сторону скалы.
- Да, мы то все пойдем куда-нибудь! А вот ты куда с островка и из реальной жизни убежишь, максималистка романтическая?!
Эти, хоть и насмешливые слова, ее приостановили. Лара почувствовала вдруг, что кочка, на которой она стоит, приподнимает ее вверх, а пар, хоть и едва заметный, больно обжигает ноги. Лариса сделала еще пару шагов, но уже не для того, чтобы уйти от всех.
- Так значит, ты меня развратником считаешь, дочка?.., – спросил без укоризны, мягко боцман.
- Нет, не развратником, оте... Михалыч..., – ее так и тянуло к старику. – Но если бы ты был мой мужчина, делить тебя бы не хотела и не стала!.., – с горестным упреком призналась она. Почти все фыркнули.
Не замечать явные признаки близкого извержения уже никто не мог. Беспокойство нарастало.
- Похоже на вулкан, девчонки…, - привстала дальняя мулатка, встряхивая юбку, состоявшую из четырех широких листьев фикуса. Пожухший, но мягкий и широкий, подол так и пахнул паром. Остальные тоже начали вставать и оглядываться. Сознание суетно искало выход, хотя рассудок говорил, что его отсюда нет: единственная скала на противоположном берегу и была кратером Рехвилямского вулкана.
- Да, это он и есть…, - суетно оглядывались девки.
- Куда же нам бежать?.., – скептичная владивосточка подобрала с земли свитый из прутьев круг, переплетенный сеткой из травы.
- Сама ж сказала – некуда отсюда деться…, - истерично заметила ей худощавая брюнетка из Питера. Осознавая безысходность, она все же сорвала с нижней ветки фиги, раскачивающуюся у нее над головой, выстиранную, походившую уже на сетку, шерстяную кофточку.
Только двое – боцман и Лариса, казалось, ничего не замечали, стоя друг перед другом в оцепенелом забытьи.
- Но как им всем тут быть, коль я один?, – то ли оправдываясь, то ли поучая девку, развел руками боцман. Ему хотелось убедить ее в чем-то СВОЕМ, правильном иль нет – не знал он сам, но СВОЕМ. – Природа требует своё... , – начал он растерянно сбиваться, подбирая нужные слова. – А мне что – должно быть жалко плоти старой?..
- Ну, не знаю..., – развела руками Лара, и, опуская их, неожиданно сжала небольшие и мягкие, несвойственные моряку, ладони старика. – Если никого не любишь... То, тогда...
- А если любишь?, – с надеждой ухватился он за слова.
- Тогда – разврат, предательство. ,– в голосе скользнул знакомый, отрешенный холод. – И это однозначно.
- Ну, отойди же ты с дороги, правильная максималистка!.., – толкнули ее в бок пробегающие мимо девки.
Михалыч подхватил ее за талию, не позволив врезаться лбом в ствол пальмы. – Да, ты – максималистка... Романтическая..., – прижал ее к себе старик. – Тебе бы в позапрошлом веке жить, не в нашем сумасшедшем мире...
- Не знаю... Может быть..., – не думала сопротивляться девушка.
- Жизнь – это мимолетное путешествие из ниоткуда в никуда, доченька…

Воздух наполнялся едким газом. Пар обжигал босые стопы. Почва ощутимо клокотала своим, еще невидимым, кипящим варевом, волнами подымая землю. Ветер становился обжигающе-горячим. Дым затягивал густою пеленою небо. Со стороны скалы стреляло и взрывалось что-то склизкое, огромное, живое…
Он вошел в нее уверенно и резко ,как только последняя девка скрылась с глаз. Он готов был это сделать сразу и при всех – никто б не обратил особого внимания, тем более – теперь, в этой опасливой суматохе, ну, разве, самые скептичные и саркастические  отпустили б злую шутку на бегу, но он не желал ничем задеть или поранить и без того израненное жизнью существо, становившееся прямо сейчас таким родным и близким! И Лариса отдалась бы сразу, как только он бережно и властно прижал ее к себе… Ее плоть встретила его порывисто и жадно. Скудные одежды в миг сорвались и растаяли в траве. Глубокий, влажный поцелуй защищал дыхание от дыма. Объятия и пот не пропускали между ними ветер. Подземные толчки и колебания соединялись с их содроганиями и сокращениями. Под судорожный стон Ларисы теперь взрывался открывающийся кратер… Боцман чувствовал, как ослабевает тело, и не давал ей опуститься наземь. Он извергся с первою струею магмы, чувствуя, как ее плазма стекает по его ногам…
Совсем недалеко от них ,метрах в полутораста, раздался приглушенный выбух. Исходящий паром фонтан вывернул с корнями пальму, под которой недавно Нэлка наводила марафет.
- Ну что, пойдем, пора нам, дорогая?, – голос старика стал приглушенно-слабым, но он держал Ларису так же крепко и надежно.
- Да, пожалуй…
Он чувствовал, что девушка не хочет выпускать его, а потому, хоть медленно и осторожно, но вышел, чтобы идти, плотно прислонился к ее, все еще подрагивавшему телу, сжав одной рукой маленькое и покатое плечо, другою обхватив острое бедро.
- Не волнуйся, сейчас сольемся вновь и навсегда., – приободрил Михалыч теперь уж твердым и спокойным голосом девушку, ступая по горячей, дымящейся почве.
- Я и не волнуюсь, знаю это, – уверенно ответила она.
- Вот и молодец!, – шутливо укусил он возлюбленную за ухо.
- Эй, оголтелые, идите к нам, сюда – спасайтесь!!! ,– донеслось из зарослей  злорадливо-насмешно.
- Да пусть идут, – осек другой, чуть слышный женский голос.  -Может они нас всех спасут…
Когда влюбленные сквозь вязкий, застывающий поток и удушливый, тяжелый пепел вышли на другую сторону острова, и неизвестно какою силой, поднялись сквозь кипящую, булькающую огненными пузырями, лаву, на скалу, извержение прекратилось. Изрыгающееся жерло дымилось, будто сто доменных взорвавшихся печей, но лава больше не лилась, и стали затихать подземные толчки.
Никто не видел их прыжок. Лишь из глубины вулкана донесся густой, гортанный и протяжный бас. Так поют шаманы во время своего камлания, ударяя в бубен. Тяжелые, глубинные слова были едва различимы и понятны, но их расслышали и поняли все, как потаенную песнь-откровенье земной любви:
«Расплавлю, словно шоколад
Я тебя в своей утробе...
Поплыву с тобой в закат
В красновато-желтой робе...
Будешь плавиться во мне –
В красновато-желтой плазме,
И с бытьем наедине,
Растворишься ты в оргазме,
И от мира отрешен,
Будешь ты ума лишен.
И всей жизни краткий миг
Выльется в единый крик –
В приглушенный крик гортанный,
Как взрыв магмы долгожданный.
Из жерла спящего вулкана...
Распахнет врата нирвана -
И очнемся мы с тобой
Внутри вселенной... Но другой...»

поэт-писатель Светлана Клыга Белоруссия-Россия