Notturno

Полны ленивого тепла зимы несбывшиеся грёзы. Поёт метель белым-бела, сметает горечь и занозы да наметает на версту неутолённые желанья. С неё за эту маету беру полУночную дань я чуть слышной музыкой.
Она (кому-то в час глухой не спится) плеснет как памяти волна, возникнут вдруг родные лица из ничего, из забытья, печалью польского ноктюрна, и вскрикнут скрипки, в тон грустя, и сердце охнет, вторя струнам!               
С любовью в память забреду, минуя годы и ступени, улыбкой взгляды украду и всех отмечу «нотабенэ».
Спешу, киваю, узнаю: «Да, помню… слушали Шопена».
Сквозь лет сбежавших кисею мне не хватало власти плена – смешливых губ, усталых глаз, морщинок, схваченных волненьем, полузабытых парафраз о том, кто «парадоксов – гений».
И обожженная душа, прижавшись к отблеску созвучий, вздохнёт, былое вороша, услышав глас его певучий.
Обрушится прекрасный дождь из серебристых чистых ноток, который долго-долго ждёшь, и он придёт, лукав и кроток.
Земля умчится из-под ног, легонько сдвинутся планеты, а пыль непройденных дорог поманит дерзко: «Где ты? Где ты?..»


 

Зима 24.