Не отпускай мою руку

28, 29, 30Ю 31

Мечта пожарного

9 ч. 29 мин.

— Вот, пожалуйста, это мамины документы.

Марсьяль открывает бумажник, протягивает полицейскому удостоверение личности, техпаспорт, страховку. Тот улыбается. Обычная проверка. Он, наверное, сегодня с утра уже не одну сотню машин осмотрел. Полицейский заглядывает в салон желтого «ниссана». На пассажирском сиденье спит старушка. Колени у нее прикрыты пледом, шея обмотана шарфом, как будто даже в тридцатиградусную жару она мерзнет. На заднем сиденье, между гамаком и кастрюльками для креольского пикника, втиснут надутый мальчонка.

Ну вот, уже и французы к этому пристрастились…

Полицейский, несмотря на усталость, внимательно и добросовестно изучает бумаги.

— А на ваши можно взглянуть? — наконец спрашивает он у Марсьяля.

Марсьяль виновато опускает голову.

— У меня при себе их нет… Мы только отвезем бабулю в горы немного подышать в холодке. Сами видите — если бы ей удалось найти вязаную шапку, наверное, она и ее бы натянула.

Полицейский с готовностью хохочет. Это креол. Он сочувствует Марсьялю. Протягивает ему документы.

— У меня то же самое, пару раз в месяц приходится… Только мне повезло меньше, чем вам, пока что выгуливаю всех четырех стариков.

Он снова присматривается к мальчику на заднем сиденье. Тот совсем раскис, похоже даже, что недавно ревел. Креол с понимающим видом подмигивает Марсьялю.

— Для мелких это вообще чистое наказание. Ему ведь тоже больше нравится лагуна, да? Как моим! Ну, хорошо вам погулять.

Марсьяль спокойно включает скорость.

Он проскочил!

Поначалу он неспешно катит по шоссе в сторону Сен-Пьера. От заграждения есть и кое-какая польза: из-за проверок дорога пуста, и он сможет быстро отсюда убраться.

Он едет вдоль океана к Сен-Ле, минуя поочередно Труа-Бассен, Гранд-Равин и Равин Фонтен, бросает короткий взгляд на исполинские вантовые мосты Тамариндового шоссе в километре от побережья. Все равно что три виадука Мийо [32] меньше чем на десяти километрах… Машины идут по скоростной дороге ровным потоком. Слишком ровным. Его очень легко будет заметить.

Марсьяль резко выкручивает руль — он едва не пропустил поворот между карликовыми пальмами и гигантскими кактусами. Труп Шанталь Летелье на пассажирском сиденье соскальзывает, несмотря на то что пристегнут ремнем безопасности, безжизненная голова медленно склоняется ему на плечо.

Марсьяль вздрагивает, вцепляется в руль, его тошнит от соприкосновения с этой дряблой кожей, оно пробуждает нестерпимые воспоминания. Когда он ехал куда-нибудь с Лианой, даже на небольшие расстояния, она неминуемо засыпала на первых же километрах, и ее мягкие светлые волосы касались его плеча.

Вот так же нежно склонил ему на плечо голову этот труп.

Труп, который снова начал истекать кровью.

Его рубашка опять промокла.

Софа плачет на заднем сиденье.

Она все время плачет с тех пор, как выехали, — кроме нескольких минут, которые они простояли у заграждения, при полицейском она сдерживалась. И все же у Марсьяля нет другого выхода, он должен двигаться дальше, хотя и понимает, что воспоминание об этой сидящей на месте ее матери зарезанной старухе, замаскированной под уставшую бабушку, будет преследовать девочку до конца ее жизни.

Много лет… Или несколько часов.

Кто может знать?

Он больше ничем не управляет.

9 ч. 37 мин.

Марсьяль проезжает Этан-Сале. Еще несколько километров, и за Сен-Луи ему придется выбирать, продолжать ли двигаться вдоль берега океана или повернуть в глубь острова, в сторону Ле-Тампона. Его решение зависит от вопросов, на которые у него нет ответов. Сколько времени пройдет до того, как полицейские заметят исчезновение Шанталь Летелье? Сколько времени им потребуется на то, чтобы опознать машину? Сколько времени понадобится тому жандарму, который его пропустил, чтобы сообразить что к чему? Скоро ли его объявят в розыск? Сколько времени у него есть? Несколько минут? Несколько часов?

Он в нерешительности. Самая короткая дорога к бухте Каскадов — вдоль берега. Сен-Пьер. Сен-Жозеф. Сен-Филипп. Почти непрерывная цепь домов, круговых перекрестков, пешеходных переходов, светофоров и радаров. На этом пути он окажется словно в воронке между горами и морем, здесь он будет наиболее уязвимым. Полицейским легче легкого будет его поймать, как только они узнают, по какой дороге он выехал из Сен-Жиля.
На дорожном щите указано направление на Ле-Тампон. Надо ехать прямо. Он машинально прибавляет скорость. Некоторое время он будет двигаться в сторону Антр-Де, доедет до равнины Кафров. А оттуда можно, по меньшей мере тремя разными способами, выбраться на дорогу, ведущую к вулкану Питон-де-ла-Фурнез.

Тупик. Вот на что он рассчитывает!

Каждый день сотни туристов поднимаются по этой дороге, фотографируют вулкан, потом спускаются тем же путем. Если и есть такое место, где полицейские не станут его искать, то именно здесь.

9 ч. 42 мин.

«Ниссан» одолевает первые петли дороги, ведущей к вулкану. Поля с сочной зеленой травой на пологих склонах огорожены колючей проволокой, натянутой между деревянными столбами. Пегие коровы высовывают головы поверх изгороди, стараясь получше разглядеть проезжающих мимо туристов. Дома с островерхими крышами напоминают разноцветные шале.

Один из самых удивительных пейзажей острова. Трудно себе представить, что несколькими десятками метров ниже остались кокосовые пальмы, кактусы и жара.

Марсьяль бросает взгляд в зеркальце заднего вида. Софа на заднем сиденье все так же неподвижна и безучастна.

— Видишь, маленькая моя, как меняется пейзаж. Можно подумать, мы в Швейцарии…

Молчание.

Софа всхлипывает.

Марсьяль снова отталкивает тело Шанталь Летелье, которое при каждом повороте направо валится на него. В безжизненной кукле нет уже ни капли крови, от старушки остался лишь бледный, почти прозрачный призрак, чья плоть быстро синеет, становясь того же цвета, что крашеные волосы.

Призрак, начавший разлагаться.

На каждом вираже труп появляется перед Софой. Девочка молчит, но Марсьяль видит, как она кусает губы, как у нее закатываются глаза.

Черт, какая же это травма для нее!

Ему бы следовало остановиться и выкинуть труп на обочину, это единственный способ сделать так, чтобы дочка не спятила. Или, по крайней мере, затормозить, вытащить тело и засунуть его в багажник.

Но это означало бы оставить полицейским слишком серьезную улику… или потерять драгоценное время.

И это большой риск.

Он рискует потерять все.

Невозможно. Он должен идти до конца в своем безрассудстве.

9 ч. 45 мин.

Теперь Софа не перестает дрожать.

Шанталь вот уже несколько минут как утихомирилась. Марсьяль, резко двинув плечом, оттолкнул ее к дверце, и она уткнулась в окно, словно любуясь пейзажем. Прилипла губами к стеклу и поливает его зеленоватой слизью со сгустками крови.

Еще одна петля.

Марсьяль помнит дорогу, ехать еще долго, не меньше часа, впереди десятки поворотов. Софа этого не выдержит. Он должен что-то придумать. Что угодно. В горле у него стоит огромный комок. Откашлявшись, он начинает говорить.

— Софа, солнышко мое, недавно ты задала мне вопрос. Ты спросила, похожа ли ты на твоего старшего брата. Помнишь? Алекс. Твой старший брат, который… который умер до того, как ты родилась.

Взгляд в зеркальце заднего вида. Девочка по-прежнему безучастна.

— Если хочешь, теперь могу ответить. Да, солнышко мое, ты на него похожа. Конечно, ты очень похожа на маму. Но ты и на Алекса очень похожа.

Софа подняла голову. Взгляд пустой. Отсутствующий.

— Я хочу тебе рассказать одну историю. Знаешь, Софа, я уже второй раз еду по этой дороге. В первый раз это было чуть больше десяти лет назад. И… и Алекс сидел как раз там, где сейчас ты. Сзади. Он был почти того же возраста, всего на два месяца младше, чем ты теперь. Мы были в машине только вдвоем. Я хотел показать ему вулкан.

Софа слушает. Марсьяль это чувствует. Он должен говорить, чтобы не дать ее рассудку и дальше брести к границам безумия.

— Питон-де-ла-Фурнез, самый большой вулкан острова, в очередной раз начал извергаться. В таких случаях все островные газеты и телеканалы объясняют, что приближаться к нему нельзя ни в коем случае. Тем не менее все островитяне поступают как раз наоборот, они бросаются к вулкану, чтобы полюбоваться зрелищем. Самый прекрасный фейерверк, какой может увидеть человек…

Теперь желтый «ниссан» через каждые двести метров проезжает мимо беседки для пикника. Последнюю, как раз у подножия горы, не разглядеть — она скрылась за дымом от мангала, да еще к тому же Шанталь Летелье замусолила все стекло.

— Я хотел сделать Алексу сюрприз. Я заранее ничего ему не сказал. Его матери, разумеется, тоже. Ты ее не знаешь, но она была серьезной и строгой, она никогда не согласилась бы, она сказала бы, что я поступаю безрассудно, сама понимаешь, тащить шестилетнего ребенка смотреть на извержение вулкана, когда все здравомыслящие люди острова пытаются этому воспрепятствовать… Ты… может быть, ты, Софа, со мной не согласишься, но существуют вещи, которых мамы понять не могут.

Ничего. Ни одна ресничка не дрогнула.

Марсьяль продолжает, несмотря на то что Софа замкнулась, заперла вход в свой внутренний мир на два оборота, слушает собственную музыку через наушники воображаемого плеера. Теперь он рассказывает не столько дочке, сколько самому себе.

— В то время я уже читал Алексу сказки про Ти-Жана. Те же самые книжки, что и тебе! Ты же знаешь, Бабушка Калле и ее друг Большой Дьявол живут где-то там, под лавой вулкана, потому-то Алекс немного побаивался ехать по этой дороге. Ты-то не боишься, солнышко?

Марсьяль про себя чертыхается, осознав собственную глупость. Зачем ему понадобилось добавлять ко всему прочему еще и эту историю с Дьяволом? И быстро продолжает, чтобы не дать воцариться молчанию.

— Я тебе еще про другое расскажу, Софа. У Алекса, когда он был совсем маленьким, появилась любимая игрушка — пожарная машинка, которую он нашел на пляже. Знаешь, Софа, такой металлический грузовичок, который почти умещался у него в руке. Не очень красивый. И слегка заржавевший. Он повсюду таскал с собой эту машинку, превратил ее в вездеход. Складки одеяла у него на кровати. Песочница. Трава. Гравий. Высокий стульчик и край стола. Сиденье машины… Понимаешь, солнышко? Алексу было всего шесть лет, но его пожарный грузовичок успел проехать много километров. Мы добрались до ущелья Белькомб, до стоянки у подножия разъяренного вулкана — там, наверху, а дальше ехать не могли, дорога была перекрыта. И знаешь, что больше всего понравилось Алексу?

Лицо Софы в зеркале заднего вида по-прежнему непроницаемо, но ее рука пошевелилась, как будто, слушая рассказ про машинку, девочка шарила вокруг в поисках какого-нибудь друга, спальной игрушки, плюшевого мишки… Или хоть какого-нибудь предмета, на который она смогла бы переключить своих демонов.

— Софа, ты не поверишь! Алекса заинтересовали не огромные столбы пламени, которые выбрасывал вулкан, не снопы искр, которые рассыпались по угольно-черному небу. Нет! Его заворожили грузовики! Вереница пожарных машин, перегородивших дорогу, и десятки пожарных, бегавших взад-вперед и в своих асбестовых костюмах похожих на марсиан! Мы быстро вылезли из машины. Несмотря на адскую жару, опасности не было ни малейшей, до кратера оставалось несколько километров. Мы были не одни. Там уже собралась толпа, нас окружали сотни людей с фотоаппаратами, кинокамерами, биноклями. Приблизиться к заграждению, чтобы получше разглядеть вулкан, было почти невозможно, но в конце концов какая-то толстуха, креолка с огромным крестом на шее, пропустила Алекса вперед. «Это черт кашляет, — сказала она Алексу. — Ты должен это запомнить, малыш. Это черт, который злится на людей!» Алекс ее не слушал, он смотрел, как лава сползает по склону вулкана бесконечной огненной змеей. И можешь мне поверить, Софа, я никогда еще не видел, чтобы у него так блестели глаза. Но старая креолка не унималась, все приставала к нему со своими душеспасительными историями. «А знаешь, малыш, что надо делать, чтобы не давать дьяволу разозлиться? Твой папа тебе не рассказывал? Надо молиться, малыш, молиться всем святым острова. Дьявол их боится».
Марсьяль делает паузу и бросает взгляд на вершину вулкана. Над кратером Доломье раскинулось ослепительно-синее небо, подернутое едва заметной дымкой зноя. В голове у него зарождается мысль, начинают вырисовываться зыбкие очертания дверцы в конце этого тупика, узкой дверцы — но, может быть, они сумеют вдвоем в нее протиснуться. Почему бы и нет? Это надо обдумать, только попозже, сейчас ему надо сосредоточиться на своей истории, не бросать Софу на полпути.

— Алексу не было никакого дела до святых, солнышко, как и тебе, — ты ведь никогда ни в одну церковь и не заходила, но он был воспитанным мальчиком, а старуха продолжала с таким видом, словно боженька говорил ее устами. «Я тебя не обманываю, малыш, слушай меня внимательно, как раз между вулканом и морем есть маленькая деревушка, Сент-Роз, а в ней — маленькая церковь Богоматери. Во время извержения 1977 года вулкан затопил все — и поля сахарного тростника, и дома, и дороги. Все жители деревни спрятались в церкви и стали, пока их не накрыла и не убила раскаленная лава, молиться святым. И знаешь, малыш, что тогда произошло?» Алекс покачал головой. Нет, он этого не знал — и знать не хотел, он смотрел на пожарных, которые в своих невероятных космонавтских костюмах приближались к кратеру. А старая креолка не умолкала: «Так вот, малыш, святые оказались сильнее дьявола. Он испугался. Лава остановилась у самой церкви. И никто не погиб! Теперь эта церковь называется Нотр-Дам-де-Лав! И сегодня еще можно увидеть остывшую лаву, которая взобралась на несколько ступенек и остановилась, будто не посмела войти. Если не веришь мне, малыш, попроси твоего папу, чтобы он повез тебя туда». Вот тут-то Алекс повернулся к толстухе и спросил: «А как святые остановили лаву? У них была красная машина?» Представляешь себе эту картину, Софа? Он застал креолку врасплох, и она немного смутилась, но засмеялась и сказала: «Нет, малыш, конечно, у святых нет машины». Алекс продолжал расспрашивать: «А блестящие каски у них есть? — Нет… — Или одежда космонавта? И большое ружье, которое стреляет водой? — Нет, малыш, ну попробуй себе представить святых, одетых как космонавты и с ружьями…» Вдали люди в форме суетились так, будто на счету была каждая секунда, хотя сделать ничего не могли — только наблюдать за тем, как течет лава. Алекс пожал плечами и повернулся к креолке спиной. «Ну и зачем тогда становиться святым?» Он не сводил глаз с вулкана и крепко сжимал в руке свою красную машинку. «Я, когда вырасту, хочу быть пожарным».

Он снова заглядывает в зеркало заднего вида.

Софа никак не откликается на его рассказ. Не засмеялась и даже не улыбнулась.

Шанталь Летелье — тем более. Она выглядит так, будто нашла самое удобное положение, какое было возможно, и уснула. У нее даже рот сам собой закрылся, когда машину подбросило на ухабе.

Марсьяль гнет свое.

— И он стал бы им, Софа, поверь мне. Твой брат уже в шесть лет был очень смелым. Больше того — он был бесстрашным. Он стал бы лучшим пожарным на свете.

За окном мелькают беседки, все до одной занятые креольскими семьями и уже заставленные складными стульями и жестяными судками, завешанные полотенцами, чтобы во время сиесты защитить детей и стариков от солнца. Сквозь ветровое стекло виден вулкан, но очертания размыты, и виной тому не только слизь, вытекшая изо рта Шанталь Летелье, — Марсьяль уже не сдерживает накопившихся слез.

Воспользовавшись коротким прямым отрезком дороги, он оборачивается к Софе. Она тоже плачет. Продолжая одной рукой держаться за руль, он протягивает вторую назад и чувствует, как ее касаются пальчики Софы, он с бесконечной нежностью ловит их, будто это пять хрупких насекомых.

— Жаль, что твой старший брат так рано умер. Он бы спасал людей, он бы многих спас, и ты так гордилась бы им, солнышко мое.

Пять насекомых слабо трепещут в его горячей руке, словно у них отрастают крылья. Марсьялю хотелось бы, чтобы это мгновение длилось вечно.

В небе над ними появляется вертолет.
29

Имельда в холодильнике

9 ч. 50 мин.

Кантен Паче стоит посреди парковки сен-жильской бригады, уставившись на пальцы собственных ног, будто школьник, которого застукали курящим в туалете. И, несмотря на то что роста в нем метр восемьдесят, у него третий дан айкидо и ни одного нарушения или промаха за двадцать один год службы в островной жандармерии, а стоящая перед ним девушка на десять лет моложе, на двадцать сантиметров ниже и на тридцать килограммов легче, ему против нее не выстоять.

— Одинокий мужчина! — вопит Айя. — С шестилетним ребенком на заднем сиденье! Без документов! И вы его пропустили, какого черта!

Кантен Паче открывает рот, чтобы пролепетать что-то в свое оправдание, но Айя не дает ему на это времени. Она уже слышала эту песенку — труп бабульки на пассажирском сиденье, переодетая мальчиком Софа, водитель с заурядной внешностью, в котором трудно было узнать Бельона с фотографии… Сообщение, разосланное всем патрулям, прозвучало по радио с опозданием на несколько минут, большинство полицейских попались бы на удочку, так уж вышло, что Бельону встретился этот болван Паче, а не кто другой. Капитан Пюрви это понимает, но продолжает разоряться.

— Он был у нас в руках, лейтенант. И если бы вы были повнимательнее…

Паче — отлично вымуштрованный полицейский. Служба в жандармерии и занятия в клубе айкидо научили его стойкости. Айя еще долго осыпает его упреками, а он все терпит.

Ей необходимо разрядиться.

А главное — надо произвести впечатление на полковника Лароша.

Он стоит неподалеку от них, в тени казуарины. Десять минут назад он вышел из новенького легкого вертолета «Ecureuil AS350 В», который поднял песчаную бурю, приземлившись на пляже, еще за несколько минут до того очищенном стараниями жандармов.

Кристос, молча наблюдавший за этой сценой с самого начала, наконец решает тактично вмешаться. Наклонившись к уху капитана Пюрви, он шепчет:

— Ну все, Айя, хватит уже. Не перестарайся. Кантен почти тринадцать часов провел на передовой, по-моему, с него довольно.

Айя кивает.

Кантен удаляется, и она поворачивается к Ларошу. В сравнении с тем человеком, которого Айя себе представляла, разговаривая с ним по телефону, он, пожалуй, выше ростом. И более привлекательный. Сорокалетний красавец, аккуратный и гладкий, во взгляде ровно столько юмора, чтобы дать возможность разглядеть прячущегося за маской холодного бюрократа искусного дипломата. Его можно принять за руководителя неправительственной организации, за банкира, работающего в области микрофинансирования, за генерального советника, придерживающегося социалистических убеждений.

Умный. Энергичный. Внушающий доверие.
Раздражающий.

Дождавшись, пока Паче войдет в здание полицейского участка, полковник говорит:

— Давайте не будем начинать заново эту историю, капитан Пюрви. Из-за Паче мы потеряли всего несколько минут. Желтый «ниссан» объявлен в розыск, у Бельона физически не было времени сменить номерные знаки. Далеко ему не уйти, мы подняли в небо все вертолеты, какие имеются в нашем распоряжении, и сейчас они, все одиннадцать, кружат над островом. Вы отлично поработали, Пюрви, я говорю вам это совершенно искренне. Сначала загнали его в тупик, потом заставили выбраться из логова. Он опережает нас не больше чем на полчаса. Шансов у него никаких.

Пока Ларош все это говорит, его нога рисует кружки на гравии, которым засыпан асфальт парковки, и Айя догадывается, что втайне он нервничает, хотя по виду этого не скажешь, он выглядит уверенным в себе. Перед тем как сесть в вертолет, полковник облачился в камуфляжные штаны и пуленепробиваемый жилет, на ногах у него берцы — словом, полный набор Кена-десантника. Полковнику, должно быть, непривычно было расставаться с галстуком и нашивками ради воздушного крещения и визита к туземцам… И он явно не рассчитывал по случаю своего прибытия на остров получить такой подарок, как план «Папанг».

Айя сдвигает брови так, что они сходятся в одну линию, — тем самым она хочет показать Ларошу, что несколькими дежурными комплиментами ее не улестить.

— А пока что будем делать, полковник? В ожидании возвращения вертолетов? Вытащим колонки и заполним паузу «Полетом валькирий»?

Ларош демонстрирует Айе безупречные зубы. Его улыбку кто угодно назвал бы открытой и заговорщической.

— Помолчим и будем молиться святому Экспедиту, [33] капитан Пюрви. Так ведь здесь у вас говорят?

9 ч. 57 мин.

— Айя, могу я с тобой поговорить с глазу на глаз?

Кристос тянет Айю за рукав, уводя ее подальше от остальных.

— У тебя важное дело?

— Да.

Кристос смотрит на Лароша, стоящего в трех метрах от них: полковник занят поисками того места на стоянке, где его айфон лучше всего ловил бы сеть.

— С глазу на глаз, — повторяет Кристос. — Не при Лароше. Ты способна понять. А он — нет… Закроемся в холодильнике?

Холодильник — это маленькая, десятиметровая комната без окон, где собраны архивы бригады за тридцать лет и стоят два железных стула и стол, тоже металлический. Сен-жильские жандармы окрестили ее холодильником, потому что она самая прохладная во всем здании. Здесь же при случае запирают на некоторое время обвиняемых, которых никак не удается разговорить.

Кристос затворяет дверь. Щелкает выключателем. Это новая модель холодильника, свет в нем зажигается, когда ты закрываешься внутри.

В прохладной комнате их уже ждет посетительница. Негритянка. Высокая. Толстая. Накрашенная в креольском стиле, но со вкусом, алая губная помада, синие тени на веках.

Кристос знакомит женщин.

— Айя, это Имельда. Моя подруга. Помнишь, я говорил тебе о ней сегодня утром? И ты сказала, что она может зайти. Тебе надо бы ее послушать, она много думала о нашем деле. И у нее больше отстраненности, ты ведь понимаешь, что я хочу сказать… Она не…

— Да, я помню, — перебивает его Айя, обращаясь непосредственно к Имельде. — Значит, вы и есть та единственная женщина на свете, которой удается заставить пророка-анархиста Кристоса Константинова работать сверхурочно. И, если не ошибаюсь, большая поклонница дедуктивного метода? И любительница Харлана Кобена? Простите меня, мадам, и в первую очередь простите Кристоса, он должен был со мной посоветоваться раньше, и я бы вас заверила, что незачем вам сюда приходить, не стоит труда. По крайней мере сейчас. Марсьяля Бельона в настоящий момент выслеживает десяток вертолетов. Все может начаться с минуты на минуту…

Кристос не сдается.

— Нет, ты обязательно должна ее выслушать…

— Отстань, Кристос.

Айя расхаживает по комнате, на ходу машинально поправляет криво стоящую папку и наконец сочувственно смотрит на негритянку.

— Мне очень жаль, Имельда, и я ничего против вас не имею, но…

— Я не обиделась, — Имельда улыбается ей. — Не надо извиняться, мадам. Я все понимаю, и я уже вышла из того возраста, когда легко обижаются.

Она встает и поворачивается к Кристосу.

— Твоя начальница права, я пойду домой. Говорила я тебе, что мне здесь нечего делать. Дома ждут дети, у меня гора стирки и глажки, надо купить на рынке овощи для карри и…

Кристос возводит глаза к облупившемуся потолку и внезапно грохает кулаком по столу, подняв тучу пыли.

— Айя, какого черта, тебе что — так трудно пять минут послушать? Имельда — свидетель, просто-напросто свидетель. Она замечала все, даже самые мелкие происшествия на острове, и складывала их в своей памяти задолго до того, как изобрели жесткие диски и поисковые системы…

Айя вздыхает, смотрит на часы.

— Ну хорошо, пять минут — и ни секундой больше.

Кристос придвигает стул, ребром ладони обтирает его. Снова в воздухе повисает облачко пыли, почти невидимое из-за того, что в комнату без окон не проникнуть солнечному лучу. Айя кашляет. Кристос прочищает горло. Чего-чего, а пива и льда в этом холодильнике не держат.

— Валяй, Имельда.

Имельда выступает вперед, останавливается под единственной тусклой лампочкой, темной горой возвышаясь в полумраке комнаты над Айей.

— Мадам, я нахожу, что поведение Марсьяля Бельона в этой истории с самого начала лишено логики.

В зависимости от перемещений Имельды лицо Айи то высвечивается, то скрывается в тени — как будто это ее подвергают допросу.

— Объясните подробнее.

— Так вот, если судить по тому, что говорит пресса, и по тому, что рассказал мне Кристос, складывается впечатление, что мы… как бы это сказать?.. Что мы имеем дело с двумя разными людьми.

Айя хмурится, брови сходятся в горизонтальную черту, напоминая запрещающий знак, но не перебивает Имельду.

— Поначалу, мадам, все наводит на мысль о самом обычном происшествии. Ссора. Несчастный случай. Марсьяль Бельон впадает в панику, вызывает полицию, признается в преступлении…

— Да-да, — нетерпеливо подтверждает Айя.

— А потом разворот на 180 градусов. Марсьяль бежит. Скрывается от полиции. Превращается в неуловимого преступника, действующего будто по заранее и тщательно продуманному плану или по меньшей мере стремящегося к определенной цели…

— Простите, Имельда, но я скажу вам прямо: обо всем этом мы уже подумали…

Кристос стоит, прислонившись к корешкам пожелтевших папок, и переводит взгляд с одной собеседницы на другую.

— Я об этом догадываюсь, мадам, — поспешно откликается Имельда, — я в этом и не сомневаюсь. Тогда я буду говорить покороче, я все сведу к одному-единственному вопросу: что произошло за эти двое суток, с 16 часов пятницы 29 марта и до воскресенья 31 марта?
Чуть помолчав, Айя резким тоном отвечает:

— Ничего! Ровным счетом ничего. События ускорились после этого — тогда, когда мы решили арестовать Бельона.

Имельда, нимало не смущаясь, продолжает, снова став более словоохотливой:

— Я объясню вам ход моих рассуждений, мадам. В пятницу, начиная с 16 часов, то есть сразу после исчезновения жены, Марсьяль Бельон сотрудничает с полицией, обращается с просьбой найти пропавшую и даже ищет у полицейских защиты. А через два дня все меняется…

Айя нетерпеливо смотрит на часы.

— А тем временем, Имельда, и вам это известно, поскольку Кристос, похоже, не делает различий между секретными сведениями и признаниями под одеялом, тем временем мы собрали улики. Кровь. ДНК. Убийство Амори Оаро. Орудие убийства… Бельон оказался припертым к стенке…

— Он там и раньше был, мадам, в этом отношении ничего не изменилось. Бельон не дурак, он уже знал и про кровь, и про ДНК, и про отпечатки пальцев, которые непременно найдут на рукоятке ножа. Я не отказываюсь от своих слов, капитан Пюрви. Бельон радикально изменил стратегию, и причины этого нам неизвестны. Говоря начистоту, это очень напоминает мне историю с моим сыном — со старшеньким, Назиром, дело было три года назад. Мне позвонили из школы и сказали, что он украл у одноклассника плеер.

Айя опять смотрит на часы, она явно нервничает, но Кристос знаком просит ее набраться терпения и дослушать.

— Поначалу Назир был кроток, словно ягненок, не отпирался, с учителями не спорил. До тех пор, пока приятель его не выдал: Назир не просто украл плеер, он наладил в школе настоящий нелегальный бизнес. Плееры, мобильники, игровые приставки, травка… Узнав о том, что сообщник его заложил, мой старшенький тут же сбежал, и полиция нашла его только через три дня. Ему тогда было всего двенадцать…

Айя вскочила. Ей наконец-то стало интересно. Она пытается провести параллель между этим рассказом и неясностями в деле. Лиана Бельон обращается с жалобой в участок в Сен-Филиппе, Бельон едет в аэропорт и безуспешно пытается поменять обратный билет. И еще прошлое Бельона — красотки, алкоголь, конопля…

— Что вы хотите сказать, Имельда? Что Марсьяль Бельон скрывает от нас нечто другое? Нечто более страшное, чем то, в чем его обвиняют? Он сбежал, чтобы мы до этого не добрались?

Кристос, гордясь подругой, сумевшей зацепить Айю своим рассказом, улыбается до ушей, потом присвистывает:

— Нечто более страшное, чем три убийства… Интересно, а? Пожалуй, стоит еще немного покопаться в прошлом Бельона?

Имельда театрально воздевает руки, но больше ей ни слова прибавить не удастся — дверь холодильника внезапно распахивается.

Врывается растрепанный Ларош в застегнутом до самого подбородка пуленепробиваемом жилете.

— Пюрви, их засекли!

— Где?

— За Равниной кафров, на дороге к вулкану.

— Это тупик! Мы их поймали. Уже иду.

Железный стул падает, подняв тучу пыли, эхо долго мечется, натыкаясь на стены.

Ларош молчит. Он в явном затруднении.

— Все вертолеты заняты, капитан Пюрви. Для вас… для вас нигде нет места! Операция поручена мужчинам, профессионалам, воздушному и высокогорному подразделениям. Ваша бригада должна продолжать расследование в Сен-Жиле… Это очень важно, в деле осталось еще много неясностей. Убийство Шанталь Летелье, а кроме того…

Айя взрывается:

— Вы что, смеетесь надо мной?

Два здоровенных — в дверь не пролезут — типа в форме за спиной у Лароша переминаются с ноги на ногу, как будто писать хотят.

— Капитан Пюрви, к «ниссану» Бельона устремятся одиннадцать вертолетов. Тридцать мужчин. Большей частью — снайперы. И каждый из них — лишь один из винтиков плана «Папанг», превосходно обученный и без всяких личных амбиций. Ничего личного, понятно вам, капитан Пюрви? А теперь мне пора…

Топот удаляется, за открытой дверью холодильника — пустота и тишина. Кристос поджимает губы, Имельда пятится к стеллажу с архивами. У обоих на лице написано одинаковое огорчение.

Внезапно железный стол, пролетев через всю комнату, с оглушительным грохотом ударяется о металлические стойки стеллажей.

— Козлы! Ублюдки!

Айя выскакивает из холодильника, влетает в зал. Морес отступает перед начальницей с грацией «чистильщика», желающего освободить штрафную площадку. Айя мчится вперед, она то ли не замечает тянущегося через комнату электрического провода, то ли не хочет тратить время на то, чтобы его обойти, — и мгновение спустя видеопроектор летит на выложенный плиткой пол. Гаснут сотни желтых и оранжевых ячеек, обозначающих дома Сен-Жиля.

Восемьсот шестьдесят евро. Четверть годовой сметы управленческих расходов местной автономной бригады.

— Вот козлы! — комментирует Айя.

Она выбегает на стоянку.

Здесь бушуют вихри песка и гравия.

Вертолет Лароша, стоявший на пляже, пролетает меньше чем в тридцати метрах над ее головой, на пятнадцать секунд поднимается ураган, волнуются листья казуарин.

— Сукины дети!

Айя провожает глазами вертолет, выставив средний палец.

10 ч. 14 мин.

Вертолет Лароша превратился в мошку на горизонте. Айя топчется на месте, будто запертый в деннике жеребец, ворошит ногами камни.

Ни один из полицейских не смеет и рта раскрыть. Кристос прислоняется к стволу казуарины и закуривает, дожидаясь подходящего момента, чтобы тактично нарушить молчание.

Пусть гроза утихнет.

Капитан Пюрви несколько долгих секунд продолжает смотреть в пустое небо с отчаянием птенца, неспособного вылететь из гнезда. Внезапно она подносит ко рту мобильник и, нисколько не сдерживаясь и не скрываясь, орет в него:

— Жипе? Да, Айя. Очень срочное дело! У тебя остались свободные вертолеты?

Короткая пауза — и Айя снова вопит:

— Есть один? Потрясающе, я тебя обожаю! Это… это для не совсем обычной прогулки. Жди, я через пару минут тебе перезвоню.

Айя отключается.

Кристос недоверчиво смотрит на нее.

— Что еще за Жипе? Твой бывший?

— Почти. Ни с кем я так не улетала, как с ним.

— Он твой любовник?

— Нет. Мой инструктор полетов.
30

На краю могилы

10 ч. 17 мин.

Папа сказал — самый большой букет, какой только смогу собрать! И разноцветный. Для старой дамы с голубыми волосами, которая умерла. Как на кладбище. Умершим нравятся цветы.

Рви цветы здесь, под деревьями, сказал папа, никуда не уходи, и от ямы держись подальше. Это даже не яма, это очень глубокий колодец, по-моему, он доходит до центра земли. Страшно опасный! Деревянная загородка перед ним поломана. Рядом стоят большие желтые треугольники, протянуты оранжевые пластиковые ленты.

Я все время оборачиваюсь, чтобы не заблудиться среди кустов. Папа стоит рядом с желтой машиной, метрах в тридцати от меня.
Я все поняла.

Папа съехал с шоссе, как только увидел вертолет. Он сразу свернул с него и дальше поехал по грунтовой дороге, стараясь держаться под деревьями. Вертолет не мог нас выследить, разве что приземлился бы, но все равно бы нас не догнал, мы были уже далеко. Потом папа остановил машину у края ямы. Прямо перед табличкой на поломанной загородке. Я смогла разобрать слова. «Кратер Коммерсон».

Мы здесь совсем одни.

Мы вышли из машины, ну, то есть вышли мы с папой, старушка, понятно, нет. Я сразу хотела подойти к краю, но папа не разрешил.

— Глубина этой пропасти около трехсот метров, — объяснил он мне. — Если засунуть туда Эйфелеву башню, ее почти не будет видно, разве что самая верхушка наружу высунется…

Мне трудно было в такое поверить, но, если не наклоняться, нельзя было увидеть ничего, кроме края колодца и черных дырявых камней, похожих на высохшие губки.

А потом папа отправил меня за цветами…

Теперь у меня их много, еле-еле могу обхватить букет обеими руками. Я иду к желтой машине и все время помню о том, что не должна выходить из-под деревьев. Папа разделся до пояса. Хоть мы и поднялись в горы, но и здесь очень жарко, даже жарче, чем на берегу лагуны, и ветра почти нет. Папа вытащил из машины все наши вещи — сумку, бутылки с водой, карту.

Странно.

Мне показалось, будто машина подвинулась.

Я иду к папе, несу в руках цветы.

— Софа, дальше не ходи!

— Папа, что ты делаешь?

Он весь потный. Держится руками за машину.

— Папа, что ты делаешь?

Прежде чем ответить, он садится на корточки, и его глаза оказываются как раз напротив моих. Мне очень нравится, когда он так делает.

— Софа, ты уже видела могилы на кладбищах? Там роют ямы, чтобы умершие люди могли спать и им не мешали бы шум, солнце, дождь… Спать вечно, понимаешь?

Я киваю. Мне понятно. Умереть — это не значит спать, это значит больше не проснуться.

— На этом острове, солнышко, и землю копать не надо, здесь уже есть огромные ямы — кратеры вулканов. Пятизвездочные могилы — как бывают пятизвездочные отели, понимаешь?

Я снова киваю — да, я поняла.

— Отступи немного, Софа…

Папа отодвигает желтые треугольники и опять начинает толкать машину. Он толкает ее не к деревянной загородке, а немного ниже, через кусты прямиком к яме. Толкает изо всех сил. Машина потихоньку скользит…

Старая дама осталась внутри, я вижу в окне ее голубые волосы.

Папа одной рукой срывает оранжевую пластиковую ленту. В последний раз наваливается, и машина падает.

Надо же, сначала ничего не слышно, как будто на самом деле у этой ямы нет дна и можно падать час за часом, как Алиса, когда она провалилась в кроличью нору.

А потом внезапно раздается оглушительный взрыв. Так бывает в грозу — молния сверкнет, а гром прогремит прямо над тобой чуть позже, когда уже и не ждешь. Камни дрогнули, и мне показалось, что вот-вот они сорвутся с места и яма закроется сама собой.

Я попятилась от нее. Я далеко не такая смелая, как Алиса.

10 ч. 22 мин.

Марсьяль велит Софе отойти еще дальше и смотрит в небо. Теперь он различает три вертолета, довольно далеко: два кружат над вулканом Питон-де-ла-Фурнез, третий направляется к другому вулкану — Питон-де-Неж. Он представляет себе полицейских — как они свешиваются в пустоту и, не отрывая от глаз биноклей, высматривают среди деревьев хоть какой-нибудь след, который помог бы им отыскать беглецов. Машина и два человека в ней, где-то между склонами вулкана и рекой — круг поисков заметно сузился.

Именно таким и был его план!

Приманить вертолеты, открыто, у всех на виду, поднимаясь в «ниссане» к вулкану. Помахать красной тряпкой, чтобы раззадорить их. А потом, как в Сен-Жиле, внезапно отделаться от машины, запутать следы и дальше идти пешком… Спуститься по противоположному склону вулкана к Сент-Роз, к океану, к бухте Каскадов.

Марсьяль улыбается Софе, потом начинает складывать вещи в сумку, одновременно стараясь запомнить карту во всех подробностях — перепады высот, леса, ручьи и овраги — и мысленно выстраивая трехмерную проекцию.

Как только они покинут заросли вокруг кратера Коммерсон, им придется столкнуться с двумя серьезными проблемами.

Во-первых, им надо будет пересечь Песчаную равнину, пройти два километра под палящим солнцем по черному пеплу, почти полностью поглощающему солнечные лучи, не отражая их. И нигде никакой тени. Мангал размером в пятьсот футбольных полей, здесь хватило бы места для того, чтобы жарить на нем сосиски для всех, кто населял остров в течение столетия. Им придется идти по открытому пространству, где их будет заметить так же легко, как муравьев на белой скатерти.

А если они каким-то чудом эти два километра преодолеют, им надо будет спуститься к океану по склонам вулкана.

Пятнадцать километров. Разность уровней — тысяча семьсот метров.

Софа точно не дойдет…

10 ч. 25 мин.

— А теперь иди сюда, солнышко. У тебя получился замечательный букет.

Я стою в нерешительности, прижимая к себе стебли. Мне кажется, что края ямы все еще дрожат.

— Иди сюда, солнышко, у тебя голова не кружится?

— Нет…

— Дай руку. Ты бросишь цветы на дно кратера, и тогда старая дама с голубыми волосами отправится в рай.

Мне хочется сказать папе, что, если бы он не убил эту бабулю, нам не пришлось бы устраивать весь этот цирк с раем и цветами и сталкивать машину тоже бы не пришлось, но я боюсь, что он опять рассердится.

Я иду вперед. Останавливаюсь в десяти сантиметрах от ямы.

Рука у папы мокрая.

Яма похожа на огромный рот. Голодный рот, который готов проглотить не только мой букет, но и меня вместе с ним.

Как лошадь с ее большими зубами — когда просунешь ей через решетку несколько травинок, она старается захватить вместе с ними и пальцы. И ладонь. И всю руку.

Я упираюсь в камни у самого края ямы, мне хочется, чтобы цветы упали на дно.

— Папа, ты крепко меня держишь?

Мама никогда не разрешила бы мне это делать.

Я наклоняюсь, почти свесившись над ямой. Папа держит меня за левую руку, а правой я, широко размахнувшись, бросаю букет.

Цветы сыплются дождем.

Они падают бесшумно. Я опускаю голову, мне хотелось бы как можно дольше следить за ними взглядом, — до самого центра земли.

Я слышу только, как ветер шелестит листьями и как высоко в небе жужжат насекомые. А может, это вертолеты?

— Папа, ты только не отпускай меня, хорошо?
31



10 ч. 32 мин.

Все улетели…

Кристос остался один сторожить стены полицейского участка в Сен-Жиле, глупее не придумаешь, он чувствует себя котом, которого хозяева оставили в августе полным хозяином большого дома и сада, а сами уехали в отпуск.
Да нет, он все-таки не один.

С ним осталась Имельда. Негритянка сидит в его кабинете и изучает подшивку «Реюньонского жандарма», ежемесячного издания, которое выпускает управление полиции: несколько страничек, заполненных сочинениями вдохновенных стажеров, прославляющих республику, жандармерию заморского департамента и ее офицеров… Кристос в него почти никогда и не заглядывает. На острове выходит столько журналов с полуголыми девушками на обложке… Кому же захочется читать желто-зеленый журнальчик, в котором если и мелькнет юбчонка, так от полицейской формы…

Кристоса сегодня с утра одолевают грязные мысли. Та стюардессочка его возбудила… Он смотрит на гамак и старается вообразить какое-нибудь гравитационное чудо, благодаря которому он смог бы закинуть туда Имельду, а потом другое чудо — забраться туда вместе с ней… Просто так, для развлечения.

Он не стал упрашивать Айю найти и ему местечко в вертолете этого самого Жипе, упустил возможность поиграть в туриста, полетать над островом, посмотреть сверху на каньон, на Маидо, на Мафат и Салази…

Уникальный опыт встречи с дикой природой.

И задаром!

Но кто-то же должен сторожить лавку… На самом-то деле у Кристоса не было ни малейшего желания любоваться слаженными действиями Ларошевых снайперов. Тридцать вооруженных охотников спустятся с небес, подобно ангелам смерти.

А против них — несчастный мужик и шестилетняя девочка…

Маловато для сафари, на его взгляд.

Кристос идет к холодильнику — настоящему, кухонному — за бутылкой пива, оттуда — в кабинет, который делит с Айей и где оставил Имельду. Негритянка отложила подшивку «Реюньонского жандарма» и переключилась на труды по криминалистике. Совершенно ими поглощена.

— Можно?

— Не стесняйся. Сегодня — день открытых дверей, библиотекой могут пользоваться все.

Да Имельда и не стесняется! Кристос немного заскучал. Ему приходится признать очевидное: его планам поиграть в миссионера, забравшись в гамак, осуществиться не суждено. И все же более скромные планы он еще строит. Наручники в правом верхнем ящике, прутья решетки в камере — как выйдешь из кабинета, первая дверь налево… Можно не просто по-быстрому перепихнуться, как сегодня с утра, а добавить к этому несколько пикантных деталей.

— О чем ты думаешь, Кристос?

— Ни о чем.

Имельда откладывает потрепанную книгу и жадно косится на папки, сваленные на Айином столе. Кристос допивает пиво и со скучающим видом произносит:

— Валяй, поройся в них, если хочется. Сегодня все в открытом доступе.

10 ч. 45 мин.

Имельда устраивается в Айином кожаном кресле. Перед ней, справа, в прямоугольной рамке хохочут две девчушки. Тут и гадать нечего — капитанские дочки. Очень похожи на ее собственных, отличие только одно, но весьма существенное: у этих веселых малышек есть папа, который на снимке обнимает обеих разом.

Она внимательно изучает все, что собрали полицейские из местной бригады. Протоколы допросов постояльцев и служащих отеля «Аламанда». Показания свидетелей, хотя бы как-то связанных с Марсьялем Бельоном. Анализы ДНК. Фотографии помещений, где предположительно произошло убийство: номер 38 в «Аламанде», дом Шанталь Летелье. Другие снимки, любительские: гостиничная парковка в день исчезновения Лианы Бельон, порт Сен-Жиля примерно в то время, когда был убит Роден, ботанический сад, где Бельон и его дочь, скорее всего, скрывались в течение нескольких часов…

Имельда старается все запомнить. Что бы ни думал на этот счет Кристос, сама она никогда не считала, будто у нее хоть сколько-то развито дедуктивное мышление. Она просто ничего не забывает. Она собирает, распределяет, раскладывает по полочкам — и очень быстро находит, когда понадобится.

Кристос клюет носом, сидя рядом с ней. Раскрытый на середине — там, где на развороте гордо позируют немногочисленные женщины из морской бригады, — «Реюньонский жандарм» падает у него из рук. Кристос трезво все обдумал и смирился. Да, Имельда чувственная и ненасытная любовница… но она придерживается традиций. И думать нечего трахнуть ее где-нибудь, кроме ее постели…

А если говорить о работе, так телефон в участке молчит уже больше двадцати минут. Все разбежались. Всем на все…

10 ч. 51 мин.

Вот тут он как раз и вошел. Кристос с первого взгляда его даже не узнал в этих темных очках, белом льняном костюме и с каплями пота, повисшими на черной с проседью бородке.

— Я бы хотел поговорить с капитаном Айей Пюрви.

Зато его голос младший лейтенант узнал сразу. Арман Зюттор, управляющий отелем «Аламанда».

— К сожалению, ей пришлось отлучиться…

Кристос пытается жестом изобразить взлетающий вертолет, но понять, что именно он показывает, кроме него самого, не способен никто.

Зюттор чертыхается.

— А что случилось? Еще кого-то из постояльцев недосчитались?

Управляющий вытирает бородку ладонью.

— Двоих!

Кристос падает на ближайший стул.

— Только этого не хватало… Я их знаю?

— В общем, да. Это Жак и Марго Журден.

Младший лейтенант стискивает обеими руками глянцевые страницы «Реюньонского жандарма». Растерянно смотрит на Имельду — а вот Зюттор, кажется, даже и не заметил ее присутствия.

— Журдены пропали? — тупо повторяет Кристос.

Зюттор, похоже, по этому поводу в панику не впадает. Он садится, не спеша снимает темные очки, вытаскивает бежевый шелковый платок, утирает пот с висков.

— Да нет, лейтенант, не то чтобы пропали. На самом деле они просто уехали из «Аламанды». Сказали мне, что решили остаток отпуска провести на Маврикии.

Кристос поднимает глаза к небу, держа скрученный журнал словно полицейскую дубинку.

— Их можно понять, — все тем же скучным тоном продолжает управляющий. — План «Папанг» не входит в число развлечений для туристов, перечисленных в путеводителе.

— Вот сволочи, — не выдержав, вставляет Кристос.

Арман Зюттор улыбается, а Кристос, вспомнив любимое занятие Жака Журдена — рассматривать весьма откровенные фотографии встречающихся на его пути девушек, в том числе и Лианы Бельон, — разом вскакивает.

— Хоть он и адвокат, а свой отпуск на Маврикии может засунуть себе сами знаете куда, и его женушка — тоже. Они главные свидетели, и, пока Бельон в бегах, они никуда с острова не уедут.

Управляющий отелем покачивает головой с таким видом, словно испытывает одновременно замешательство и облегчение.

— Танги Дижу, наш садовник, сегодня рано утром отвез их в аэропорт.

Он делает паузу, чтобы посмотреть на часы.

— Сейчас они уже в самолете. Им не в чем себя упрек…

— Подонок! — Кристос не дает ему договорить.

Довольная улыбка, застывшая на лице Армана Зюттора, не исчезает, но в каждой морщине снова блестят капли пота — словно вода в оврагах после короткого ливня.

Младший лейтенант продолжает:

— И сколько же они вам заплатили, чтобы вы придержали эту информацию до тех пор, пока самолет не взлетит?

Тонкий бежевый платок, которым Зюттор утирает серебристые виски и бородку, превратился в мокрую тряпку. Младший лейтенант, который выше управляющего на голову, наклоняется к нему.

— Да, я понимаю, за ваши бабки любой каприз, и не надо мне тут петь про кризис. Не беспокойтесь, Зюттор, их встретят в аэропорту имени сэра Сивусагура — как его там. [35] Адвокату и его красотке лучше бы согласиться с нами сотрудничать, если они не хотят маврикийской версии плана «Папанг» на свою задницу.

Зюттор опять смотрит на часы.

— Вам придется поторопиться, лейтенант. Самолет приземлится через десять минут.

Кристос присвистывает и изображает аплодисменты.

— Ничего не скажешь, Зюттор, все спланировали отлично. Остров Маврикий — независимая республика, склонная скорее защищать богатых иностранцев.

Кристос метко запускает «Реюньонского жандарма», будто дротик, в стальную корзину для мусора, и та отзывается звоном.

Затем он снова поворачивается к управляющему отелем «Аламанда».

— Вот только Маврикий — это все же не Каймановы острова. И со всеми островами архипелага [36] у нас заключены соглашения о борьбе с нелегальной иммиграцией, следователи и полицейские друг с другом сотрудничают. Так что пусть ваша парочка не обольщается, у нас завтра же утром будут все разрешения, какие надо, чтобы подать им кофе в постель. Вам известно, где они поселятся на Маврикии?

Зюттор хмурится, крутит в руках темные очки.

— Отель «Голубая лагуна». Я сам им его и посоветовал.

— Почему именно этот?

— «Голубая лагуна» — это полсотни хижин на сваях, прямо на воде. Мои клиенты долго раздумывать не стали.

— И что, в понедельник после Пасхи там нашлись места?

— Управляющие друг друга всегда выручают…

Кристосу нестерпимо хочется на несколько часов засунуть управляющего в холодильник, а потом ради собственного удовольствия допросить с пристрастием, но есть дела более срочные…

— Хорошо. Дайте мне адрес и телефон «Голубой лагуны» и валите отсюда.

Зюттор встает и медленно надевает темные очки. Только теперь он замечает Имельду.

— А она кто такая? — спрашивает управляющий, уставившись на сидящую за письменным столом негритянку.

Тон этого вопроса Кристосу не нравится. Должно быть, управляющие отелями на берегу лагуны больше внимания уделяют кокосовым пальмам, шезлонгам и зонтам, чем кафрам, мальгашам и прочим туземцам, которые работают в этих отелях, скользят невидимыми тенями, наводя порядок. И Кристос решает ответить так, чтобы Зюттору мало не показалось.

— Стажер Имельда Каджее. То, что она все время молчит, ничего не значит, она самая умная в нашей бригаде.

Зюттор бросает на нее подозрительный взгляд и выходит.

11 ч. 09 мин.

— Это гостиница «Голубая лагуна»? Вы говорите по-французски?

Собеседник на том конце провода отвечает с акцентом британского студента, затерявшегося в Латинском квартале.

— Да, мсье. Чуть-чуть говорю. Я к вашим услугам. Чем могу помочь?

— Соедините меня с управляющим!

Голос на мгновение замолкает, затем осведомляется:

— Не могли бы вы сообщить мне, по какому вопросу…

— Полицейский участок Сен-Жиля, остров Реюньон! Вопрос жизни и смерти. У нас тут беглый убийца, приведен в действие план «Папанг», до вас, наверное, дошли слухи?

На маврикийского администратора это не производит ровно никакого впечатления.

— Хорошо, мсье, сейчас узнаю, может ли она подойти к телефону.

Кристоса бесит этот флегматик, который, не отходя от телефона, спрашивает у какого-то Майка, похоже, не более энергичного, чем он сам, на месте ли «мисс Доре».

Кто?!

— Грациелла Доре? — орет в трубку Кристос. — Это она управляет «Голубой лагуной»?

— Да, мистер, но…

— Черт, позовите ее уже!

На этот раз в трубке слышны торопливые шаги. Шаги удаляются. Кристос смотрит в окно. Этого проныры Зюттора и след простыл.

Ждать не пришлось и минуты.

Снова послышались шаги, более легкие и неспешные, и на этот раз они приближаются. Высокие каблуки простучали по плитке, может быть, мраморной, остановились. Секундная пауза — и внезапно раздается резкое:

— Да?

— Грациелла Доре?

— Да, я слушаю.

— Младший лейтенант Кристос Константинов. Мне поручено расследование по делу вашего бывшего мужа, Марсьяля Бельона.

Прежде чем ответить, Грациелла Доре вздыхает с явным раздражением.

— Я вчера уже все рассказала тому типу из консульства, который приезжал в отель меня допрашивать. Он меня заверил, что работает в сотрудничестве с полицейским управлением Реюньона.

Кристос знаком просит Имельду дать ему папку с делом Бельона. Одной рукой перебирает бумажки. И почти сразу натыкается на три скрепленных листка. Показания Грациеллы Доре, которую допрашивал в воскресенье 31 марта, в 21 час 17 минут, в отеле «Голубая лагуна» на острове Маврикий, Даниэль Колансон. Даниэль Колансон… Кристос смутно его помнит — бывший полицейский, раньше работал в Сен-Дени, после беспорядков в Шодроне [37] впал в депрессию и в конце концов перешел работать в службу безопасности консульства на Маврикии. Им передали эти показания по факсу из центрального управления сегодня утром, перед тем как они рванули к Шанталь Летелье. Он сунул их в папку не читая. Некогда было… И никого они не интересовали. Бельон — преступник. Кроме облавы, ничто не имело значения.

— Вы еще здесь, лейтенант?

Кристос оторвался от показаний. Некогда ему сейчас копаться в этих бумажках, он должен выиграть время.

— С чего вдруг Журдены к вам завалились?

Снова вздох, на этот раз в нем слышится удивление.

— Какие вы там, в жандармерии, оказывается, непосредственные и прямые!

— Да нет, просто время поджимает.

— Журдены — это парижский адвокат и его жена? Мне недавно звонил Арман Зюттор, он мой старый друг, и по его просьбе я освободила для них номер. Услуга за услугу. А что, не надо было этого делать?
— Почему же? Просто совпадение показалось мне странным.

Он думает о том, что Арман Зюттор, скорее всего, уже был управляющим «Аламандой» в те времена, когда Грациелла Доре держала бар-ресторан на пляже Букан-Кано. Один круг…

Кристос ведет пальцем по лежащей перед ним бумаге. Строчки прыгают у него перед глазами.

— Мадам Доре, вы можете кратко изложить мне то, что рассказали вчера Колансону?

— Это радует. Вы вообще в полиции между собой общаетесь?

— К сожалению, в последние два дня мы заняты по горло. Так какая у вас версия?

— Простите?

— Я предполагаю, что вы следили по телерепортажам за побегом вашего бывшего мужа. Сейчас у нас уже три трупа.

— Вы хотите услышать мое мнение? Я правильно поняла?

— Правильно.

— Я вчера сказала этому типу из консульства, что я думаю. Вы ошибаетесь. Во всем, от начала до конца. Марсьяль не имеет никакого отношения к этим убийствам, он и мухи не обидит.

Марсьяль Бельон?

И мухи не обидит?

Кристос чертыхается. Ему надо было не пожалеть времени и прочитать показания Грациеллы Доре. Этот Даниэль Колансон, насколько он помнит, хоть и тяжел на подъем, зато, когда допрашивает свидетелей, проявляет немалую сообразительность.

— Ваш бывший муж был осужден за причинение смерти в результате случайного стечения обстоятельств. Он виновен в гибели вашего сына.

Спокойный до тех пор голос Грациеллы Доре впервые поднимается до визга — это напоминает эффект Ларсена в плохо отлаженном микрофоне.

— Что вы там читали? Отчет следователя Мартен-Гайяра? Газеты того времени? Что вы знаете о случившемся той ночью? На какие свидетельства опираетесь?

Кристос не торопится отвечать. У него появилось странное ощущение, будто ход расследования вот-вот круто повернется. Он взвешивает слова.

— Марсьяль Бельон невиновен в гибели вашего сына Алекса? Я правильно понял ваши слова?

— Я уже вчера так и сказала вашему коллеге. Марсьяль здесь ни при чем. Он взял вину на себя. Поскольку надо было найти виновного…

Кристос пытается соображать как можно быстрее. А что, если они с самого начала рассуждали неверно, шли не в том направлении? Если Марсьяль невиновен в гибели сына, если он, напротив, стремится отомстить, — нечто в духе графа Монте-Кристо? Если он именно для того и вернулся на Реюньон? Было бы у Кристоса сейчас время посоветоваться с Имельдой…

— На пляже Букан-Кано был… был кто-то еще?

— Это давняя история, лейтенант. И мы довольно долго залечивали свои раны.

— Вы должны рассказать мне больше, мадам Доре.

— А что это изменит? Что изменится, если вы узнаете, как на самом деле умер Алекс? Какое это имеет значение для вашего плана «Папанг»?

— Искать и находить связи между прошлым и настоящим — наша забота, мадам Доре. Вы мне не ответили. Был на пляже Букан-Кано еще кто-то?

— Я вчера уже все сказала этому типу из консульства.

Кристос закрывает папку с делом Бельона. Если бы в показаниях Грациеллы Доре было хоть что-то интересное, центральное управление им на это указало бы.

— Ничего вы ему не сказали! Ни слова о тех, кто работал в вашем баре. Ни слова о возможных свидетелях гибели Алекса. Ни слова о том, что заставило вас закрыть свое заведение через два месяца после трагедии и почему еще несколько недель спустя вы покинули остров.

— Психологией увлекаетесь?

Кристос заговорщически улыбается Имельде.

— Пробую разобраться. Посещаю вечерние курсы.

— Отлично, лейтенант, так и продолжайте. Все, что я могу вам сказать, и повторяю это уже в третий раз: вы заблуждаетесь. Марсьяль никого не убивал. Он на это неспособен.

— Мадам Доре, чтобы признать вашего бывшего мужа невиновным, этого недостаточно. Прямо сейчас за ним охотятся одиннадцать вертолетов и больше тридцати полицейских.

— С сачком? Ваши люди гоняются за человеком, опасным не более чем какая-нибудь бабочка.

— С ружьями, мадам Доре. Они не станут рисковать. Они его застрелят.

Кажется, Грациелла Доре впервые заколебалась. Кристос понимает, что он должен подсказать ей выход. Он припоминает несколько причудливых версий, которые обсуждал с Айей.

— Мадам Доре, вы можете просто назвать мне имена служащих вашего бара, тех, кто был на месте, когда утонул Алекс?

— Это было так давно… Их было много.

— Мы все равно так или иначе узнаем их имена, мадам Доре.

— Вы быстро действуете, лейтенант. Очень быстро.

— Теперь ваша очередь. Вашего прелестного мотылька в ближайшие минуты насадят на булавку.

— Я подумаю. Оставьте мне ваши координаты.

— Их было семь, мадам Доре. Я хочу услышать семь имен.

— Совершенно верно, лейтенант. Семь креолов. Вы осведомлены лучше, чем вчерашний полицейский.

— Такая у нас работа. Ищем, роем, продвигаемся. Теперь о другом. Есть ли какие-то известия от Журденов?

— Нет. Они пока не объявлялись. На стеклянном столе в номере их ждут два стакана ванильного пунша и букет антуриумов.

— Райский уголок! Как только Журдены до вас доберутся, свяжитесь с Колансоном, полицейским из консульства. Или ваши хижины вполне могут остаться без крыш — их снесут вертолеты наших суровых парней…

Грациелла Доре снова заговорила холодным и нейтральным тоном, как и положено управляющей роскошным отелем.

— Я подумаю, лейтенант.

11 ч. 11 мин.

— Что скажешь, дорогуша?

Кристос только что положил трубку и теперь с нетерпением ждет заключения Имельды, которая слушала весь разговор по громкой связи.

— Миленько…

Младший лейтенант в недоумении таращит глаза:

— Ты о чем?

— О «Голубой лагуне»! Хижины на сваях, букет антуриумов — все это очень миленько. Свозил бы ты меня…

— На Маврикий?

Кристос пристраивается на краю стола, за которым сидит негритянка.

— По-моему, это место для юных влюбленных парочек…

Имельда хватает ластик и запускает им в Кристоса, тот со смехом пригибается.

— И без выводка!

Пока Имельда ищет другой снаряд, Кристос любуется ее эбеновым телом в широком вырезе платья. Он знает способ умилостивить свою чернокожую мисс Марпл.

— А как насчет дела Бельона, красавица моя? Ты нашла кончик нитки, за который надо потянуть, чтобы распутать все эти узлы?

Имельда прекращает обстрел и начинает рассуждать вслух.

— Не знаю, мне надо во всем этом разобраться. Журдены, Арман Зюттор, те, кто работал в баре десять лет назад, и те, кто сегодня работает в «Аламанде», отношения между Марсьялем Бельоном и его бывшей женой, и с его новой женой, и с Алексом, и с Софой…

Воспользовавшись тем, что Имельда увлеклась рассуждениями, Кристос тянется к ней. Ему нестерпимо хочется расстегнуть одну-две пуговицы на ее платье, просто чтобы порадовать глаз. Негритянка, полностью поглощенная своими соображениями, ничего не замечает.— Все это как-то связано одно с другим, — продолжает она. — Насилие не вырастает на пустом месте, для него всегда есть подготовленная почва.

Младший лейтенант наклоняется и дует ей в шею.

— А удобрений здесь более чем достаточно. Несправедливо распределенные деньги. Общая безработица. И даже расизм, если копнуть поглубже.

— Вот уж чего нет, того нет. Тут вы ошибаетесь! Насилие на острове порождено совсем не этим.

Кристос отвечает ей машинально, почти уткнувшись лицом в грудь любовницы. Ему хочется добавить секс к длинному списку мотивов, побуждающих островитян убивать ближних.

— Ну так что же, красавица моя?

— Не знаю… Я каждый день просматриваю раздел происшествий в газете. Преступления на каждом шагу, куда ни глянь — брошенные дети, избитые жены, соседи, которые режут друг друга… Но истоки всего этого надо искать в другом месте… они скрыты…

Имельда продолжает рассуждать, она на мгновение вспоминает отцов своих детей. Обычная история, всегда одно и то же. Безделье. Нищета. Пьянство. Злоба. Пока островитянки получают и тратят детское пособие, отцы и свекры постепенно утрачивают всякое достоинство.

Она почти шепчет, словно открывает тайну:

— …в каждом человеке.

Кристос ее не слышит. Он тянется к ней уже обеими руками, его пальцы нацеливаются на верхнюю пуговицу у выреза, но тут его зад соскальзывает со стола, и ему удается сохранить равновесие, лишь ухватившись правой рукой за плечо Имельды, а левой — за ее грудь.

Имельда отшатывается.

— Убери лапы, распутник. Я и так уже здесь засиделась. Меня дети ждут, надо карри готовить…

11 ч. 23 мин.

Имельда оставила машину рядом с почтой, за поворотом на бульвар Ролана Гарроса, метрах в пятидесяти от полицейского участка. Она идет к стоянке, на ходу пересчитывая монетки в кошельке. Один старый креол почти каждый день ставит здесь свой грузовичок и торгует клубнями чайота по невероятно низким ценам. Туристы на это больше одного раза не попадаются… Как правило, чайот они ненавидят настолько же, насколько реюньонцы его обожают.

Имельда переходит улицу.

Прямо перед почтой стоят три машины. Грузовичок фермера. Синяя «Пикассо». И внедорожник «шевроле каптива». Черный.

Имельда не может оторвать взгляда от внедорожника: машины такого размера на острове редкость, а еще большая редкость — такие, как этот, с его двойным глушителем и хромированным кенгурятником, защищающим передний буфер, фары и капот.

Имельда дрожащей рукой закрывает сумку. В это невозможно поверить, однако ее зрительная память не позволяет ей усомниться.

Она уже видела этот автомобиль! И часа не прошло, как она видела его на фотографии в папке с делом Бельона, лежавшей на столе капитана Пюрви.

Она инстинктивно делает шаг в сторону, пытаясь спрятаться за стволом огненного дерева, укрывшего своей тенью улицу до самого угла. Торговец чайотом удивленно смотрит на нее из-под полей шляпы, беззубая улыбка застыла на его лице. Неумеренное чтение детективных романов приучило Имельду к тому, что в совпадения верить нельзя… Ей приходится признать очевидное.

Машина, которую она видит перед собой, машина, стоящая сейчас в двух шагах от полицейского участка, три дня назад была припаркована на стоянке отеля «Аламанда». Точнее, в пятницу, во второй половине дня, именно тогда, когда исчезло тело Лианы Бельон и когда был убит Роден.

Мишель Бюсси