Читая письма Чехова

Когда я приезжаю к родителям, то, в последнее время, из бесчисленных книг выбираю или какие-нибудь старые издания конца 19-начала 20-го века, или  Чехова (тут полное собрание).
В прошлый раз я читал его письма. Сейчас тоже начал с них. Прочитав некоторое их количество, десятка два, решил, что хватит. Мне показалось, это однообразно и не увлекательно. Он переписывается либо с редактором, либо с родственниками, либо ещё с каким-нибудь значимым человеком по литературной части. Литераторам и редакторам безмерно льстит в каждом письме, с младшими братьями чрезмерно и занудно нравоучителен, фамильярен и даже как-то скрытно высокомерен.
И, поскольку это всё повторялось одинаково, и, я вспомнил, и в прошлый раз было то же, то мне расхотелось это читать.
 И вот я решил прочесть ещё одно-два и закончить.

 И вдруг, в письме своему дяде,
между расшаркиваниями в гостеприимстве и признаниями в любви к его семье, с одной стороны, и обещанием вскоре снова написать, в конце, вдруг предложение:
"Сейчас зазвонили в храме Христа Спасителя."

  И всё. Я замер в оцепенении.
"Сейчас зазвонили": прямо сейчас, почти сто сорок лет назад, в моей голове звонили колокола храма Христа Спасителя, которого нет уже почти сто лет...

 Понимаете, сидит за столом, молодой врач и молодой писатель, возможно, у окна... На дворе 1886 год. Он пишет письмо дяде, старается написать хорошо, думает о том, чего писать не следует, а что надо написать обязательно. И, когда пишет, одновременно, тренирует своё писательское мастерство. А, может, наоборот, от него отдыхает. И вдруг с улицы раздаётся звон колоколов. К содержанию письма этот звон никакого отношения не имеет. С тем же успехом можно было написать: "О, солнце выглянуло/конка проехала/дождь пошёл!" - но это всё не привлекает его внимания. Или ничего такого не происходило. И, если бы вдруг дождь пошёл, он так же бы написал про дождь, если бы тот отвлёк его от письма. Но зазвонили колокола. И сразу ясно, что его жильё в Москве где-то рядом с храмом, и это не когда-то, а прямо сейчас, в 1886-ом. И он точно знает и угадывает по звуку где звонят.

 Чехов  целиком занят письмом и колокола его отвлекли, и, я думаю, он даже не осознал, зачем написал эту фразу, видимо, автоматически. То есть он не продумывал её написание, не планировал, она написалась сама, непроизвольно.
 И именно эта фраза, этот образ сейчас зазвонивших колоколов, стал самым живым, самым ярким, сделавшим неважным всё, что он писал в этом и всех предыдущих письмах почти на ста страницах, что мне довелось прочитать.
  Именно эти, случайно возникшие, неосознанно вписанные в письмо колокола, сделали живым и это письмо, и всю книгу, и время, которое оказалось нелинейным, а вдруг обретшим объём и протяжённость; и всю историю России; и Москву, с её перелицовывавшимся обликом в зависимости от политической обстановки; и Храм Христа, прошедший чудовищную трансформацию от устремлённости в небо до ямы с водой и обратно, но уже не точно обратно, а ... теперь он мог стать только копией себя, что означает не только иную оболочку, но и иное содержание, скрытое от глаз, но  совсем не то, вплоть до того, что даже противоположное...
И теперь всё это стало прозрачным во времени и сути событий, во всей их протяжённости и глубине, трагичным и прекрасным одновременно, что и отличает живое от неживого...

 Так, однажды, я видел, как юная девушка, которая только училась танцевать, во время танца, в котором все движения были продуманы, хорошо выучены, оправданы, все были точны, правильны и прекрасно соответствовали музыке, и она была хороша, вдруг замешкалась. Забыла какое следующее движение. Её замешательство было очень кратким, непроизвольным, едва заметным, так же, как едва заметна непроизвольная фраза Чехова в этом объёмном письме. Но, во время этого замешательства, она сделала кистью какое-то неумышленное движение возле подбородка, и тут же продолжила танец.
 Но это движение изменило всё. Оно оказалось столь изящным и подлинным, что танец стал живым. И она стала необыкновенно живой и какой-то неописуемо прекрасной. Она и не заметила этого движения.
  И, если ей сказать об этом, и она попытается повторить это движение, оно никогда не будет тем же самым, оно будет копией. И не произведёт того оживляющего эффекта.

 Вот так, иногда, у меня случаются некоторые стихи. Которые я не планировал. Которые не хотел писать. Они приходили внезапно, застигая меня врасплох. Настолько не хотел, что сопротивлялся, потому что сейчас некогда, или ночь, и я хочу спать. Но выходило так, что именно они, возникшие как будто ниоткуда, не по моей воле, а даже вопреки, оказывались, после того, как я их всё таки дописывал, самыми сильными, какими-то бездонными. И я потом смотрел на них, и смотрю до сих пор, как на чудо, и признаю, что сам бы так никогда не написал.

***
 В этой заметке я хотел сказать о том, почему я теперь продолжу читать чеховские письма, только и всего. Потому что это куда живее соединяет меня с историей моей Родины. Я буду внимателен к деталям и, может быть, замечу что-нибудь ещё.
 Но вышло, что я написал не об этом. Не про Чехова. И не про Храм Христа Спасителя. И не про танцующую девушку. И не о творчестве.  И не о себе. Вышло совсем о другом, о чём-то значительно большем.

 Вот нам кажется, всё хорошо, мы умиротворены, довольны, у нас всё в порядке. А на самом деле всё накопленное исподволь участвует в нашей жизни непрерывно, действуя оттуда, из глубины. И мы часто не замечаем, как это происходит. Мы просто чувствуем какие-то смутные опасения, или, часто, нежелание делать что-то. Мы не решаемся совершить то, что очень хочется и сожалеем потом об этом всю жизнь. Не раскрываем вложенный нас талант, растрачивая свою жизнь на привычки, правила и чужие истории. Страшно выйти из раковины, сделать что-то неизвестное. Поэтому люди стараются контролировать себя: свои действия, мысли, чувства, подчиняя их готовым шаблонам. Контролировать каждый шаг, всю свою жизнь. Иногда и чужие жизни.  Потому что, если не контролировать, то что же это будет? Страшно. А вдруг я натворю что-нибудь ужасное? Или он, тот, другой натворит?
Ведь мы знаем, что часто так и происходит.
 
 Но именно там, в этом же просвете, иногда мелькающем в сплошной и нескончаемой полосе контроля,  иногда случается то, что ощущается, как настоящая жизнь, как что-то ослепительно прекрасное, волнующее, невыразимое словами, может быть, как истина. Это что-то, что стоит пережить. Это то, что стоит пытаться заметить, во что стоит вглядеться и вглядываться снова и снова.

28.05.2024