Обычный разговор с братом-поэтом. Виктору Кнейбу

   

        Ой, Виктор, здравствуйте, Вы точно тот человек. который мне позарез  нужен!  Умеете ли Вы улыбаться? Вопрос очень актуальный!  Поговорить мне хочется  о такой безделице, как стихи,  которые в  виде огромного множества тоненьких книжек различных авторов существуют на свете. Ютятся где-нибудь.  Большинство из них не пользуется популярностью, непонятно  почему.  В этих книжках вполне понятные слова: они звучат так,  как будто идет дождь,  либо движется по длинным рельсам железнодорожный состав, он  безобразно нарушает тишину, пугливо лежавшую  до этого на них, а  ведь до того  был только шум листвы,  и больше ничего, это и была тишине. Рельсам было легко держать ее на себе. Короче, книга стихов – это  впечатление и больше ничего.  Почему же, иногда,  читая, слышишь плач ребенка,  блеянне козы,  звон ручейка или что-то совсем непонятное; возможно, бормотание старика, стук ложки о дно тарелки. Настрой себя на любую неожиданность, открывая книжку. Так бывает, если ты поэт. Короче говоря, все это звуки, которые слышишь ты, ты один, а они лишь ненадолго привлекают внимание людей и не остаются в памяти.  Никто  не заставляет нас это делать, и  оптимист улыбается чаще, чем пессимист. Переводчик это человек, который  поможет вам понять автора, бормочущего что-то на непонятном, чужом языке.  Вот что обязан делать переводчик. Ожидали ли Вы такого поворота?
   Я  каким удовольствием прочел первую часть вашего письма! Вы  назвали себя не   писателем, не читателем, а переводчиком. Переводчики - это такие легкие летние  жуки, которые садятся на полевые цветы и пытаются рассказывать нам о них. Один говорит, у меня желтый, другой  выбрал  красный, у третьего небесно-голубой. Один жужжит неясно, другой гудит прекрасно, а дальше мы с тобой!  Какой нашел цветочек? Ты состоишь из точек,  на мне лишь две полоски на крыльях по бокам, и ветер звук разносит, слова мои уносит, уносит  вдаль легко, по всем сторонам.
    Ты говоришь о красном, ты говоришь прекрасно, гудящий сильный звук. Я говорю о синем, прекрасном и красивом, как все, что есть  вокруг. Нас то похвалит ветер, то вскрикнет, то молчит, А сверху Солнце светит, а мы с тобой как дети: - Волшебные лучи! И красный, и зеленый, а мозг мой воспаленный о том не хочет знать. Зеленый так зеленый, и над зеленой кроной  могу я полетать!
    
      Что улыбнулся, парень? В каком ты нынче классе?  Но я  с тобой, ты  классик. Вот - на лугу цветок.
    Положим, это Пушкин. Насторожили ушки? Урок и есть урок.
    Ты классик перевода. Посмотрим на погоду. Над нами хмурый дождь. Возьми же для развода, - причем она, погода? - возьми такой отрывок , чтоб на тебя похож. Не надо про баталии, про ордена,  медали, не надо о цветах. Ты сам стань сразу  Пушкин, ты позабудь игрушки, гори сегодня сам.

   Придут,  откроют двери, пойми, они поверят, Тебя увидев, скажут, вот  Пушкин, он живой.  Тогда ты улыбнешься, - нет, громко рассмеешься, - и станешь Сам Собой!

    Ах, Виктор, добрый Виктор, источник всех побед! Пойми, что ты не диктор, средь нас такого нет! Нас учат переводу, как в басне про слона.

    Вот слон стоит шершавый, могучий, безусловно, но кожа не видна. Вот муха пролетела, к нему на тело  села, пусть даже укусила, что  муха для слона!. А слон, он и не вздрогнул, и не взмахнул ушами,  он даже не заметил, а сверху солнце светит, какая тишина!   
  Ага,  причем тут Пушкин? – теперь сгодятся ушки, хотя их,  может, нет. А ты взлети с цветочка, сам превратишься в точку, увидишь белый свет.  Вот слон, а это Пушкин, а дело на опушке, которой в общем нет. Вокруг летают мушки, а ты лишь помнишь: Пушкин, А значит, ты Поэт!
Вот в чкм, друзья отгадка... Не в легкости в словах. не в том, что бает сладко, а в наших головах...
   Вот здесь остановлюсь. Сколько переводов одного и того же стиха. Скажем, басен Крылова или вечных стихов Лермонтова: "...  Выхожу один я на дорогу..."
    Да когда же наконец все это прекратится?!   Да никогда!!! Коль взнуздан конь, всегда будет садиться за стол переводчик. А из-за стола, при удачном стечении обстоятельств, встанет уже Поэт. И ни при чем здесь количество  гласных в строке, мужская или женская рифма, нельзя заниматься  переводом, пока не почувствуешь себя Поэтом. Вот  эта "белая сирень", и я тебя увидел, и я не смотрел на количество гласных в паре строчек, у Иры Свенхаген  и у  тебя. Я Тебе поверил! 
Вот чувствуешь, нет какой-то  детали. Перестройся,  поставь ее!
    Так что пусть много в вашей школе  переводчиков,  но победа ждет того, кто почувствует себя достойным того Поэта, которого переводишь.
   
      Поэтому Маршак переводил Роберта Бернса, и это Роберт Бернс!! и Маршак!! Поэтому я пытаюсь переводить Иру Свенхаген, и, виноват, часто не  беру во внимание ее немецкий дух, но Боже, какое духовное наслаждение переводить  старинные книги, читать перевод их,  как она это делает, на современный немецкий, а мне потом ее строки на русский надо аккуратно переложить на бумагу,  понимали бы вы это! А ее пристрастие к картинам, а ее многоплановость  в других стихах, и мое желание повернуть все  в другую сторону.  Кричу ей, смени галс, - нет, не удается, Но меня-то вы видите, я весь  в поту, я весь в ажиотаже, кричу: - Куда плывем, Ира?  Там  нас ждут?
   Или как я рад каждой встрече с Красимиром Георгиевым. Перед таким  Поэтом надо стоять на коленях!
    Я слабо понимаю четыре языка, немецкий, болгарский, английский и русский. Да, четыре.  Изучая английский, перевожу почему часто слова на немецкий, не сразу же на русский.
    Вот и скинул я с себя одежду! - ну, что остановимся?  нет, не снимай портки! Я уже увидел тебя!  Как неуютно стоять. Стою   с голым задом. Давай посмотрим  на римских атлетов, на прекрасного юного Аполлона, но какой стыд взглянуть на  себя, прикрывающего руками отдельные  места!  Тут же хватаюсь за рубашку и штаны, осматриваюсь, да, я в Риме, да, я  в Венеции, вокруг люди, прилично одетые, женщины в юбках, мужики в штанах, а куда я вырядился, рядом-то с Аполлоном стоять! Вот что такое писать стихи. Не дробыхать! Это  натура морте.  Знаешь, Витенька, с каким наслаждением можно  писать обо всем, с наслаждением,  но  не буду, не буду об  этом, Чур меня, Чур!
     Моего покойного брата звали Виктором, и он был простой работяга, стихи ему были чужды совсем. Настоящая Антарктида.
    Так вот, дальше о Переводчиках.  Надо дышать на двух языках.  Вдох на немецком, а выдох на русском. Вдох, выдох.

     Помяну Юрия Конецкого. Уральский поэт.  Он учился литературному труду где-то в Москве. И он рассказывал, как они перехватывали переводческую работу в толстых журналах. Молодые, нахальные, а в Москве тоже хочется есть. Сидя вокруг стола, парни вместе искали нужное мужское  слово, ссорились,  смеялись, радовались, А чаще переводчик был однн.  Он говорил, что не всегда удавались ему переводы. С каких-то африканских или веселых южно-американских языков.  Слава переводчика целиком как и оригинал  принадлежат  автору текста. А  переводчик  - тот трактор, который вспахивает землю.
     Если помнишь, я спросил, умеешь ли улыбаться? Тогда  человеку должны удаваться радостные  стихи,  дай бог это Поэту!
    Итак,  Переводчик  дышит на двух языках, Стихи должны получаться на двух языках, на немецком, в данном случае, и на русском. Быть надо им безыскусственными, звучать тут и там! Надо настроить себя на автора, ты в этом полностью прав.

     Я приношу свои извинения Ире и Красимиру, нет у меня досконального знания всех четырех языков, есть только наглость понимать русский.  Но горячая смелость города берет!

        Откуда это? Вот я почти не заглядываю русско-немецкий словарь. Зря. Просто уже ни к чему. Годы. Но приятно, когда оригинал понятен без перевода. А иногда возникает необходимость углубиться в поиски нужного слова. Ленивый мозг. Чувство другого языка нужно,  его обширных диалектов, а не только стандартной Дойче велле. Помню, как немцы чудно удивлялись моему стандартному языку. Есть разные диалекты. И это значимо, надо поплавать в этой теплой  воде, а теперь передо мной только Гриммс-маэрхен. Брудер Гримм зинд да. Вам, думаю, легче.

      И теперь я ошарашу вас, Виктор. Попробуйте все это письмо перевести на немецкий язык, и выслать мне немецкий  перевод,  Простите за наглючесть, обращаюсь с просьбой к занятому незнакомому  человек, но выбора нет. Я доверяю Вам это дело.

  Теперь уйду в строну. Я, как и вы,так же «варитесь в котле» вместе с остальными ребятами в вашем кружке. Что-то будет. По крайней мере, вам нравится.  Со мной примерно то же.

    Не люблю  выслушивать мнения других, но  приходится.  Как и все. больше прислушиваюсь к согласным со мной. Вот есть один  среди нас, в таком же котле, тоже с авторитетом из прошлого, который  считает количество слогов, гласных звуков, рифм и называет это уважением к автору. Автор не думал об этих мелочах, когда писал. Я за индивидуальность автора. Но и за индивидуальность переводчика. Вот стадо петухов, и почему  все кричат свое кукареку на заре  одинаково, словно ноты держат перед собой  на бумажке. Хоровое слаженное пение это прекрасно, но вам не предстоит  петь вдвоем на сцене, просто это звуки, это дуэт, вы, повторяя друг за другом строчки на двух языках по-немецки и  по-русски, но самозабвенно, в унисон, и  не слышите даже себя  Вряд ли кто   будет слушать такую тарабарщину со сцены. Сумейте отделить себя от автора.
    Отвлекусь.    Потрясает хор Стретенского монастыря. Но почему-то в хоре я взглядом ищу солиста. Это загадка для меня. Поющие мужчины, ведь до этого надо додуматься!  Какой бархат, какие бриллианты! Есть тексты,  которые поются так...
     И вдруг Булат Окуджава,  затмивший всех.  Есть Цой и Кинчев,  и есть те, кто плачет в зале. Органически плохо слушаю на старости лет Высоцкого,  всему свое время. Но записал бы в вечные поэты Викторию Иванову, и многих, при нас с вами  прозвучавших. Александру Пахмутову и Николая Добронравова, Людмилу Зыкину и Анну Герман. Как всегда тяжело живется  людям при их большой славе. Не стремитесь на пьедестал, стремитесь  в высоту.

   Я зачитаю это письмо в будущем сезоне Петроглифа. я буду знать Ваш ответ. А у Вас станет время обдумать. Надо встпть на крыло! Надо суметь перевести не только смысл, но и интонацию человека. И остаться собой.
   Хотя вряд ли Вы согласитесь на перевод. И это нормально. Я бы на вашем месте отказался. И я знаю, почему. Мы не должны стоять рядом с Аполлоном Микельанжело. Это не Аполлон в мраморе, это сам Микельанжело. Вот таким он себя видел, юным, чувственным, смелым.
    Спасибо всем живущим! Может, кто-то вступит в дискуссию. Господи, воля твоя,
Ты любишь длинные беседы?

Писать стихи -  всегда забота,
Веду  все время разговор,
С кем? – самому узнать  охота,
Но нет ответа до сих пор.

Вполне возможно, это совесть,
Хотя ее тревожить грех,
Но кто-то  все же пишет повесть
Безвременно ушедших  лет.

Увы, не старец бородатый,
Кто  этот странный Барабек?
Позвольте же узнать, ребята.
Не он ли мне отмерил  век?..

Взываю,  нет пока ответа,
но он  доныне не умолк,
Меня сживает  что со света? –
Мол, человек другому – волк

Вопит,  в цене сегодня деньги,
Что я дурак, что я подлец,
Что в общем шапка-то по Сеньке,
Что я уродлив, наконец.

Тогда я захожу к соседу,
И вижу –милый человек,
Ведет разумную беседу,
Про ближний дол, про ранний снег.

И вдруг обмолвится, красивый,
Мол, отдавал всегда долги,
Что не подводит меня сила,
Что все моря для нас мелки...

И вот,  когда любовь нахлынет
И закачает берега,
То все наносное остынет
И станет светлою река.

И наши женщины святые,
Надежда, Вера и Любовь,
Нас вновь обнимут с прежней силой,
Ты женщинам  не прекословь.

Гони унынье и безверье,
Зажги в душе своей огни,
Не хлопай за собою дверью,
Живем мы в мире не одни...

Они ответят на вопросы,
Что  ты когда-то задавал.
Крутые берега, откосы,
Летит любви девятый вал!..

Слово то какое обязывающее, дискуссия, надо не обидеть собеседника.
Может, кто-то вступит в разговор...