Цыганская история

Диалог цыганок

- Бабушка, а что дорога?
- Дорога, внучка, это – жизнь…
- Бабушка, а что кибитка?
- Кибитка, внучка, дом земной…
- Бабушка, а кони – это.....?
- А кони это – наши дни, что в небо к Богу нас несут…
- Бабушка, цыгане – это божий люд?
- Цыгане – это люд судьбой гонимый. Избранные головы склоняют, когда бубен их гремит звенящей песни в такт…
- Бабушка, а что монеты?
- Монеты – звезды, павшие с небес, чтобы менять на них желания. Лишь истинного не купить на них… На жар лишь сердца можно обменять. Но не всегда: а лишь когда перо Жар-Птицы к шатру Всевышнего долетит.

ЦЫГАНСКАЯ ИСТОРИЯ

Лейся песней Индостана
Сладкогласый соловей,
Откуда вышла суть цыгана,
Полетев в простор полей!
Где звучат святые мантры
Вселенским и земным богам,
Где сцепились воли кванты,
Словно вардо караван...
Шел один цыган по полю,
Встретил дикого коня:
«Унеси меня на волю,
Мою сущность сохраня…
Как тебе, нужна мне воля,
Ветер, небо, да огонь…
Пусть Брахманы прочь нас гонят,
Душу Ромы лишь не тронь…
Мы – отверженная каста,
Но не спустимся до Шудр!
Воля нам нужна, и – баста! –
Бог наш Шива добр и мудр!».
Дал он хлеба с крупкой соли,
Что хранил себе вприпас…
Конь понес по тропам воли,
И не раз от лиха спас…
Встретил Рома и цыганку
На неведомой тропе:
Такую ж Вайшьи-хулиганку,
Непокорную судьбе…
- Твоё имя? - Зингарэлла.
- А куда свой держишь путь?
- Моя арба в ночи сгорела…
Ищу своих… кого-нибудь…
- А не хочешь ли со мною?..
Вардо смастерю я нам;
От всех невзгод тебя укрою,
В обиду никому не дам!
- Ты уж стар, я молодая:
Выдержит ли твой запал?!
- Ишь ты, дерзкая какая!,–
С запалом Рома уж сказал.
- Я не кланяюсь невзгодам,
Будет все нам по плечу…
Дадим начало новым родам.
Надо – в небо полечу –
Солнце для тебя достану,
И...огнем в очаг его!
Кузнецом заправским стану
Я для города всего!..
Что для города – для мира!,–
Тут расхвастался цыган.
Она же,хоть и пошутила,
Да, по нраву атаман!
Наковальня накалилась,
Жаркий молот заходил,
Зингарэлла закружилась…
Дальше петь нет больше сил…
И пошло лихое племя
Честных, вольных хулиган,
Для которых нож и стремя
Бесценней роскоши Брахман!

КИТАЕЦ И ЦЫГАНКА

Катилась кибитка по склизкой дороге,
Идя, заплетались ослиные ноги.
Китаец не спал в той арбе кочевой –
Отправился в путь за цыганкой одной.
Облазил он горы, поля исходил,
Изведал он страны, моря переплыл:
Нигде не встречалась девица-душа…
Ведерко качалось, о кочки шурша.
Китаец уныло матнул головой,
Арба заскрипела у лавки лубной.
Там пряные зелья, духи и шелка,
Заколки, браслеты – сымай с потолка…
И запах такой там диковинных трав,
Что пенится разум, все мысли поправ…
Юнец открывает пьянящий хрусталь,
И жадно вдыхает заморскую даль:
Тут ландыш России, иланг Филиппин,
Лотос Тайланда, тюльпаны равнин.
Дурманящий запах вдыхает юнец,
И вот открывает глаза наконец:
Пред ним продавщица – цыганка его!
Он больше не видит вокруг ничего,
Хватает и кружит ее в полусне…
Из лавки сбежали тот час же оне.
Адманское море, пурпурных закат.
Тела их нагие накрыл алый плат,
И частые гребни: волна за волной
Мерно качали их сладкий покой.

Цыганская песня

8 апреля - Международный день цыган
-----
Разливайся Цы и Ганг
По земле горячей!..
Предсказания тысяч Ванг
Под пятой бродячей...
Шелести моя душа
Листиком кленовым...
В мир иду я, чуть дыша,
Сбросив все оковы...
Ты стелись, стелись, дорога,
Под кибиткою моей!
Нету черта, нету бога –
Вера в Дром – что нет верней!
Над всем довлеет вышня воля
Неизвестного перста...
Выбирает нас не доля –
Сами крест несем Христа...
Тки копытом, конь дорогу,
Как сукно кладет челнок:
Пусть к какому-нибудь богу
Приведет нас на порог...
Мы пред ним раскинем карты:
Погадаем что да как,
Он же нам откроет мантры
Всех земных и вышних благ...

Цыганская королева

Перевод песни Gypsy Queen – Chris Norman

Вы встречали королеву –
Королеву всех цыган? –
В ангельском обличье деву:
Кудри – смоль, глаза – каштан.
Кудри, кудри завитые –
Смоль вороньего крыла.
Не встречались мне такие
Колдуньи ночи и костра!
У нее ветров всех магия,
У нее особый путь.
Королева сердца, мания,
Страсть мечты, – навек ей будь!
В лицо наотмашь шквальный ветер,
На глаза – ночная тьма, –
Только мой ее взгляд встретит, –
В сердце шторм и кутерьма...
Вспышка солнца, королева,
В моей груди, лишь ты вздохнешь.
В ангельском обличье дева,
Откройся мне, куда идешь?
В ответ лишь слышу ее пенье –
Голос бездны колдовской!..
Нереали сотворенье,
Дочь богини неземной!
В ненавязчивом мотиве
О возлюбленных кольце
Вьётся нрав ее ретивый
С насмешкой мира на лице.
Там... Вон, там – вдали далёкой,
Где парит воздушный змей
И в тени лесов глубокой
В сомне предков всех теней
Видел я, как в лунном свете
Над костром парит она...
Лицо мне бил холодный ветер,
Глаза слепила ночи тьма...
Только мой ее взгляд встретит, –
В сердце шторм и кутерьма...
Вспышка солнца, королева,
В моей груди, лишь ты вздохнешь.
В ангельском обличье дева,
Откройся мне, куда идешь?
В ответ лишь слышу ее пенье –
Голос бездны колдовской!..
Нереали сотворенье,
Дочь богини неземной!

***
Табор уходит в небо
Против течения рек...
Конь да краюха хлеба –
Все, чем живет человек...
Дорога, прямая дорога –
Петляешь, как кольца змеи:
Передним концом ты к богу,
А задним – в прошедшие дни...
Марджанджа, Марджанджа,
Жди меня – я уж в пути!..
Конь горяч мой, Марджанджа –
Стригункам не обойти!..
Я приеду, Марджанджа,
Жди меня, встречай!
Только вардо, госпожа,
На ночь затворяй!
Я приеду и разрушу
Все твои замки...
Уврачуй мою ты душу
Гибкостью руки...
Я схвачу тебя за руку
И прижму к груди...
Плеткою хлестну разлуку –
Счастье впереди...
Мы поскачем, мы помчимся
Вдаль за небокрай...
Где с тобою поселимся –
Там наш будет рай.

ЦЫГАНКА И МЕДВЕДЬ

Пуща шумела волнами листвы под дыханьем ветра, щебетала, щелкала, стрекотала разноголосьем птиц, рычала, фыркала, пищала звуками невидимых, но угадываемых зверей…
Базарные продавцы птиц для панских хором поговаривают, что хорошую птицу можно узнать не по ее пенью, а по поведенью. Если она держиться на шесте прямо, ровно, гордо выгнув грудку – птичка поет сама, и не сфальшивит никогда. Если же они то и дело трепещется, вертит головой – верный знак того, что это плагиатор, «подмазчик» под чужие голоса, и, если и потешит слух, то совсем не долго.
Совсем не долго… Как не долгой будет моя жизнь и жизнь всех девчонок, доверившихся нам, и тупо, слепым овечьим стадом идущих за нами… Идущих поднимать других, таких же, как они, драться за свободу, а по сути – идущих убивать подобных себе, но живущих в богатых избах, идущих на смерть… Но смерть в костре краше смерти во льду… Лучше сгореть в огне борьбы, нежели тлеть в однообразном сером потоке лет. Идут, надеясь, что будут жрать кулебяку из фарфоровых блюд, а не сухую краюшку из кармана сарафана, и носить парчовые платья-робы вместо льняных сарафанов и холщевых рубах… Но разве пирог на фарфоре слаще сухой корки, разделенной пополам с любимым?! Разве кринолин ближе к телу мягкого льна, политого своим потом и собранного своими руками?!
На смерть, на смерть мы ведем всех этих девчонок, но на смерть в борьбе…
- А ў цябе чаго пята гарыць? – Зоя косо взглянула вниз – на ногу Нади. - Ды пры тым яшчэ й адна?
- Бо яна ж у нас Пераскачка... Шугае ад адных да другіх, вось і пяты чырванеюць ад скокаў... – Тоня хлестнула веткой по голени, сгоняя комара.
- Не, - вздохнула Надя. – Гэта да бузей валкі...
- Да чаго, да чаго? – поморщилась Тоня.
- А сапраўды, ты абяцала расказаць пра свае пяты, – напомнила Ната.
- Ну, правая чырванее да валкі – бойкі, левая... – Надя замолчала, согнула ногу и посмотрела на нее. Пятка была обычного бледно-розового цвета.
- Левая?..
- Да згону…
- Да чаго? – вновь не поняла польского слова Тоня.
- Да нечай смерці…
- Ну, протянем ещо, ласты не откинем, - Подпаленная взглянула на свою стопу и подмигнула мне. – Твоя левая, как у младенчика, не чита моей…
- Глядзіце, глядзіце – зубр... – из-за кустов резко вынырнула темно-русая голова с двумя тугозаплетенными, поблескивающими от жирности на солнце, косами. Кусты с шелестом раздвинулись, и из них выпрыгнула сухопарая девчонка. Она перехватила подогнутый подол с собранными грибами в другую руку, а свободной указала в сторону… По поляне устланной сломанными ветками и опавшей желто-зеленой листвой, чуть пошатываясь на тонких ногах, выставив вперед рога-вилы, двигалась бурая туша… Высокий, всклокоченный загривок плыл между стволов мохнатой, покачивающийся горкой. Влажный черный клин бороды тащил за собой уцепившейся увесистый раздвоенный сук…
- Зубр...
- Зубр...
- Прама да нас ідзе...
- Які вялізны, паважны...
- І не баіцца...
- А чаго ж баяцца гэдакай калодзе, дурніца?!..
Рассыпанные по лесу и занятые кто чем девчонки, начали собираться у края поляны.
- А вунь, глянь, і мядзведзь...
Переваливая с задних на передние лапы мускулистое, переливающейся в проблесках солнца желто-бурым цветом, тело, на встречу зубру ковылял медведь… Чуть скошенные внутрь не ровные зубцы когтей подгребали под себя и отбрасывали смешанные с землей охапки листьев и травы.
- То жай мой Васенька!.. сенька… сенька… - эхо повторило радостный возглас циркачки… Впервые на бледном, заостренном лице Иры в уголках розоватых губ появились ямочки. – Васька, Васенька… Ийдзи сюда… На… - она прищелкнула языком и полезла в боковой карман панталон…
Медведь встрепенулся, медленно повернул голову на нее, и, продолжил ковылять к зубру… Рогатая туша на мгновенье остановилась. Замерла. Мохнатое веко опустилось, и вновь открыло круглый блестящий черный глаз…
- Васька, стой! – Ира вертела головой, словно ища совета, помощи у одной из нас… - Остановись… Он же его забодает… - рванулась было она бежать наперерез Ваське…
- Стой ты! – схватила ее за кружевную бретельку коротко постриженная в панской робе девка. – Ннне забадае... Зверына разумейшая за людзіну...
Бурая, в мелких кучеряшках-катышках рогатая гора сделала еще несколько шагов к Ваське. Медведь приостановился, лениво мотнул вытянутой, взъерошенной мордой, облизал черную блестяшку носа, навел косой, но добрый, доверчивый взгляд на истинного хозяина пущи, и, неуклюже опустился на влажный, скатанный зад. Зубр из-под лубья посмотрел на неожиданно встретившегося прохожего, матнул подбородочной метелкой, и, оглянулся назад.
- Ён зара пойдзе, - снова дернула циркачку за руку девка в робе. – Казала ж табе – нічога не будзе!
- Дзеўкі, а давайце яго заменем... – послышался хриплый грудной голос со стороны.
- Навошта ён табе?.. Хай ідзе сваёй дарогай...
- Хіба разараць яго хочаш?!
- Патрахі выпусціць?..
- А што... Панскія харчы ўжо пераварыліся, кішкі зноў просяць ежы...
- Дык, можа лепей Ваську... Ён жа ручны... Пажа яго патрымае, а мы...
- Не, не, не! Мой Васенька! – Ира кинулась к медведю.
- Куды ж ты, дурніца?! Мы ж жартуем... Няхай твой Васька з намі ідзе...
- Але... іншых паноў пужае, ды дзярэ!
***
Ночная, бурая медведица мгла медленно расползалась по небу… Она закрывала своими черными воздушными клочьями пядь за пядью светлого легкого летнего неба. Тень от ее всклокоченной, взбитой шубы упала на макушки, поплыла ниже, опустилась на средние пушистые ветки сосен, и, бросила свой тяжелый мохнатый подол на их, выпирающие из земли корни-вены.
- Змяркаецца... Ня дрэнна б падумаць аб начлезе... – высокая, черноволосая девка из моей команды прикрыла покрасневшей от ягодного сока ладонью открывшийся от глубокого вздоха-зевка рот. Широкий рукав темно-синего бархатного платья сполз вниз до локтя, открыв розовую полоску на запястье.
- Ня дрэнна, ды на чым спаць будзем? – идущая рядом, чуть подпрыгивая, девчонка схватила двумя пальцами край подола и, шутя, потрепала его.
- Намякаеш на панская анучкі? Іх пад сябе падсцелем?..
- А мо – далонькі, пакуль Андаркіныя бранзалеты нам іх не адарвалі? – сказала я вдруг и подумала: «Хм… Что это я о нем вспомнила?»
- Не будзі ліха, пакуль яно ціха? – девка в панском бархате тревожно посмотрела на верхушки деревьев.
- Усё, дзяўчынкі, прывал! – скомандовала громко я своей пестрой хевре.
- А можа яшчэ крыху пройдзем? – подскочила ко мне неугомонная стрекоза Вика.
- Цёмна ўжо, да й ногі стомленасць ломіць...
- Ты ж загавораная... Ці ў чарніцах пяты папарыць? – стрекоза провела прутом по моей голени.
- Збірайце гальё, развядзём агонь...
Как играет пламя. Пламя, которое только вчера щипало и грызло пятки, сегодня греет и завораживает взор. Его причудливые, рвущиеся из черной золы перья стремятся в высь – в небо… Но, оторвавшись от огнища, породившего их, не дотянувшись до самого низкого облачка, они превращаются из жгучих алых кинжалов в серый, тающий на глазах дым.
Ночь обволакивала своей прохладой и тишиной… Девчонки расселись вокруг костра. Освежающая ночная прохлада и накатывающая усталость все теснее прижимали друг к другу звенья этой живой цепи. Все той же пестрой, живой цепи, выползшей из канавы, обряженной в панское шмотье, опрысканной заграничными духами, но все так пахнущей сладким, чуть приторным бабьим потом, с шершавыми волдырями, заусенцами на натруженных руках, с темно-бордовыми – от ягодного сока и песчаными, траурными рамками, обрамляющими ногти…
- Слухай, Ірынка... А што твой буры рабіць умее?.. – коротко стриженная вновь толкнула циркачку под локоть.
- Ён у мяне шмат чаго ўмее… Мой Васенька…
- А ну, пакажыце чаго-небудзь...
- Вася, Васенька… - циркачка провела тонкой, белой, будто мраморной ладонью по жесткой, игольчатой шерсти медведя, сопящего у ее ног. Услышав свое имя, он поднял морду и посмотрел на Иру слезящимися глазами.
- Покажем дамам преставление, Васюточка?.. – она достала из кармана панталон кусок пряника.
- Бач ты, ня з’ела, як адчувала, што стрэне сябра дарагога... – стриженная в панской робе толкнула в локоть соседку справа.
Косолапый приподнялся, навел влажные подрагивающие ноздри на сжатый кулачок хозяйки.
- Васенька, покажи, як панове умываются…
Васька снова брякнулся на округлый покатистый зад. Черно-серые сабельки когти скрестились на приплюснутом лбу, поползли к глазам, подушечки лап соединились у края носа вытянутой морды. Девчонки не громко засмеялись.
- Васенька, а покажи, як панове голіцца…
Медведь упер три когтя в подбородок и провел ими несколько раз от нижний губы до шеи.
- А ён у цябе танчыць умее?
- Какой же цирковой медведь не умеет танцевать?! Умее, вядома, умеет! Ира спрыгнула позеленелой, овальной чурки. – Ой… - она оглянулась. Белая шелковая нитка от панталон осталась на одной из зазубрин. – Васенька, ко мне…
Васька лениво встал на все четыре лапы.
- Васенька, вальс… - кулачек с пряником поднялся вверх. Передние лапы медведя потянулись за ним…
- Не люблю, калі мучаць жывёліну... – отвела я глаза от Иры и ее могучего, не уклюжего партнера.
- Гэта для яго не мука, а задавальненне... – Тоня не отрываясь смотрела на неловко кружащуюся пару. – З мальства гэтым займаецца, яшчэ й прысмакі ў пашчу кідаюць...
- Угу... Прысмакі на ланцужку...
- За тое – за дарма...
- І даўно ён у цябе? – спросила я Иру, когда та под хлопки и смех девчонок вернулась на свое место.
- Я выросла с ним… На…на… Мой милый… - тонкие длинные пальцы прикрыли мокрый сопящий нос. – Мой тата убил его мать… Я спала на ее шкуре… А его – моя мама кормила вместе со мной. Меня – из груди, его – из соски…
- А як ён у лесе аказаўся? Уцёк?
- Калі Эд выкупил мяне из труппы, его посадил у клетку, меня – на ланцуг… Васенька сделал подкоп… - Ира вновь провела рукой по закрывшей ее голые колени мохнатой голове.
- І ты яшчэ сумуеш па ім?! – Тоня переломила о колено прут и бросила в костер.
- Ён хороший был… добрый… Так нежыў мяне…
- Ён у цябе першы?..
- Да...
(Из моей повести Нимб Андара)

ЦЫГАНОЧКА

Цыганочка, цыганочка,
Любимая моя!
Ни немка, ни испаночка –
Пташка вольная.

Перед тобой, кудрявая,
Раскрыта ширь полей...
А роза твоя алая
Горит в груди моей.

На юбке расцвела она,
Шипом пронзила грудь,
Лишила радости и сна,
А ты поешь – забудь.

Из-за тебя, лукавая,
Теперь я сам не свой,
Лишь помани, кудрявая,
Пойду я за тобой.

Пойду на волю-вольную
Я за твоей арбой,
И жизнь свою спокойную
Отдам тебе с судьбой.

поэт-писатель Светлана Клыга Белоруссия-Россия