чернила

коленный заболел сустав,
от жизни этакой устав,
при этом я, никем не став,
смотрел, как в горку шел состав,
цистерны с цифрами на них,
их насчитал полста одних,
еще пломбированных шесть,
я насчитал, и начал лезть,
через пути, хрустя щебенкой,
на полосу, и месяц тонкий,
мне путь-дорогу освещал,
пока комар вокруг пищал,
то было лето, лето, лето,
собаки заливались где-то,
и через кущи каждый шаг,
предполагался мнимый враг,
что он следит за мною тайно,
а я смотрел и видел дом,
что я построил и окно,
куда тянуло чрезвычайно,
там ты была, там ты ждала,
согретая шотландским пледом,
под приставаниями соседа,
которому ты не дала,
а он курил, не уходил,
он говорил про Рим, про Питер,
а я зашел и ноги вытер,
и с ним бутылку разделил,
и, не заметив, что подстава,
что боль коленного сустава,
меня достала, он сказал –
давайте выпьем за прекрасных…
и в тот же миг его я хрястнул,
всей пятернею по глазам -
так выключают свет на зоне,
чтоб неповадно было злу,
и он убрался и все злое,
ушло за ним, и я уснул,
на три какие-то минуты,
и видел, видимо устав,
как в горку движется состав,
и за составом две собаки,
вдоль полотна уже без сил,
бегут и лают… и просил,
подать перо, чернил, бумаги,
и тут проснулся, ты была,
сияньем месяца объята,
и словно с месяцем плыла,
ни в чем, ни в чем не виновата,
и звезды сыпались живьем,
на яблони и дверь подвала,
и ты склонилась над шитьем,
и что-то тихо напевала.