Синдром единственного ребёнка. 23. Тбилисский диве

Недетская повесть о детстве

23. Тбилисский дивертисмент

Это была действительно сказка!  Вечером мы с мамой и с тётушкой Раей вышли прогуляться по Тбилиси. И я словно увидела его совсем другими глазами.

Сначала мы шли по пёстрым улочкам Старого города, а потом оказались на проспекте Руставели. И он буквально ошарашил меня. Мы будто бы попали в другую страну.  Народу была масса, навстречу нам шли люди разных возрастов: женщины, мужчины, молодёжь.  И во всей этой пестрой разноликой толпе преобладал синий цвет. И частенько мелькал чёрный. Синий, потому что практически вся молодёжь щеголяла в джинсах и джинсовых курточках. Чёрный, так как многие женщины, особенно пожилые были в длинных чёрных одеяниях.

Слышалась разноязычная речь: грузинская, армянская, русская, азербайджанская, курдская, греческая. Уже включались  то там, то тут неоновые огни вывесок, народ возвращался с работы и у каждого в руке было по несколько огромных золотистых лавашей, и обязательно от одного из них люди отламывали  куски и поглощали их с завидным аппетитом.

По обочинам тротуаров возвышались платаны.  Парили в тёмно-синей вышине остроконечные купола храмов с серебрящимися в предзакатном свете крестами.   Чудесная  сказка!

И над всем этим великолепием  витал умопомрачительный аромат свежего хлеба, такой мощный, что рот сам собой наполнялся слюнками.  Аромат Грузии – хлеб, зелень и фрукты!

А потом мы вернулись в Сололаки, один из живописнейших районов Старого Тбилиси. Старинные купеческие дома, с лепниной и кованными решётками балкончиков и входных дверей,  один вычурнее другого, огромные платаны вдоль тротуаров, подвальчики-пекарни, источающие умопомрачительный аромат свежевыпеченного  хлеба,  мацонщики и зеленщики по утрам, кричащие на все лады «Мацони, мацони! Зелень! Зелень!»  Маленькие магазинчики в полуподвалах, около дверей которых по утрам выставлялись ящики с молоком,  а рядом никаких продавцов, подходи, клади денежку на специальный подносик и  забирай молоко. А рядом пустые ящики под молочную тару, ставь пустые бутылки  и отсчитывай плату за них.  Удивительный мир!  Именно здесь, в Сололаки,  и жили баба Лена и тётя Рая.

Баба  Лена  и тётушка Рая! Две мои любви!  Та самая баба  Лена, командирша,  гроза всех наглецов Сололаки и лучший друг всех честных и добрых людей того же Сололаки,  в честь которой меня и назвали.

Баба Лена, а точнее Елена Станиславовна Войцехович,  была крупной и громогласной, а в старости ещё и грузной.  Урожденная  старинного шляхецкого рода, потомок участников первого Польского восстания 1830 года, сосланных в Закавказье сразу же после подавления восстания.

В годы войны баба Лена  стала негласным старостой Сололаки, благородным рыцарем Айвенго  и Робин Гудом в одном лице.  Надо ли говорить, что её знал и уважал весь Сололаки.  Когда мы в моём детстве с ней куда-нибудь шли, то десятиминутный путь занимал чуть ли не час, потому как все встречные непременно с ней раскланивались, расспрашивали о делах и пространно распространялись о своих.

Обычно она восседала на высоком специальном кресле и громогласно отдавала команды.  Тётя Рая называла её не иначе как Мой Генерал или  Главнокомандующий.

Тётушка Рая  была статной, полной и очень красивой.  Она великолепно, просто таки  безупречно, владела русским языком. Акцент у неё был совсем-совсем лёгкий, почти незаметный и очень приятный,  скорее даже не акцент, а очень выразительное, яркое произношение.  Она окончила институт растениеводства, но не знаю по какой причине, по специальности не работала, а на жизнь зарабатывала заказами на печатание научных трудов и литературных произведений.

Она обладала  великолепнейшим  юмором, и речь её искрилась радостью и  была наполнена еле уловимой иронией и самоиронией. Именно так она говорила с нами, детьми – моими друзьями Зуриком и Темуриком и со мной.

Зурик и Тэмурик были детьми тётушкиной подруги тёти Мили,   и баба Лена, и тётушка Рая их прямо таки обожали. Тэмурик младше меня на полтора года, а Зурик на три с половиной, но это не мешало нам стать закадычными друзьями.  Полные имена  у них - Тэймураз и Зураб, Тэмури и Зурико, но все их называли Зурик и Тэмурик, иногда Зурка и Тэмурка, и именно в такой последовательности.

Тэмурик был достаточно рослым, очень худым и смуглым мальчишкой, черноволосым и черноглазым,  с умным интеллигентным лицом. Он носил очки в роговой оправе, и от этого казался ещё умнее. И вообще он напоминал мне Знайку. Казалось, мальчишка знает обо всём на свете. У него был незаурядный математический ум и в школе он учился на одни пятёрки.

Зурик совсем другой. Тоже худенький, высокий, но при этом почему-то казался немного пухленьким.  Черноволосый, с чёрными бровями и ресницами. Но кожа у него была просто таки алебастрового цвета. К нему загар вообще не прилипал, в отличие от нас с Тэмуриком. Личико выглядело совершенно фарфоровым  чуть подсвеченным  нежнейшим розоватым румянцем. Маленький аккуратный носик,  небольшой кукольный ротик и огромные чёрные глаза, обрамлённые непролазным частоколом  неимоверно длинных густющих ресниц. И всё это помноженное на чистоту и нежность десятилетнего ребёнка.  Ангел во плоти! Ну просто картины с него писать и в кино снимать.

Надо ли говорить, что я прямо таки замучила его  просьбами посидеть и попозировать, пока  рисую.  И он покорно сидел.  А у меня всё не получалось передать эту нежность и этот свет.

В отличие от брата, Зурик  математику не любил, зато он играл на скрипке, и играл, надо сказать очень хорошо.

Но в остальном ничего девчоночьего в нём не наблюдалось. Это был настоящий мальчишка, сорванец, любитель приключений, который на лето напрочь забрасывал скрипку, а если и брал, то с большим скандалом. Он вместе с нами лазал по деревьям, стенкам и заборам, не боясь повредить свои пальцы скрипача. Гонял мяч, фехтовал, бегал, прыгал, играл в лело и вышибалы, в общем был, таким, каким и полагается быть истинному мальчишке в таком  возрасте. При этом, они с  Тэмуриком являлись просто таки эталоном  вежливости и воспитанности. По-русски оба говорила безукоризненно.

Лето стояло жаркое и  душное.  И спасением были походы в Ботанический сад.
В сад можно было опасть по центральному входу со стороны старинной крепости Нарикала  или с Комсомольской аллеи. Но тётушка Рая знала какие-то тайные тропы, ведущие напрямик из Сололаки и выводящие непосредственно к водопаду.  Мы добирались до водопада и плескались в студёных струях до посинения.  Мама и тётя Рая пытались нас выудить оттуда увещеваниями, что мы простынем.

Мы, изображая послушных детей, на какое-то мгновение выскакивали из водопада, а затем с визгом вновь бросались под его струи.  И только грозное обещание тётечки Раечки, что больше никаких походов в Ботанический сад, обыкновенно приносило положительный результат. Потом  мы бродили по разным аллеям, рассматривали экзотические деревья и флору Кавказских гор,  восхищались клумбами с диковинными цветами. Осмотреть всю экспозицию за один раз не представлялось возможным, мы обычно выбирали какой-нибудь новый маршрут и бродили по совершенно неведомым доселе аллеям.  Но в конце прогулки неизменно оказывались в бамбуковой роще и сидели на лавочках  в тени и прохладе, а мне представлялось, что мы где-то на тропическом острове.

Ещё одним излюбленным местом наших прогулок являлась Комсомольская аллея, на вершине  Сололакского хребта.  Мы ходили гулять на аллею обычно к вечеру, когда немного спадала жара. Аллея была длинная, с неё открывался великолепный вид на город. А вечером, когда спускалась темнота, город внизу казался огромной сияющей брошкой с миллионом разноцветных мерцающих каменьев.  Аллея утыкалась в  старинную крепость Нарикала, маячившую на горизонте.   

А посередине аллеи возвышался величественный серебристый монумент «Мать-Грузия», по-грузински «Картэлис Дэда».     В правой руке монумента был меч, но не карающе-угрожающий вознесённый к верху, а горизонтально лежащий в опущенной руке, параллельно земной поверхности. А вот  на ладони другой, поднятой в верх руки, возлежала огромная чаша, с вином или другими щедротами.  И  эта чаша, вознесённая к небу и одновременно людям,  и знаменовала собой всю суть Грузии.    «Мать-Грузия» словно парила над Тбилиси и возносила над ним чащу жизни.

Тётечка Рая рассказала маме  две фольклорные  хохмочки,  связанные со статуей,   которые были в ходу у  тбилисцев.  Дело в том, что монумент создал тбилисский скульптор  Элгуджи Амашукели. И он же являлся автором ещё одной знаменитой статуи – памятника основателю Тбилиси  Вахтангу Горгасали.

Памятник  царю Вахтангу стоит напротив Матери Грузии, но на другом конце города,  на берегу Куры, рядом со старинным храмом Метехи. И оба памятника отлично видны со всех сторон Тбилиси. Вахтанг восседает на коне и одна его рука поднята вверх в приветственном жесте.  И так получилось, что памятники повёрнуты лицами друг к другу. Вахтанг словно  приветствует из-за реки Мать-Грузию. А Мать-Грузия протягивает Вахтангу чашу с вином и говорит:
– Давай выпьем!
А Вахтанг  отвечает:
– Извини, не могу. Я  за рулем.

И ещё один анекдотец:  Мальчик, который очень плохо ел,  спрашивает за обедом у мамы, почему статуя «Мать-Грузия» держит в руках и чашу,  и меч. И хитрая маменька отвечает сыночке,  что статуя говорит: «Ешь  и  чтобы всё доел, иначе убью!».

Мы ходили на Комсомольскую аллею почти каждый вечер.  Тётя Рая, мама, Зурик с Темуриком и я. Иногда к нам присоединялась тётя Миля.   

Специфика горного рельефа сказалась и на самой аллее. Асфальтовая дорога периодически прерывалась ступеньками, этакими своеобразными трапиками-лесенками, на следующий уровень дороги. Эти лесенки были невысокими, три-четыре ступеньки, от силы пять.  Поднимешься по ним и продолжаешь идти дальше по асфальтированной дороге.

Однажды под вечер,  мы прогуливаясь по Комсомольской аллее, увидели молодого мужчину с младенцем на руках. Мужчина пытался одной рукой затащить коляску на ступеньки лесенки.  Но одно  из колёс никак не желало заезжать на ступеньку.  И тут Зурик с Тэмуриком не сговариваясь подскочили к мужчине и подняли коляску наверх.  Мужчина поблагодарил, уложил ребёнка в коляску и двинулся дальше. Я поразилась действиями мальчишек и спросила тётю Раю:
- Они, что его знают? –
- Зачем? – удивилась тётушка.
- Но они же подняли коляску!
- А что тут такого? – ещё больше удивилась тётя Рая, - у нас каждый бы человек, каждый ребёнок так поступил, если кому-то нужна помощь.
- Они хорошо воспитанные дети, - добавила мама.

Я была ошарашена, полностью. И  мне стало вдруг нестерпимо стыдно, что я такая большая девчонка,  старше этих двух десяти-двенадцатилетних, даже не сообразила, что надо помочь человеку.

Ещё мы обожали все вместе подниматься на Мтацминду.  Мтацминда или Святая Гора возвышается над Тбилиси и словно парит над ним. А с самой верхушки открываются прекрасные виды на город, настоящая панорама.

На Мтацминду из Сололаки можно было попасть двумя путями – в обход, в центр города, а оттуда, подняться на гору на фуникулёре – удивительной  канатно-рельсовой дороге с вагончиками,  как у  старинных паровозиков.
При этом. можно  не доезжать до конечной станции, а выйти на средней и посмотреть храм Святого Давида и Пантеон – место захоронения выдающихся людей Грузии. В Пантеоне находится и могила Грибоедова.

Мы всегда останавливались у храма Святого Давида,   заходили в него и в Пантеон.  А потом поднимались на Мтацминду.

А второй путь лежал прямо из Сололаки. Если подниматься по Гергетской всё выше и выше,  поплутать по узким пёстрым улочкам, то выходишь к тропинке, которая ведёт прямо  на Мтацминду.  Это путь  был самым долгим и тяжёлым, пешком всё вверх и вверх, но зато самым интересным  и ярким.

Целыми днями мы с Зуриком и Тэмуриком  или бродили по улицам,  глазея на удивительную архитектуру Тбилиси,  либо, играли, либо болтали,  либо сражались на  рапирах, одна из которых у братьев была настоящей спортивной, а вторую мальчишки сделали из подходяшей стальной полосы.  Ещё мы обожали ходить в кино и в «Воды Лагидзе». Расставались мы только на время обеда и ужина.
- Спускайся! – говорили мне братья,  прежде чем рвануть домой.
- Поднимайтесь! – отвечала я.  И мы разбегались.
«Спускайся – поднимайся» означало,  спуститься  с нашей расположенной на горке Гергетской, к ним,  на ниже лежащую Давиташвили. И наоборот – подняться с их .Давиташвили на нашу Гергетскую.

Каждый завтрак, обед и ужин у бабы Лены являлся настоящей пыткой, но не голодом, а обжорством.  И вот, в один из таких дней случилась очередная история.

Было обеденное время. Мы, баба Лена,  тётечка Рая, мама и я сидели в большой комнате за столом, уставленным таким количеством яств,  словно ожидалось на обед по меньшей мере с дюжину гостей. Здесь был аджапсандал в большой супнице, и лобио, и мамалыга, и груда огурцов с помидорами, и огромные куски тушёного мяса, и жареные баклажаны, и фаршированный перец. А так же мацони, хачапури, колбаса, грузинский сыр и два вида хлеба,  наломанный кусками лаваш, и порезанный толстыми ломтями круглый серый хлеб. И конечно же кинза, так ненавидимая мною в те времена, В общем, полный обеденный комплект  среднестатистического жителя  Грузии.

Я с ужасом и тоской взирала на эту груду провизии, на огромную тарелищу аджапсандали, стоящую перед моим носом,  а рядом, не менее громадную с фаршированным перцем, кусками мяса, баклажанами, которые тётушка называла бадриджанами. И всё это было персонально для меня, не считая всех этих лобио, мамалыг и прочих мацони. А тосковать было от чего, баба Лена считала, что помимо содержимого этих двух персональных тарелищ, я должна съесть  хотя бы по ложке или по кусочку от каждого блюда. И никаких возражений она не терпела.

А я то знала, что когда после обеда примчусь к Зурику с Темуриком, у них обед именно тогда и начнётся и меня снова запихнут за такой ломящийся от провианта стол, и тоже будут пичкать до умопомрачения, и когда я выберусь из-за стола,  стану отпыхиваться подобно киту, выброшенному на берег. Так было изо дня в день, устоявшийся алгоритм.

Так вот, сидели мы, обедали.  Взрослые вели великосветские беседы,  а я уловив момент когда не смотрят, рассовывала содержимое своей миски обратно по общим тарелкам.

Стол был круглый. Баба Лена, как обычно восседала на своём троне, лицом к дверному  проёму, за которым находилась кухня. Тётя Рая сидела сбоку, а мы с мамой спиной к кухонной двери. Тётушка Рая  рассказывала какую-то очередную хохмачку, взрослые, ели, слушали и смеялись.

В какой-то момент мама потянулась за кусочком хлеба и уже взяла его в руки , и в этот момент прогремел зычный, аки гром из тучи, голос бабы Лены: «Брось! Брось сейчас же!»

Мама вздрогнула,  испуганно бросила кусок на хлебную тарелку, отдёрнула руку и замерла.  Мы с тётушкой Раей уставились на бабу Лену, не понимая ровным счётом ничего.
- Что ты бросила хлеб!!! Бери и ешь! – прогромыхала баба Лена.

Мама робко взяла в руки кусочек.
И в тот же миг вновь громыхнуло: «Брось! Брось сейчас же!»

Мама в ужасе отшвырнула хлеб на край стола и теперь сидела,  вытянувшись в струнку и  прижав руки к груди.  Мы с тётушкой Раей замерли.

И снова  раздался голос бабы Лены: «Чего ты бросила хлеб!»

Но мама больше решила не рисковать. И правильно сделала, потому что
следом прогремело ещё более грозное: «Брось! Брось сейчас же!»

И тут я оглянулась на дверной проём. И закричала маме и тётушке Рае: «Смотрите!»

По кухне разгуливала уличная собака. Она стащила со стола полпалки колбасы и бросилась к входным дверям. И вновь была атакована окриком бабы Лены. Я вскочила и кинулась на кухню. Собака бросила колбасу и метнулась за двери. Я отломила кусок, вышла во двор, кинула его собаке и выпустила бедолагу за калитку.

Как потом оказалось, баба Лена, увидав собаку стащившую со стола колбасу, криком остановила её. Собака колбасу бросила и вроде б сиганула за двери. Потом вернулась и схватила свою добычу. И вновь раздался вопль бабы Лены, и так продолжалось трижды, пока я не выскочила на кухню.

В один из дней мы с Зуриком и Тэмуриком отправились на проспект Руставели пить Воды Лагидзе.  Воды Лагидзе, это самые вкусные в мире лимонады, на натуральных сиропах. Эти сиропы изобрёл ещё до революции Митрофан Лагидзе. И с тех пор его лимонады  так и назывались «Воды Лагидзе».

Павильон с Водами Лагидзе был громадным. Там стояли и газировочные автоматы,  и прилавки с продавщицами. На прилавках высились разноцветные колбы-конусы полные различных сиропов, тут и абрикос, и персик, и яблоко, и вишня, и тархун, и лимон, и апельсин, и фейхоа, и сливочный, и самый вкусный шоколадный. В общем, на любой вкус, пей – не хочу!  В зале находились столики и тут же в буфете можно было прикупить вкусностей и запивать их лимонадом. Но самая постряпушная вкуснота  продавалась в подвальчике. Аджарские хачапури! Лодочки с солнышком внутри!  А солнышко – яичный желток. Мы покупали хачапури, усаживались за столик и поглощали  эту вкусноту, запивая неменьшей вкуснотой!  А перед уходом выпивали ещё по стакану шоколадной газировки.

И вот, вернувшись из «Вод Лагидзе»,  я  направилась к себе на Гергетскую,  а Зурик с Темуриком на  свою Давиташвили. Дом,  в котором они жили в большой квартире, на втором этаже был старинным, купеческим. Двухэтажный, с парадной и чёрным ходом на заднем дворе.  В парадную вела резная дверь с огромной медной ручкой.  Высоченные потолки парадной были украшены лепниной и расписаны фресками, правда фрески кое-где облупились и выцвели, но всё равно было красиво и необычно.

В этот раз они шли не через парадное, а по чёрному двору, стараясь оттянуть время обеда, ведь их тоже пичкали до умопомрачения,  дабы  свести на нет их худобу. Пока что это начинание тете Миле и бабушке мальчишек удавалось плохо. Но попытки были весомыми.

Так вот, мальчишки направлялись к чёрному ходу. И вдруг увидели  идущего по двору мужчину. И по всему было видно, что мужчина пребывает в глубочайшей задумчивости.  А руках,  уведённых за спину,  он нёс…  корзину, полную крупных, отборнейших алых гвоздик.  Куда, к кому направлялся мужчина,  к которым из соседей? Дом большой, за всеми не уследишь.

И тут  братья разом вспомнили, сегодня у их мамы День рождения, а они забыли о подарке.  Балбесы! Разини!  И денег ни копейки, всё проели в «Водах Лагидзе».

А у этого дядьки целая корзина цветов!  Вот, что он делает на их заднем дворе?! честные люди в чужих дворах  по чёрному ходу  в дома не проникают.  И они здраво рассудили, что это наверняка какой-то барыга идёт торговать  цветами.

С быстротой молнии в их головах промелькнула одна и та же мысль. И они, не сговариваясь, на цыпочках направились следом за дядькой.  И незаметно выудили из корзинки несколько  самых крупных и пышных гвоздичин.  Нет, наглеть они не стали, ограничились пятью. Но зато какими! Любо-мило посмотреть! Правда, в какой-то момент их кольнуло сомнение,  но тут же развеялось.  Барыга даже и не заметит пропажи нескольких цветочков, не по счёту же они у него!  И в конце концов, скопят они денег,  найдут этого дядьку и заплатят за ущерб, наверняка ведь на базаре цветами торгует.

Радостные и счастливые Зурик с Тэмуриком поспешили домой, на этот раз через парадную. «Вот Миля обрадуется!» - думали мальчишки (как многие дети в Грузии, они называли свою маму исключительно по имени).

Со словами  «дорогая  Миля! С Днём Рождения!» братья влетели в квартиру.  И замерли на пороге. Немая сцена была похлеще чем в «Ревизоре»!

У накрытого стола сидели мама,  бабушка и … тот самый дядька с корзиной. Оказывается он пришёл свататься к тёте Миле, которая уже давненько была в разводе с отцом Зурика и Тэмурика.

Дядька уставился на букет и кажется всё понял. Больше он у них не появлялся.

Тетя Миля не смотря на свои габариты носилась за мальчишками по квартире, хлестала их мокрым полотенцем и сокрушалась: «Боже мой! И это мои дети!»

Нет, не то чтобы она расстроилась сорвавшемуся сватовству, этот дядька ей и не нравился совсем.  А вот чему она расстроилась – догадайтесь сами.

Ещё две смешные истории произошли когда мне было уже шестнадцать, а Темурику и Зурику соответственно четырнадцать и двенадцать. Летом, мы в очередной раз приехали в Грузию месяц погостили в Тбилиси, а потом уехали в Хашури и гостили там.

Перед отъездом домой мы вновь вернулись на несколько дней в Тбилиси. Мне очень хотелось ещё раз повидать Зурика и Тэмурика. Но мальчишек уже с неделю как отправили в гости к родственникам в Коджори.  Я, конечно, очень расстроила. Да и они тоже, когда тётя Миля  позвонила им и сообщила, что я буквально на днях уезжаю.

И вдруг на другой  лень тётя Миля заявляется к нам и сообщает, что едет на день в Коджори и берёт меня с собой.

И на следующее утро мы поехали.  Коджори – это небольшое селение в горах рядом с Тбилиси. Мы ехали всё в горку и в горку и наконец оказались в Коджори. И сам Коджори был горка на горке и весь утопал в зелени.

Против обыкновения на мне были ни драные шорты с футболкой,  а вполне себе модная  юбочка и нарядная белая тенниска с отложным воротничком, а на ногах не сандалии, а босоножки. И сама вся высокая, тонкая, загорелая, да ещё буйным каскадом волосы до плеч. Этакая девочка-паинька, нежный цветочек, правда с шипами.

Мы с тётей Милей вышли из автобуса  и пошли по асфальтированной дороге в сторону посёлка.  А по обеим сторонам вдоль всей этой дороги работали солдаты, они чего-там долбили ломами, укладывали бордюры, рыли землю, в общем благоустраивали. И вот мы с тётей Милей прошествовали сквозь этот длинный,  разгибающийся по мере нашего приближения, работающий строй. Солдатики смотрели нам в след и присвистывали. И я спросила тётю Милю, что это они уставились, да ещё и рассвистелись.

Тётя Миля заулыбалась и выдала: «Одно знаю – не на меня уставились!»

Я чертыхнулась про себя, нацепила каменную физиономию, задрала  нос и  так вышагивала до окончания дорожки.  А дорожка была, как назло длинная-предлинная и солдатиков вдоль неё натыкано по одному на каждом сантиметре.   

Наконец мы свернули на тропинку и немного погодя оказались у дома, где гостили братья.  Зурик с Тэмуриком увидали нас и радостно галдя выскочили из дома.

Нас пытались усадить за стол, но мы не мешкая смылись с глаз радушных хозяек.

Первое, что сообщили мне мальчишки, это то, что у них здесь растёт крыжовник. Я усомнилась.
- Правда-правда!  - затараторили они, - пойдём посмотришь!

И мы сквозь заросли кустарников и мелких деревьев  пробрались к небольшому ущелью.  Как я и ожидала, это был не крыжовник, а шиповник, мальчишки просто перепутали названия.  Но здесь было так здорово, так прохладно и свежо,  что я предложила пройтись дальше вдоль ущелья и по маячившему невдалеке мосточку перебраться на другую сторону.

Мы отправились дальше, и вдруг Тэмурик оступился и сорвался. Он  повис на крутом склоне, вцепившись руками в колючие кусты.  Мы с Зуриком тут же схватили его за руки и, склонившись над обрывом, стали тянуть наверх. Но Тэмурик был уже слишком тяжёлый, хотя и костлявый.  И  у нас никак не получалось его вытащить. И вдруг в какой-то момент я поняла, что голова моя перетягивает и я сейчас сорвусь, и утяну за собой  Тэмурика, а следом и Зурика. И я выпустила Тэмуркину руку. И полетела вниз.

Дальше всё было как в приключенческом фильме – главный  герой (героиня) расщепляет  глаза и медленно озирается. И перед  взором появляется горный ручей, на дне которого пестрят разноцветные камушки. Взгляд поднимается выше и вот уже перед ним предстаёт сплошной массив неестественно яркой зелени, причём, со всех доступных взгляду сторон. Взгляд   медленно скользит выше  и наконец погружается в ярко синий, проглядывающий сквозь эту зелень,  клочок неба.  Потом взгляд вновь опускается и упирается  в каменную кладку в виде затянутой мхом стенки, у самого основания которой  находится небольшая арка, зияющая  темнотой. И в эту арку стремится тот самый горный ручей. А хозяин взгляда стоит (или возлежит) посередь этого ручья на трёх полуконечностях, а точнее – на  двух локтях и одном коленке.  А вторая нога вытянута по ходу ручья  и зажата с двух сторон каменюгами, как тисками. Ручей при этом весело горланит, и стремительно несётся под арку, стараясь прихватить заодно  и незваного пришельца.  Стоять на трёх полуконечностях крайне неудобно. И мысль у пришельца только одна – лишь бы не затянуло под арку, и вообще-то здорово, что нога застряла между каменюг, хоть какая-то гарантия, что не затянет.

Всё это происходит в течении нескольких секунда, но кажется, что целую вечность.

И в это момент Тэмурик  разжимает руки  и  бухается вниз, и предстаёт предо мной, как доблестный рыцарь Айвенго  перед  прекрасной дамой, которую он героически бросился спасать.

- Вот я дурак! - сокрушается  Тэмурик, - надо было сразу спрыгнуть!

Тэмурик  высвобождает мою ногу из тисков, и тут появляется Зурик, они вдвоём поднимаю меня на ноги и мы вскарабкиваемся по склону наверх.  Потом мальчишки под руки ведут меня  домой. Я хромаю на обе ноги, ссадины и царапины несчадно саднят. Из дома выбегают перепуганные тётя Миля и тётушки. Они всплёскивают руками и начинают горячо и быстро тараторить на грузинском.

- Что? Что такое? – кричит тётя Миля, -  я отправила с вами совершенно здорового, чистого, опрятного ребёнка! И кого вы мне возвращаете!»
- В ущелье сорвалась, - пытаюсь  я объяснить ситуацию  горланящим тётушкам.

Зурик с Тэмурикам  стоят с понуренными головами.
- Что Вас туда понесло?!- кричит одна из тётушек.

Я вся мокрая и с меня свисают ошмётки грязи. И, как назло, во всём Коджори отключили воду.  Именно в тот момент, не  позже и не раньше.  Буквально полчаса назад, тётушка настирала Зуркины и Тэмуркины вещи. и  они висят мокрые и хлопают на ветру.  А сейчас воды нет и как будто бы не бывало. Но хорошо, что есть полнёхонькая бочка с водой.

Тётушки притащили в сарайку большой деревянный чан,  натаскали в него воды из бочки. Прогнали  Зурку с Тэмуркой в дом. А мне влели раздеться и садиться в чан.  И пока я отмывалась,  тётя Миля простирнула мои грязные вещи.

Все мои ссадины и царапины густо смазали зелёнкой. Меня завернули в покрывало и посадили сушиться на солнце. Теперь остро встал вопрос – во что меня одеть. Все  выстиранные вещи Зурика и Тэмурика ещё не высохли,  мои, разумеется, тоже.  В довершении, от босоножки оторвался хлястик. А обратный автобус отходит через полчаса.

На меня напялили огромный безрукавый халат одной из необъятных тётушек, (он был самый маленький из всех остальных халатов, потому что тётушка была наименее необъятная). Мне пришлось завернуться в него четыре раза и подпоясаться какой-то верёвкой.  Но всё дело в том, что тётушки-то были необъятненькими, но коротенькими.  И поэтому халат доходил мне, длинноте, только до коленок в прекрасной зелёной росписи. На ноги мне выдали чусты – кожаные тапки без задников.

Вот в этаком-то видочке в сопровождении тёти Мили я прошествовала обратно, мимо тех же самых солдатиков.  У каждого из них при виде меня рот открывался автоматически и не желал захлопываться. Ну как же,  буквально два  часа назад перед ними  вышагивало юное воздушное, прямо таки неземное создание с гордо поднятой головой. А теперь ковыляла, шваркая чустами,  густо измазанная зелёнкой хромающая карга,  четырежды завёрнутая в  старый халат, подпоясанный верёвкой.  При этом, физиономия у карги была всё та же, юная и гордая, с одним лишь отличием, что на щеке красовалась царапина под слоем бриллиантовой зелени, да все руки и ноги были разукрашены этими самыми бриллиантами. Да уж, шествие было триумфальным!

Этой же зимой, в каникулы мы  вновь гостили в Грузии.  Точнее не гостили, а приехали по очень важному делу. Но в этот раз мы были в основном в Хашури, заехали в Тбилиси лишь на несколько дней.   И вдруг нам троим пришла в голову идея – сфотографироваться.  И мы отправились в один из фотосалонов. Я была в тёмных брючках и ярком полосатом, явно девчачьем свитерке.  Зурик с Тэмуриком были одеты гораздо сдержанней, чисто по мальчишески. К тому времени я коротко подстригла волосы, этакая модная среди девчонок молодёжная стрижечка. Конечно, они были длиннее, чем  у мальчишек, но всё равно не по плечи,

Фотограф долго нас усаживал, менял местами, в общем, всячески старался скомпоновать наилучшим образом.  И в какой-то момент, придвигая нас друг к другу, он спросил: «Вы друзья или братья?»  И мы дружно выпалили: «Братья!»

Выйдя из фотоателье, мы безудержно расхохотались и потом ещё долго-долго посмеивались. Через некоторое время, когда мы  уже уехали из Грузии, мне пришло письмо с несколькими фотографиями,  на обороте которых красовалась надпись:  «Друзья или братья?».