Лень, алчность и понты - 10

Комариное племя.               
               
Елена была из тех натур, для которых однажды рухнувшие кумиры,  вчерашние друзья или жалкие родственники умирали навсегда. Они мумифицировались в глубинной памяти, и их образы погружались так  глубоко, что только реальное физическое воскрешение могло возродить остроту пережитых чувств и событий. Елена была слишком живой, чтобы жить прошлым и заниматься психоанализом.
Она была из  тех женщин, которые совершив очевидную глупость, сделав чудовищную ошибку или даже попав в лапы к жлобу-насильнику, помотают заблудшей головой, помоются под душем, приведут в порядок одежду  и прическу и полетят навстречу новому дню и новым живительным ощущениям. Жизнь таких натур похожа на фотоальбом: вот это я пять лет назад, вот здесь я такая, а здесь другая, всегда такая разная и в необычных местах - фотографии, между которыми нет зримой связи,  нет логики, нет, как в кино, сюжетного перехода.
Можно сказать, что она жила ради авантюрных побед, но скорее всего она жила ради  ярких красок, ради блеска и торжествующего звона. То есть она была самой жаждой жизни, ее сутью - что вообще не поддается определению и трудно предсказуемо.               
Воскрешение Дыбы произвело на нее подавляющий эффект. Постаревший, он напомнил ей о мимолетности жизни. Ей вдруг показалось, что она вообще не отсутствовала эти три года, что не  было никаких кругосветных путешествий, яхт, вилл, Голливуда, заграничного триумфа...               
И Дыба был совершенно иной. Он смотрел на нее по-доброму, но взгляд его был отчего-то неприятен.               
- Происходит, Елена Сергеевна, следующее, - заговорил водитель: - Я, сотрудник Федеральной Службы Безопасности, и мы спасаем вас от ваших и наших недругов. Сергей Яковлевич принимает в этой операции активное участие. Мы вас давно ждали.
               
Машина остановилась у гостиницы, и все поднялись в номер, где Елену дожидался Афанасий. Он и не подумал встать с кровати, лежал и снисходительно смотрел на вошедших.               
- Теперь вы в полной безопасности, - объявил Луговой, - а вашими похитителями мы займемся.               
-  Тоже  в   сказочку  захотелось,   -  расхохотался   Афанасий.  - Но  лучше бы  вам, господа-товарищи,  ничего не  знать, а  жить бы себе, добывая  мягонькое и вкусненькое.               
- Ты пьян, -  определила Лена. - А меня сегодня похищали!      
- Надо было конька-горбунка попросить выручить. Чего это ты ушами хлопаешь?               
- Это Сергей Яковлевич, а это...               
- Луговой Анатолий Ефремович.               
- Они меня освободили.               
- Ну и хорошо, - Афанасий действительно основательно набрался у Мишки, - а я уезжаю. Попрощаться с тобой зашел.               
-  Я  тебе уеду!  - сорвалась  вдруг Елена.  - Я  тебе попрощаюсь!
Он  ехидно  посматривал  на  всех  троих  и наслаждался  ее гневом.
- Я решил основать столицу мира! В центре будут жить те, кому от двенадцати  до двадцати  пяти, на  окраинах только  те, кто сумел сохранить в себе детство, а  всех остальных  - за  сто первый километр, чтобы они занимались своей вонючей взрослой жизнью.      
Кандыбов и Луговой внимательно и серьезно слушали Афанасия. Правда, при этом Сергей Яковлевич неотрывно следил за Еленой, которая чувствовала его пристальный взгляд и уже боялась его молчания.               
- Ну че ты на нее пялишься? - прервался Афанасий. - Я тебя  узнал! Много еще крови попил?               
- Да он лунатик, - поспешил Луговой, - болтает всякую чепуху!

Но ядовитые слова Афанасия не произвели на Дыбу никакого впечатления. Никто из присутствующих не мог знать, что он давно уже не человек, а что-то типа зомби. А еще лучше представить его информационной ёмкостью или вирусоносителем, содержащим в своей крови мельчайшие частички-идеи, вобравшие в себя определенную кем-то цель.               
С некоторых пор и сам Дыба знал об этом. Порой на него накатывало особое состояние, и тогда он ощущал тончайшие запахи, и его сознание прослеживало путь этих запахов, расшифровывало  их  содержание -  и возникали  картины, воспроизводились  сцены давно  произошедшего.
Он словно  летел за  нитью запаха и  быстро достигал цели, даже  если   источник  находился  за тысячу  километров. Дыба  действительно стал комаром. И отныне он хранил свое тело для укусов, давал любому комару выпить капельку, и тот летел  в поисках очередной жертвы, неся на своем крошечном хоботке частичку-идею, в которую  не был  посвящен и  сам Дыба.
Это только однозначные  мясоеды  и  вегетарианцы  полагают,  что  комары летают для  того, чтобы  их прихлопнули.  На самом  деле, многие  комары - это разносчики бессмертия, это один из способов космического размножения.               
- О, всемогущий, великий Цитрус! - неожиданно возопил Сергей Яковлевич. - Выпей мою кровь до последней капли!               
Его вопль изумил присутствующих. Афанасий даже протрезвел.         
А у Лугового холодный ужас пробежался мурашками по телу.            
- Я так и знала, что этим закончится! - зло прошептала  бледная Елена Сергеевна. - В России живут теперь одни сумасшедшие!

Луговой провел с Дыбой три дня, и за это время в упрямом полковнике произошли коренные перемены. Во-первых, он уверился,  что  Дыба  имеет феноменальные  способности, ибо тот невероятно точно  сумел  передавать  информацию о  перемещениях Елены…  Во-вторых, он полностью  подчинился его воле  после странной  настойчивой прихоти Дыбы - побрататься кровью.
Но Луговой еще помнил о задании -  заполучить бумаги, хотя временами погружался в беспамятное состояние, и ему казалось, что он заболевает.               
А теперь, когда Дыба так по-сумасшедшему завопил, полковник Луговой осознал себя древним воином, готовым ринуться в смертельную схватку. И он уже соскочил и сделал  несколько шагов к кровати,  когда вдруг получил от Дыбы тяжелый удар в висок. Полковник обмяк и рухнул на пол.               
- Что это ты себе позволяешь? - возмутился Афанасий.            
- Теперь только я вас могу спасти, - объявил Дыба.            
Елена надменно улыбнулась, подошла к столу и достала из сумочки листок.               
- Вот что нас спасет! - и она стала что-то быстро писать. Через минуту она объявила: - Положение серьезное. Действительно, без твоей помощи нам отсюда не выйти. Но учти, бумаги ты не получишь, а деньги твои я верну.               
- Мне не нужны деньги, - Дыба достал из кармана полковника пистолет, - и бумаги мне не нужны.               
- Но и меня ты не получишь, - бесстрашно объявила Елена.      
А Афанасий не мог оторвать взгляда от оружия.               
- Хватит и того, что я тебя сегодня увидел, - и Дыба кинул пистолет Афанасию на кровать: -Переоденься в его одежду!         
Через пятнадцать минут они вышли из дверей гостиницы.
Одежда Лугового оказалась велика, но были уже сумерки, и Афанасий быстро сел в машину, а пока участники операции осмысливали происшедшее, «жигуленок» сорвался с места и погнал, увлекая за собой весь эскорт сопровождения.               
Сергей Яковлевич очень хорошо знал Москву, он то и дело  поворачивал в проулки и дворы, крутил и петлял так искусно, что преследователи скоро отстали. Машину бросили у Сокольников, а когда неутомимые агенты ее обнаружили, беглецы уже ехали на такси в обратном направлении.
               
Легко можно вообразить генерала Курехина, когда к нему в кабинет ввели Лугового, на котором были трусы с майкой и накинутое на плечи одеяло.               
-   Просрал!   -  прошипел  интеллигентный   Курехин.  -   Знаешь  кто ты? - Дэбил!  - именно  так почему-то  заключил генерал  - "дэбил",  а не "дебил".               
Но   полковнику   было   все   равно.   В   голове   у   него   звучал сплошной  гул, похожий на жужжание   многотысячного  комариного роя.
- Я - комар! - гордо возразил он.               
А генерал плюнул и приказал арестовать.
               
Вскоре откормленный пенсионер Флавий услышал лязг дверей соседней камеры. По телевизору как раз показывали ненавистную  рекламу о зубном кариесе, которая болезненно напоминала Флавию об  отсутствии собственных зубов и о жестокой старости. Пенсионер пнул обожравшегося кота, привычно замер, приложив ухо к двери, и  услышал, как в коридоре кто-то не то рыдает, не то смеется, а  чей-то голос тревожно сказал: "это пинснец!"               
"Где-то  идет  жизнь,  - завистливо  подумал Флавий, -  уже можно копать землю под картошку, забор на даче нужно подправить, квартира без  присмотра. Соседи,  сволочи, давно  меня не  видели!" - старик всхлипнул и уселся на унитаз - за последние дни у него возникли проблемы с пищеварением, отчего и коту перепадало больше обычного - как питательных остатков пищи, так и жестоких затрещин...

- Каждый человек скрывает что-то мелкое от других, несет  ничтожную тайну. Один ковыряется карандашом в заднице, другой эксбиционист, третий онанист, четвертый эротоман, кто-то украл, ограбил, убил - чувствуете, какая банальность реализации? И ты, Сергей Яковлевич, такой же плоский.               
- Я - комар!               
- Ну что ты заладил - "комар", "комар"! Ты обычный раскаявшийся бандюга. Если тебя и инфицировал какой-то Цитрус, то ты всего лишь исполнитель неведомых программ.               
- Да, я воин.               
- Какова же цель? С кем и за что ты воюешь? Потому что ты -  раб и зомби. Тебя нет, понимаешь?               
Уже три дня беглецы жили на Елениной даче в Переделкино.
Афанасий  беспробудно  пил  и вымещал  свое  раздражение  на Сергее Яковлевиче.
Елена колдовала над листом, но у нее с ним не ладилось.  Слишком многовариантной оказалась ситуация. Корректировок  и оговорок было теперь столь много, что каждый вариант грозил непредсказуемостью.  Все-таки  ей  удалось обеспечить  безопасность в  районе Переделкино, отсечь попытки проникновения в эту зону, а иных безопасных маршрутов  она не  в силах  была осмыслить  - такова образовалась громада информации.               
- Помоги,  - просила  она Афанасия, -  может ты  что-то сможешь.
- Да  пошла ты!..  - он  только и  делал, что  донимал самоуглубленного Дыбу. - Любимая, ты отравила всю мою жизнь!               
Елена обижалась и даже плакала украдкой. Три года они были очарованы друг другом, ей казалось, что они стали единым целым, каждое движение, всякая шутка Афанасия вызывали в ней чувство упоения и восторга. А теперь разом все рухнуло - будто сгорели дрова и потух костер. И она понимала, что они не использовали какой-то иной вариант, что не осмыслили назначение бумаг, что упустили шанс.
И здесь она чувствовала себя неуверенно, ей каждую ночь снились Фантомы.
               
Домик Ольги стоял  пустой, на месте сгоревшей дачи Сиплярских высился новенький коттедж. Вокруг все зазеленело, появились первые цветы и комары, так что Дыба с удовольствием подставлял под их укусы свое бледное тело.               
- Зомби, - гладил его по голове Афанасий и норовил прихлопнуть комара, чем вызывал у Дыбы страшное беспокойство.            
Капризный Сергей Яковлевич воскликнул:               
- Убийца! - и призывал: - О, Цитрус! Великий, всемогущий Цитрус, двинулись-продвинулись! В твой моветон! Сарынь на кичку!
Такой бред веселил Афанасия. Он куражился, плясал, кривлялся - лишь бы не задаваться серьезным.               
- Ну что ты терзаешь больного? - посмеивалась по-началу и Елена. - Его бы в пансионат определить.               
Но в глубине души они оба  не считали  Дыбу больным,  а Афанасий  уж точно знал, что и  Цитрус и  Дыба оказались  более последовательными и состоявшимися, чем он сам. Они сделали свой неведомый выбор, тогда как он топчется и кружит,  не находя  в себе желаний и  решений, оставаясь бесхозной биологической массой.
               
А  после  того,  как  однажды  ночью  он увидел  светящегося и мерцавшего  Дыбу,  он  понял, что  тот действительно  оказался при деле, и что Цитрус действительно велик и всемогущ.
Афанасий позвал Елену, и они зачарованно следили, как вокруг спящего кружатся какие-то крохотные искринки - то поднимаясь и исчезая, то сбиваясь в пучки света и вновь рассыпаясь искрами. При этом тело Дыбы сделалось невидимым, но явственно были ощутимы запахи - вызывающие яркие и четкие образы...               
После этого Афанасий перестал глумиться над Сергеем Яковлевичем и сам стал задумчивым и трезвым. А Елену увиденное вообще  прибило.               
- Это чудо! Он святой!               
- Ага, - не удержался Афанасий, - Серега-Угодник, второй Гришка Распутин! Любимая, не своди меня с ума!
- А мне кажется, что мы уже сошли... Ну и пусть, правда?         
Афанасий посмотрел на нее глазами маньяка-людоеда и отправился откапывать бумаги.               
"Все, -  говорил  он себе, -  или я  есть, или  меня нет.  Хватит с меня "красивых животных".               
Бумаги были упакованы в папки и целлофановые мешки. Листы заметно отсырели, и Афанасий разложил их по комнатам - просыхать.
Елена не понимала таких решительных действий, она взялась ухаживать за Дыбой и даже помыла его в бане, как младенца. Он становился все более беспомощным, смотрел и, по-видимому, не понимал где находится. Но один раз сказал ей вполне логично:
"Ты можешь от меня заразиться".
На что она нахмурилась, но не ответила.               
Переделкинские соседи вечерами умирали от скуки и все, как один, были любопытны.
Они бродили вдоль забора, заглядывали во двор и придумывали всяческие поводы для разговоров. В таком же бесконечном состоянии скуки и абсолютнейшего неведения о смысле пребывания в человеческой оболочке находились жители бескрайней России. Всё остальное население Земли четко знало свое предназначение и разумно наслаждалось мимолетной жизнью.
               
И пока Афанасий переворачивал отсыревшие листы и разглядывал знаки на длинных свитках, на Лубянке произошло следующее:      
Генерал Курехин облачился в парадный мундир со всеми наградами, выпил рюмку армянского коньяка и, не мешкая, выстрелил себе в висок, обагрив служебный стол кровью. За пять часов до этого знаменательного события генерал был уведомлен об увольнении.
В камеру к Луговому явился помощник президента и задавал вопросы.
Но полковник упрямо твердил, что ничего не помнит, так как получил производственную травму, и требовал адвоката, врача и пенсиона по инвалидности.
А  когда озлобленный  дознаватель ушел, то на лице у опытнейшего службиста появилась довольная  улыбка.
И старик Флавий еще долго слышал в соседней камере  поскрипывания и поскребывания, которые постепенно складывались в буквы и слова, и безумеющему пенсионеру уже чудилось, что некто огромный и всеядный ходит за стенкой, потирает руки и ядовито-злорадно приговаривает: "Много еще вас осталось, много..."
               
...Афанасий сложил листы в  аккуратную стопочку,  прибрался на столе, приготовил кофе, заточил карандаш. У него не  было конкретного плана, но он твердо определил себе задачу - разобраться с  невидимым собеседником раз и навсегда.               
Но как только он сел и положил перед  собой лист,  решимость и уверенность куда-то улетучились, ни одна оформленная мысль не приходила в голову. Он смотрел на лист, вертел пальцами карандаш, и его начинало тошнить.
Ему зримо представился хаос  - бесконечный и неостановимый. Он увидел  гигантское жестокое коловращение вселенной. И люди ему увиделись идеями-мыслишками в  этом безбрежном теле космоса. Люди ему привиделись маниями - рекордов, исследований, преступлений, страстей, амбиций... воплощением своих же или соседских желаний - таких же хаотичных и неуправляемых, как рождение, крушение и гибель комет, планет и звезд. И из этого зримого мельтешащего хаоса Афанасий не мог вычленить собственное желание - и от этого его тошнило...
               
Он даже обрадовался, когда снизу его позвала Елена. Он выскочил из-за стола, будто только что сидел на электрическом стуле.               
Но внизу его ожидали еще более тошнотворные переживания. Там, посреди холла, важно и достойно стоял забытый Сиплярский.         
Афанасий помотал головой, приняв его за галлюцинацию.            
- А я к вам по старой памяти, - объявила галлюцинация, - вот заехал помянуть дядю Ося, могилку подправить. Смотрю - и вы тоже здесь! Елена Сергеевна как похорошела, да и ты, мой друг, возмужал! Ну до чего я вас рад видеть!               
Елена виновато качнула головой, и Афанасий понял, что в своей ворожбе она упустила такое вот внедрение. Да и разве объять необъятное?               
- Ну что же... привет.               
- Привет, привет! - Сиплярский пожал руку Афанасию. - Вспоминал вас каждый день, и очень на себя злился! Как гадко себя вел, как тупо! За все хочу повиниться! Одно оправдание - молодость и глупость, без злого умысла! Только позже осознал, что тогда в  твоей душе происходило, и сколько в тебе было терпения и такта! Ты молодец!               
Афанасий смутился от неожиданных похвал. Елена присела рядом со странно улыбающимся Сергеем Яковлевичем.               
- Рад познакомиться, - протянул ему руку Сиплярский.      
Дыба таинственно хмыкнул и взял из рук Елены бублик.      
- Это мой... родственник, - пояснила она.               
- Значит, помотало вас по свету? Молодцы, молодцы! Завидую! Хотя и я тоже побывал за границей, я же теперь в Израиле прописан, да, да, там еврею и место! Но тоска там, я вам скажу! Жизнь плоская и пища дрянь! Жалею, жалею! Россия хоть и в отчаянье, в разоре, но сколько в ней души, потенций, какие богатства! Ведь так? - Но не получив ответа, продолжал: - Говорят, экспедицию ты организовал? Труды твои вышли? Как же – читал. Здорово! Дядя Ося всегда говорил, что ты не от мира сего, любил он тебя...      
Сиплярский закашлял и отвернувшись вытирал глаза.
      
Почему-то эта сцена взволновала и Сергея Яковлевича. Он соскочил, встал по стойке "смирно" и буквально возопил:         
- Цитрус! Цитрус!!! Гой еси! Поёлику!!!               
Елена Сергеевна покраснела, но почему-то с ненавистью смотрела на испугавшегося   Сиплярского. Вопль  так смутил  его, что он с очумелым ужасом вглядывался в воинственного  Дыбу, не  в силах оторваться  от безумных,  наполненных бездонностью  глаз одержимца.
- Это тоже Россия, - невозмутимо объяснил Афанасий, когда Елена усадила возопившего.               
- Н-да... - промямлил гость, - сильно! Как-то, знаете, пробрало. Голос-то какой... необычный.
- Он немного недомогает.               
- Ясно, ясно! - Сиплярский присел на отдаленный стул. - О чем, значит, я?.. Нельзя ли водички?               
Афанасий налил.               
- Всё хорошо, я с тобой. Пойдем, поспишь, - сказала Елена.      
- Я буду присутствовать, - неожиданно добродушно объявил Дыба.               
- Ну хорошо.
               
- И давно ты здесь? - Афанасий наслаждался смятением иностранца.               
- Да я вообще-то по делам, - и Сиплярский шепнул: - У меня к тебе разговор, нельзя ли уединиться?               
- От них у меня секретов нет! - провозгласил Афанасий.            
- Тут такое дело, - продолжал шептать Сиплярский, - я с важным поручением, хотелось бы конфиденциально.               
- Да уважь  ты его, - забеспокоилась Елена - Дыба вновь возбудился и встал.               
- Ну ладно, пойдем.               
Они уже выходили на улицу, когда раздался новый боевой клич:      
- Гой, гойда! О Цитрус!..               
Сиплярскому вновь явно поплохело, он съежился и побагровел.      
- Чего это он так орё... шумит? Он не опасен?               
- Смотря для кого, - усмехнулся Афанасий.               
- Кого он всё зовет? Бога какого-то, да? - Афанасий промолчал. - От его крика у меня все обмирает и холодеет. Он что, сумасшедший?
- Вряд ли. Он логичнее всех нас. Он просто на другом уровне бытия.               
- Ага, - и Сиплярский уважительно заглядывал в глаза, - я всегда ощущал исходящую от тебя самобытность. Не зря же Елена выбрала тебя. Как у тебя с ней?               
- Давай по делу.
               
На воздухе Сиплярский отошел, почувствовал себя уверенней. В зависимости от ситуации или окружения вид его мог измениться кардинально. Вот и сейчас он стал похож на члена представительной посольской делегации.               
- Без обиняков, Афанасий, я напрямую. Я уполномочен провести с тобой переговоры на предмет неких реликвий, являющихся национальным достоянием Израиля.               
Тут уже Афанасий похолодел.               
- У тебя что, в мозгах черви завелись?               
- Не стоит, дружище. Давай отбросим лишнее - симпатии и антипатии. Нам стало известно, что к тебе попали древние свитки. Ты же отдавал за границей экспертам образец.               
- Да это были не мои, - машинально соврал Афанасий.            
- А наши эксперты утверждают, что это кабалистические шифры и относят их происхождение к дохристианским давидовым временам. Я могу тебе показать письменное заключение. Пойми, Афанасий, ты не имеешь прав на эти реликвии.               
- Я считаю их достоянием России, - зачем-то ляпнул Афанасий.
- Россия, - самодовольно протянул Сиплярский, - Сфинкс! Великая Россия приказала долго жить, осталась одна территория, которую  скоро поделят  алчущие соседи.  Империи рушатся  из центра - ты это сам хорошо знаешь. Россия выполнила  свою миссию  и скоро станет обычным осколком славянского мира. Она была слишком лакомым куском, чтобы оставаться несъеденной.               
- Твой дядя Ося считал, что за ней будущее.               
- Дядя Ося предал род, он восстал против предков, обрусел душой! И никакой он не дядя мне! - Сиплярский выговаривал слова с болезненной злостью.               
- И за это вы его приговорили?               
- Да зачем тебе это? Будь реалистом, окинь взглядом весь мир - есть одна империя, особая, негласная, управляющая мнениями, настроениями и ценностями всего мира. Америка - это лишь часть этого царства, некий образец, матрица. Миром должны управлять те, кто умеет это делать, а не хаос и не выскочки...
               
Сиплярский прочел целую лекцию, и со всем, что он говорил, Афанасий умственно соглашался, да и спорить ему не хотелось. Он только спросил:               
- Но зачем вам управление всем миром?               
- Чтобы обезопасить себя от агрессии, чтобы была стабильность.
- Ну да, - равнодушно кивнул Афанасий, - для вас же кроме земного благополучия, ничего не существует. Счастливое вы племя! Конечно, вы победили, вы сила. Только жаль, что вы не понимаете, что существует и другое... Да и победа ваша временная.            
- О чем ты говоришь, Афоня! Мы всегда за сотрудничество с  умными деловыми людьми - это наш принцип, мы же не расисты.            
- Кто его знает.  Ведь вы тоже марионетки. Ты очень глуп, Сиплярский, уходи.               
- Да ты просто не соображаешь, с кем имеешь дело!..         
- Нет,  это ты,  идиот, не  соображаешь куда лезешь!         
Афанасий выплескивал долгое бездействие  ему недоело таиться и придуриваться.               
- Тебе нужны бумаги? Да они тебя в порошок сотрут! Пугает меня! Да я вас могу смести одним росчерком пера! Хочешь, такая буря поднимется, что от ваших побед одно воспоминание останется! Вы же только послаще загнездиться мечтаете, больше у вас и желаний-то нету. Благодари меня, что я вас до сих пор не трогал, и никого не трогал, потому что мне тошно управлять этой помойкой! Пузыри, сука!               
Такой атаки Сиплярский не ожидал, в одно мгновение он интуитивно понял, что этот громовержец не шутит. И инстинктивно возник ответный порыв - наброситься и убить Афанасия  тут же - такова была сила страха. Но этот же страх и парализовал его, вызвал оцепенение и вялость, и если бы Сиплярский был примитивным животным или насекомым, то он притворился бы мертвым.               
- Нужно народам жить... в согласии, - наконец пролепетал он.               
- Чего же ты шастаешь по миру? Езжай на свою прародину и живи в согласии. Чего вы все вынюхиваете и других поучаете? Пугать меня вздумал! Вот тебе! - И он сунул под нос Сиплярскому фигу. – Запомни этот символ!
Но посол всемирной империи уже принял дипломатический вид и достойно ответил:               
- Мы запомним. Но и ты не забывай, с кем имеешь дело.  У каждого смертного есть ахиллесова пята, да и о родственниках с любимыми стоит помнить.               
И чтобы избежать нового гнева, Сиплярский быстро зашагал к калитке.               
- Будь ты проклят! - все-таки успел крикнуть Афанасий в спину.
Не стоило Сиплярскому намекать на близких. Ой не стоило!
         
Давно Афанасий с Еленой зареклись вспоминать о детях, открыли им счета в банках, и каждый по своему тосковал по ним. Ирина вышла замуж и, по-видимому, была счастлива. А что он еще мог сделать для дочерей, если сам был потерян и запущен в своей неопределенности?               
Но в этот вечер он их обезопасил. И бумажная война началась.      
Буквы и слова становились пулями. Но огонь велся не хаотично, прицел карандаша искал врага среди десятков предлагаемых вариантов, в любых местах и в любое время. Афанасию оставалось выбрать и нажать на спуск - "ликвидация".               
И он сделал это.               
С этого времени сознание Афанасия и претерпело необратимые перемены.
               
А вскоре не только в Москве и России, но и по всему миру прокатились события и происшествия, причины которых были понятны только одному ему - безраздельному владельцу ключа от дверцы будущего.               
И кому было дело, что, к примеру, какой-то секретный агент Сиплярский и еще двое, ехавшие с ним, свалились на машине в Яузу и не успели выбраться? Об этом печальном событии попереживали десяток-другой секретных людей да зеваки, осчастливленные бесплатной трагедией.               
За  решением  "ликвидация"  стояли  сотни,  а  то  и  тысячи жизней и  судеб.  Человеколюбы  и моралисты,  узнай  об  этом,  с  гневом бы объявили категоричный протест против такого диктаторства. Но у  Афанасия  было  полное  алиби  -  при  совершении стычек,  несчастий и убийств он находился дома и даже мухи не обижал. Просто он ковырялся в бумагах, попивал кофеек и дымил сигарой.
И только одна Елена понимала и оправдывала его:               
- Как нужно было разозлить человека, чтобы он наконец начал действовать! - сказала она отвлеченному Дыбе.               
Сергей Яковлевич тоже не терял времени даром. Комариное племя кружило вокруг него, сосало его таинственную кровь и, подхваченное ветром, летело в поисках тех, кто смог бы постигать вселенские загадки.


Раздрач