IV

1.
Ты выходишь в центр и попадаешь в смехотворное ущелье невысоких домов.
Желтый от света фонарей туман льется по переулкам, аннигиллируя с их темнотой.
Идти тут, в сущности, некуда: полторы скучные улицы и пара-тройка более-менее сносных заведений.
Ты вдыхаешь туман, путая его с сигаретным дымом.
Ты выдыхаешь сигаретный дым, усугубляя туман.
Запоздалый троллейбус сверлит помутневшую улицу своей тушей, как неведомая подземная тварь - почву.
Провода гудят и искрят, напоминая о реальности.
Город похож на сон, но вовсе не от того, что прекрасен.
Он похож на сон тем, что из этой дремотной пелены, будто невозможно выбраться.
Он похож на тяжелый неспокойный сон, пробуждаясь от которого только сильнее хочется спать.

Просто идешь по улицам.
Идешь, потому что идется.
Потому что не хочется быть нигде, а значит, нет вариантов кроме одного - идти.
Идти - это имитация ненахождения где бы то ни было.

Город был таким всегда.
В нем как будто ничего не менялось.
Не менялось гораздо дольше, чем он существует, а быть может и никогда.
У тебя ведь всегда было чувство, что твой город появился когда-то давным-давно, одновременно со звездами и планетами?
Притом, появился сразу со всеми своими неподвижными жителями, с вязкой суетой повседневности.
Появился ровно таким, какой есть сейчас и, кажется, каким будет до тех пор, пока Вселенная не разлетится на атомы.
Разумеется, этого не может быть, но кажущееся порой правдоподобнее реальности.

Менялся ты. Менялся до неузнаваемости.
Кроме одного - навязчивого желания уехать.
Вырваться из затянувшегося сна не в дремотный полусон, а на свежий воздух.
На свежий воздух ущелья небоскребов, на свежий воздух проспектов, на свежий воздух нескончаемых потоков людей.
Вырваться из этого плоского мира туда, где можно убежать под землю и проехать во чреве поезда метро.
Вырваться туда, где северный ветер играет домами и антенны на крышах гудят как кроны тысячелетних деревьев.
Вырваться туда, где штукатурка осыпается с фасадов, как осенние листья.
Вырваться туда, где время имеет ход.

Родившись и выросши там, где ты никогда не был дома, ты всегда хотел найти дом.
Но была одна проблема: есть основания полагать, что хотеть тебе нравилось больше, чем делать.
Мечтать о неведомых далях мегаполисов, находя их отголоски даже там, где ты жил, тебе было удобнее, чем сделать шаг в эти дали.
Ты всегда говорил другим (да и себе, что гораздо важнее), что что-то мешает.
Мешало, как и всегда, то одно, то другое, то третье, то тридесятое.
К твоей чести надо сказать, что из таких городов непросто выбраться.
Но чтобы выбраться, надо выбираться. А ты ждал.

Ты ждал, сам не зная, чего ждешь.
Было много разных объяснений, да. Но эти объяснения - это все то же: одно, другое, третье, тридесятое.
И ты не сдвигался с места.

2.
Но вот совсем недавно, быть может даже вчера, что-то случилось.
Ты еще не понял что.
Вернее, понял, но только то, что лежит на поверхности.
Взревели моторы, засияли огненные хвосты рукотворных комет, черные жвала огнестрельных монстров прощелкнули после долгого сна и оскалились.
Это было страшно. Страшно до одури, страшно до боли, страшно до стыда.
Но все это - не более, чем пыль, поднятая каким-то неведомым ураганом.
Все это - не более, чем мусор, провалившийся в тектонические трещины.
Все это - жалкое чирканье спичкой на фоне мирового огня.
Настолько жалкое, что невозможно поверить в то, что от чирканья этот огонь и вспыхнул.
Кажется, что убедительнее была бы другая последовательность, в которой мировой пожар порождает чирканье спичкой.

3.
Что ты сделал тогда?
Ничего.
Ты забился в свой микроскопический мирок, в свой огороженный кусочек реальности.
Забился и ждал.
Ждал, ведь большой огонь так редко горит долго, ведь огромное пламя так скоро пожирает само себя.
Только в этот раз так не случилось.
Что-то сломалось настолько серьезно, что само время изменило ход.
День превратился в месяц, месяц превратился в год, год превратился в жизнь.
Время, как будто споткнулось само о себя и полетело кубарем.
Время свернулось в неуправляемый шторм и подхватило тебя.

Конечно, поначалу ты держался за привычный распорядок вещей.
Ты даже сделал его еще тривиальнее, чем он был, возможно, в надежде, что так он станет покрепче.
Но как скоро ты сорвал себе даже ногти в бессмысленной попытке удержаться и неуклюже отдался на волю этого урагана.
А что тебе оставалось тогда?

4.
Ураган расправлял свои крылья, казалось, бесконечно долго.
Но вот - он накрыл ими весь свет от горизонта до горизонта.
Ураган стал привычен. Ты научился в нем жить.
А что нужно делать, если ты живешь в урагане?
Правильно, ловить его струи и ни в коем случае не падать на землю.

И вот, когда ты научился этому, когда ты понял, что если не разбиться оземь, то ураган вовсе не так страшен, и самое главное, оказаться крепче любого урагана (а песчинка всегда крепче ветра), тогда же ты понял и еще кое-что.
Кое-что гораздо более важное для тебя самого.
Ты понял, что из непролазного вязкого тумана безвременья, обволакивающего твой город, тебя вытащил за шиворот именно этот ураган.
Ты-то думал, что он все сломал, ты цеплялся за уцелевшие обломки и глядел на удаляющийся берег, не думая о том, что за твоей спиной притаилась бесконечная даль.
И теперь ты понял наконец, что надо всего-лишь повернуть голову.
Повернуть голову и пошире открыть глаза, чтобы даль уместилась в них, ведь нет ничего такого, что не могло бы уместиться в достаточно широко открытых глазах.

5.
Теперь...
Да, ты все еще помнишь тот свой город.
Ты помнишь, как всегда боялся споткнуться, выходя из него.
Ты помнишь, как даже пробовал и действительно спотыкался.
Но теперь ты знаешь, что твоя цель и твоя суть - это даль.
Ты знаешь, что даже, если по смешной и жестокой иронии судьбы ты вернешься назад, ты никогда уже не уместишься в то тесное прошлое.
И твое возвращение будет недолгим.
Ты знаешь, что твой город теперь не переварит тебя и будет вынужден выплюнуть, отравившись тобой окончательно.
Ты идешь теперь так же, как и тогда, в тумане, растекающемся по ущельям.
Но теперь это ущелья небоскребов.
Ты теперь позволяешь метро проглотить тебя и совсем не боишься, потому что ты приручил это метро.
Ты вдыхаешь туман, не путая его с сигаретным дымом.
Ты выдыхаешь сигаретный дым, не усугубляя туман.
Запоздалый троллейбус сверлит помутневшую улицу своей тушей.
Провода гудят и искрят, напоминая о реальности.
Но теперь эта реальность - твоя.
Теперь реальность - твой дом.
И ты не отчерчиваешь себе наивно ее уголок, погружаясь в иллюзию, что этот уголок твой.
Теперь твои глаза открыты тому, что таится впереди и взгляд сквозь дверной глазок сменился широко распахнутым горизонтом.