Это Питер!

С Днём рождения, Санкт-Петербург!



Над Петербургом кружится листва

Над Петербургом кружится листва,
И в Летний сад в дождях приходит осень.
И у неё на всех свои права –
На всё, что есть и всё, что будет после.

Но Летний сад – всего лишь летний сад:
Амур Психее что-то шепчет в ушко,
И лебедь белый – чей-то младший брат
Плывёт и ждёт когда бабахнет пушка.
Она бабахнет в полдень по часам.
На рейде вздрогнет спящая Аврора
И в Смольном дрожь прольётся по губам,
С ним Эрмитаж об этом не поспорит.

Я оглянусь – в Отечестве ни зги,
Чернее дня вода в холодной Мойке,
А бросишь камень – и пойдут круги,
Но медный царь стоит на месте стойко.
Таким его задумал Фальконе,
Всего лишь Пётр, но есть приставка – Первый.
И мощь державы видится в коне,
А швед и финн в сторонке курят нервно.

Всем нужен конь. Полцарства за коня!
И фразой жив в народе Грибоедов:
«Служить бы рад…», ведь Родина одна.
И как-то вскользь: «Карету мне! Карету!»
Но нет карет. Дорога на Арзрум –
Восток свои дела решает тонко
И льётся слов сплошной рахат-лукум,
И сыплет ядом в рану из солонки.

Она болит сильнее головы.
А Летний сад с задумчивым Крыловым
Бросает листья на гранит Невы,
Их шёпот слышен с площади дворцовой.
Что шепчут листья, сразу не поймёшь.
«Наш ангел» в небе держит крест рукою,
Он в царство Божье без доклада вхож,
И мы ещё не стали тишиною…


Цитируя Блока

"Аптека, улица, фонарь…"
И снова - улица, аптека.
Висит на стенке календарь
другого дня, другого века.
Всё также спины гнут мосты
и рябь в Неву несут каналы.
Монархи встали на посты,
но бронза выглядит устало.
Под этим - конь, под этим – трон,
страна шатается веками,
а ветер здесь - со всех сторон,
и все маршруты с тупиками.


Прямая речь былинников речистых

Писал Булгаков: «Книги не горят»,
А, впрочем,  вру - цитата недословна,
И взята мной слегка «от фонаря»...
Горит фонарь и рябь "Анналов" словом.
Но это всё уже не перечесть,
Как не пройти путём варягов в греки,
В руках лишь пыль веков  -  благая взвесь
Среди страниц в тиши библиотеки.

Молчу, молчу... объёмна пустота,
Прямая речь былинников речистых
Привычно врёт с печатного листа,
А Блок готов упасть на «Декабристов»*.
Готов упасть без венчика из роз,
У бронзы ног с утра поблёкли розы.
Покинул Питер в феврале Христос,
Его сменили бравые матросы.

Сменило время прошлогодний снег.
А я меняю зимние одежды.
И вот стою – безликий имярек,
Сомкнув от солнца веки или вежды.
Стою  как будто с Богом визави…
В такой холодной северной столице,
Здесь холод бредит «Спасом на крови»
И холодны под «Спасом» лица…лица.

Санкт-Петербург

Санкт-Петербург скребётся вьюгой
В душе, звучит невольный крик.
Куда ни брошу взгляд по кругу:
И там – тупик, и здесь – тупик.
Ищу ответ за поворотом
На тропах, созданных Петром:
Идти ли мне за идиотом?
В подвал сходить за топором?

Спас – на – Крови сияет светом,
Канал чернеет тишиной.
И кровь царя по парапету
Течёт, пугая глубиной.
Не глубина, а просто – бездна,
Идёт сквозь нерв большой страны
По величавым и помпезным
Твореньям доброй старины.

И в эту бездну смотрит нищий,
Желая толику щедрот,
Урвать (даждь днесь…) рублей на пищу
И сохранить себе живот*
Среди чернеющих бушлатов,
Шинелек серых, кумача.
Пошёл однажды брат на брата,
На мир худой махнув сплеча.

Стою, на улицу глазею,
Исакий золотом блестит.
Приду в него на ночь музеев,
И Бог во мне весь мiр простит.
А в небе солнце светит ярко,
Стараясь выжечь с улиц тьму.
Вхожу во двор, в проход под аркой,
И захожу в свою тюрьму…

* живот – устаревшее, жизнь

Египетский мост над Фонтанкой

Египетский мост над Фонтанкой,
Где сфинксы у серой воды,
Лежат.
Как надёжные танки,
Египет хранят от беды.
А белые ночи колышут
Кораблик на тихой волне.
Здесь ангелов местных не слышно,
Что вечно живут на войне
В обнимку со старой винтовкой,
И прячут себя в маскхалат.
Не видят их под маскировкой
Египет и весь Ленинград.
И балует город подсветкой
Великий, божественный Ра.
Он целится редко, но метко
В глубокий колодец двора.

Мне падает свет на ладони,
У линий найдя глубину.
Кораблик в Фонтанке не тонет,
А Вагнер зовёт на войну
Валькирий.
Под песнь нибелунгов
Колодец сгорает в кольце
Пейзажей холодных и лунных,
Но свет на руках, не в конце
Колодца, а может туннеля
Что, кажется, снова живой…
Идёт за неделей неделя –
Египетский вечный покой.

А сфинксы спокойны, как танки,
Египетский мост стерегут.
За берег гранитный Фонтанки
Враги никогда не пройдут…


mon plaisir

Здесь светлой ночью луноокой
над крепостью чуть слышен хруст.
Сюда с Европы и Востока
четвёртый век стремится Русь.
Размер прокрустового ложа
здесь знали охлос и цари,
и под кнутом трещала кожа,
туман пронзали фонари.

Поэты грезили аптекой
и с незнакомкой в тишине
решали вдруг, что дольше века
хранится истина в вине…
Надев матросские бушлаты,
под ликом северных Аврор
апостол Пётр, Христос распятый
частенько шли в ночной дозор.

Блестела рябь ночных каналов,
в норе зерном хрустела мышь.
Взирали ангелы устало
на этот мир с карнизов крыш.
И белой ночью до рассвета
в Неве, раскрашенной в кефир,
без нас с тобой купалось лето,
ты мне шептала: - mon plaisir!


Летний сад

                Одной поэтессе

Я в Летний сад хожу гулять без Вас.
Здесь бриз с Невы ловлю, лечусь от скуки
И помню, как в такой же ранний час
Был Вами взят однажды на поруки.
Ах, Боже, как Вы были холодны
И подошли ко мне совсем случайно,
Сказали, что в амура влюблены,
Но ждать его устали у фонтана.
Я видел образ нежной чистоты,
Вас Аполлон хотел, Вы были стойки.
Он удалился постоять в кусты,
И найден был на дне холодной Мойки.

Я каждый раз к фонтану подхожу,
Ищу свои ответы на вопросы.
Ответов нет, я их не нахожу,
Желанье есть - распутать Ваши косы.
Но бахнет «крепость» в небо холостым,
А так хотелось Вам промолвить слово
(За слово можно угодить в «Кресты»),
Но сад наполнен баснями Крылова.

Я снова здесь без Вас брожу один,
Ищу лекарство от хандры и скуки,
Хочу одеть статУи в габардин,
Отдаться нимфе бледной на поруки…


Ветер невский голову кружит

Слышишь, в зонтик стучится весна,
На проспектах случайные лужи.
Нам сегодня с тобой не до сна,
Ветер невский нам голову кру'жит.
И зажгутся вот-вот фонари,
На Одесской не дремлет фонарщик.
На своих постаментах цари,
Дождь нежданный  на месте, обманщик.

Бьют дождинки свой степ по воде
На канале, где жил Грибоедов,
Эти капли сегодня везде
С самых первых весенних рассветов.
Ах, ты горе моё от ума,
Не настроен дождь на скоротечность,
Вдоль канала промокли дома,
Мокнуть им ещё целую вечность.

Над соборами ангелы бдят
В изумрудных, промокших одеждах,
Чтобы мы отсырели до пят,
Чтобы мы потерялись в надеждах.
Поспешим за железный забор,
Где дома и дворы, как колодцы,
Там, на Невском, несут свой дозор,
Невзирая на дождь, полководцы.


Письмо Татьяны Онегину. Современный вариант
               
Я Вам пишу в эпистолярном жанре.
Привет, Онегин, как Вы, дорогой?
Сижу на Невском у Ивана с Марьей*,
Под «Божоле» сыр вкусен «Костромской».

Со мной сидят болельщицы «Зенита»,
А рядом с нами те, кто любят «СКА»,
Победы их не раз «Ак Барсом» биты,
Во взглядах чёрт и нежная тоска.

Здесь свет в окошки фонарей разбитых,
В июне ночи бесконечней дней,
Под стук копыт туманами размытых,
Неукрощённых клодтовских коней.

Бликует рябь огнями по Фонтанке
И спины гнут, по-прежнему, мосты,
Я Вам пишу сигналами морзянки,
Что под мостами плещутся киты.

Что кошка дома дремлет у окошка,
И медный всадник постарел на вид,
И на Литейном не растёт картошка,
И Орион сошёл со всех орбит.

* «Иван да Марья» - Гастропаб на Невском проспекте


Про самовар

Он спросил задремавшего сфинкса:
 – Чем в песках растопить самовар?
Чтобы чай – непременно с мелиссой,
Освежал, а богиня Иштар,
Как всегда, уходила под утро,
И следы заносили пески,
Оставляя обычные будни
Частью глупой вселенской тоски.

Он не мастер разгадывать тайны
У реки, где разводят мосты,
Где случайности все неслучайны,
Чаепитий обряды просты.
И не сфинкс – серый кот у порога
Получал от торшера загар,
Кот не знал ничего о дорогах,
Закипал на столе самовар;
Над Невою мосты разводили:
Ни блокады, ни льда на реке,
И терялись в безжалостном иле
Складки-тайны судьбы на руке.
Плыло облако аэростатом,
А на Невском толпился народ,
Звался город ещё Ленинградом
Или Питером на оборот?
Оборот планетарной орбиты
Совершала привычно Земля,
Литосферные двигались плиты,
Рябь каналов, собой шевеля.
Было холодно в солнечном свете,
Да и был ли он, солнечный свет?
Знали сфинксы на это ответы,
Но молчали за давностью лет.
То ли «мессеры» в небе кружили,
То ли голуби над головой
И садились клевать вместе с пылью
Крошки хлебные на мостовой.