У Зеркала Небытия 14

Камень лежит у жасмина.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.

В цвету серебристый тополь,
Центифолия, а за ней –
Вьющиеся розы,
Молочная трава.

Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.

Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.

«Белый день». Арсений Тарковский.
Белый... Белый стих. Стих?! – Может быть... Белый!? – И это – возможно.
Прикалываюсь! Слегка.
Я никогда не благоговел перед творчеством Арсения Александровича. И не потому, что его стихи (включая переводы) не заслуживают подобного восприятия. Просто – не благоговел.
Вот и это – а оно расценивается ни много ни мало, как шедевр – меня не поражает. Разве, что необычностью. Даже с учётом «белизны».
Камень лежит у жасмина. Под камнем – ужас! – мина.
Ладно. Пусть себе – шедевр. Да за одну только центифолию столепестковую!
Тем более, что мы здесь – как-то, об Андрее. У Зеркала.
А его («Зеркало» Тарковского) изначально дало о себе знать в название «Белый, белый день».
Стихи отца (авторское чтение за кадром) сопровождают всю киноисповедь. Где (в каком эпизоде) звучит это райское – не помню.
А фильм (многострадальный), конечно, достойный. Лучший он или нет у самого Андрея, не знаю. Так – под настроение.
Ладно. Признаю. – «Белый день» в фильм тоже попадает (заходит). В настроение.
Но мы ведь куда-то Дилана (Томаса) приткнуть намеревались!? Или – это только (больше) к «Солярису»? Да ещё – через Содерберга.
Но там (уже – в кино) – всё переплетается.
«Зеркало»... Заполнивший его отложенность «Солярис». А «Солярис» – Станислав Лем. 1961-й. А Лем... – К «Возвращению к звёздам» А. Табачкова, подтолкнувшего нас к «Зеркалу Небытия», пусть и подменяемого (у нас) какими-то его двойниками.
«Солярис» экранизировался три раза (не говоря уже об иных вовлечениях его в художественное творчество).
Первым стал телеспектакль Бориса Ниренбурга. 1968-й. С Василием Лановым в роли Криса Кельвина.
1968-й... Год гибели Юрия Гагарина (27 марта).
Учёл ли опыт предшественника Андрей (работа завершена в 1972-м)? Тарковский предпочитал не связывать себя такими ассоциациями (или аллюзиями).
Ну, а уже в 2002-м появился «Солярис» Стивена Содерберга. Перекличка с А. Т. была в нём достаточно очевидна. Верхогляды увидели там даже нечто, вроде ремейка.
Лучше всё это, конечно, пересмотреть (для сопоставления). Поскольку фильм А. Т. я созерцал неоднократно (свою «дырявую» попрекать здесь лишний раз не буду), а к Ниренбургу меня пока не потянуло, своё «возвращение к Солярису» я начал со Стивена. Вчера (9.05). Вечерком.
А в Тему...
Можно присовокупить (в интерес любопытным) несколько статеек. Вполне достойных.
Сначала я глянул коротенькое «Три визита на «Солярис»: от Лема через Тарковского к Содербергу». Светланы Матюшиной (2019).
Потом взялся за солидную (как по объёму, так и по подаче) ««Солярис» до и после Тарковского» Юлии Анохиной. Впервые опубликованную в журнале «Киноведческие записки» (2011, № 98) с некоторыми сокращениями.
И на посошок поднял «От Тарковского к Нолану через Содерберга» Василия Степанова (2016, журнал «Сеанс»). «Через Содерберга – к Нолану» – это уже об «Интерстелларе» Кристофера Нолана (2014), к С. Лему как бы непричастном, но с Тарковским и Содербергом перекликающимся.
Выдернем те места, где всплывает случайно завернувший ко мне Дилан Томас.
Ю. Анохина:

Смысловым ядром фильма Содерберг делает стихи поэта Дилана Томаса «Конец придёт всевластью смерти» – в пику Ст. Лему, открыто полемизирующему в финале романа с поэтической верой в бессмертие любви и её торжество над смертью. Эти стихи Крис и Рея читают, когда знакомятся, когда живут вместе; их, вместо посмертной записки, сжимает в руке умершая Рея. Хотел этого режиссёр или нет, но получилась невольная перекличка с «Зеркалом», замысел которого вызревал у Тарковского на фоне работы над «Солярисом». В эпизоде перехода через Сиваш, за кадром «Зеркала», звучит стихотворение Арсения Тарковского «Жизнь, жизнь»: «На свете смерти нет. / Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо / Бояться смерти ни в семнадцать лет, ни в семьдесят. Есть только явь и свет, / Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете. / Мы все уже на берегу морском, / И я из тех, кто выбирает сети, / Когда идёт бессмертье косяком». Но если у поэта Тарковского – речь о бессмертии души, то у Содерберга стихи прочитываются буквально: погибнув телесно на Солярисе, Кельвин продолжает жить в своём двойнике на Земле, как и его жена Рея, воскрешённая мыслящей планетой. Иными словами, они в прямом смысле преодолевают всевластье смерти. Хотя этот финал может быть интерпретирован иначе: то, что изначально зритель принимает за возвращение двойника Криса на Землю, на самом деле представляет собой имитацию Земли, созданную Солярисом. И вместо хэппи-энда мы имеем лишь его подобие, а вместо чётко определённого, «закольцованного» финала на Земле – отсылку к ленте Тарковского, где мнимое возвращение героя в отчий дом оказывается лишь материализацией ностальгических чувств и переживаний Криса мыслящим Океаном.

В. Степанов (кинокритик, шеф-редактор журнала «Сеанс»:

Конечно, «Интерстеллар» роднят с «Солярисом» не только масштаб, общие черты концепта (это фильмы о том, как человек через встречу с космосом приходит к самому себе), или органный строй саундтрека и очевидные визуальные рифмы. Подчас неумело и прямолинейно, но Нолан так же, как и Тарковский, желает облучить космос человеческим духом, пропитать его человеческой памятью и горечью чисто человеческого восприятия пространства и времени. Путешествие главного героя «Интерстеллара», пилота Купера, в неведомое приводит его не далеким мирам, а возвращает к самому себе, в тот родной дом, который он оставил много лет назад. Теперь, правда, его ферма превратилась в реконструкцию его ностальгии, памятник, отстроенный посреди гигантской космической станции, несущей человечество к новым рубежам. Трудно не увидеть в этом финале отражение финала «Соляриса» Тарковского. Тот же отчий дом, но смоделированный чужой планетой, видит и Кельвин. А звучащие в «Интерстеллар» стихи Дилана Томаса:

Do not go gentle into that good night,
Old age should burn and rave at close of day;
Rage, rage against the dying of the light.
Though wise men at their end know dark is right,
Because their words had forked no lightning they
Do not go gentle into that good night

неизбежно откликаются в памяти строчками Арсения Тарковского из «Зеркала»:

Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идёт бессмертье косяком.

Спустя почти полвека космос на киноэкране снова превращается в зеркало, в которое человек смотрит, чтобы разглядеть самого себя.

Ну, и от замеченной первой С. Матюшиной:

У Тарковского Крис тоже вспоминал прошлую жизнь, но это носило лирический характер: образ костра, матери в бело-розовом платье у пруда; брейгелевские пейзажи. Прошлая жизнь показывалась под завораживающую хоральную прелюдию фа минор Баха. У Содерберга из поэтического только сборник поэзии Дилана Томаса. Баха заменили на электронную композицию Клиффа Мартинеса.
Несмотря на смещение акцентов, и Тарковский, и Содерберг постоянно обращаются к искусству. В советской версии «Солеросы» режиссер намеренно «заземляет» пространство космической станции картинами Рублева и Брейгеля. Хари произносит поворотные слова о человечности и нравственности именно в библиотеке. У Содерберга Крис находит в руках у мертвой Реи (американская версия имени Хари, с греческого переводится как «мать Зевса») страницу из поэмы «У смерти нет власти» того же Дилана Томаса. Иначе говоря, у Тарковского искусство появляется тогда, когда он говорит о жизни, а у Содерберга – когда он говорит о смерти.

Забавно. И Степанов, и Анохина – в параллель к разным текстам Дилана Т. (представленным в разных фильмах) предлагают один и тот же стих Арсения Тарковского. «Увязка» от Василия показалась мне менее убедительной.
Но. В любом случае, пропащий валлийский гений с Тарковскими (как Андреем, так и Арсением – с последним, скорее, уже через кинокритиков) пересёкся. Об увлечении его творчеством ни у одного, ни у другого я ничего не слышал-не нарыл.
Однако! Тем более, что у «Зеркала» (на Границе Бытия и Небытия) все (по крайней мере как-то «видящие») как-то пересекаются-встречаются-отзываются.
А полные тексты «замеченных» стихов...
А. Тарковский. Жизнь, жизнь...

I
Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
II
Живите в доме — и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом,-
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.
III
Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.
Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.

Дилан Томас... Корректнее было бы привести в оригинале, но – предложу переводы. Правда, последних – в избытке. Пусть будут – от Бетаки (не потому, что лучшие, а лишь в знак того, что и он всплыл как бы случайно).
К «Интерстеллару».

Не гасни, уходя во мрак ночной.
Пусть вспыхнет старость заревом заката.
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.
Мудрец твердит: ночь – праведный покой,
Не став при жизни молнией крылатой.
Не гасни, уходя во мрак ночной.
Глупец, побитый штормовой волной,
Как в тихой бухте – рад, что в смерть упрятан...
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.
Подлец, желавший солнце скрыть стеной,
Скулит, когда приходит ночь расплаты.
Не гасни, уходя во мрак ночной.
Слепец прозреет в миг последний свой:
Ведь были звёзды-радуги когда-то...
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.
Отец, ты – перед чёрной крутизной.
От слёз всё в мире солоно и свято.
Не гасни, уходя во мрак ночной.
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.

Те (переводчики), которые первой строкой запускают «Не уходи покорно в сумрак смерти» (или что-то очень похожее), имеют на то право. Хотя...
Второе. К «Солярису» Содерберга. Созданное Диланом в какие-то 18 лет.

И безвластна смерть остаётся,
И все мертвецы нагие
Воссоединятся с живыми,
И в закате луны под ветром
Растворятся белые кости,
Загорятся во тьме предрассветной
На локтях и коленях звёзды,
И всплывёт всё, что сожрано морем,
И в безумие разум прорвётся,
Сгинуть могут любовники, но не Любовь,
И безвластна смерть остаётся.

И безвластна смерть остаётся.
Не умрут без сопротивления
Эти, волнами унесённые,
Эти, вздёрнутые на дыбу
И привязанные к колесу,
Пусть разорваны сухожилья –
И расколота надвое вера,
И зло, что исходит от Зверя,
Стрелой сквозь них пронесётся,
Но в осколки их не разбить нипочём,
И безвластна смерть остаётся.

И безвластна смерть остаётся.
Пусть не слышно им крика чаек,
И прибой к берегам не рвётся,
И цветок не поднимет венчика
Навстречу стуку дождей,
Пусть безумны, мертвы как гвозди –
Расцветёт их букет железный,
Сквозь ковёр маргариток пробьётся,
И пока существует солнце –
Безвластна смерть остаётся.

8-10.05.2024