Ego me amitti, quam vobis

Вампиры не страдают от галлюцинаций. Психопаты и социопаты являются довольно распространёнными личностями среди вампиров. Жизнь убийствами на периферии общества сделала это с подобными мне существами. Но никто никогда не слышал о галлюцинациях среди моего рода.

У меня не было причин или объяснений для вполне реальной визуальной движущейся галлюцинации, которую я увидел в витраже с Лазарем. На ней Христос застыл, протягивая свою руку к телу Лазаря, который лежал на коленях своей сестры. Их одежда была сделана в ярких оттенках обсидиана, рубина и зелёного изумруда. Не существовало никакого объяснения, почему я увидел, как Лазарь сел, посмотрел на меня своими горящими красными глазами и начал качать головой в безошибочном жесте отрицания.

Это было невозможным, а я не принимал невозможного. И если бы кто-то сказал мне, что для меня будет невозможным сопровождать моего певца – мужчину, чья кровь пела для меня, как материнская грудь ребёнку – в церковь, тогда я вероятно бы согласился с ним. Но только что я сделал именно это и был так благодарен, ведь смог увидеть Валеру во время молитвы, и даже сам едва не оказался соблазнён идеей произнести молитву благодарности. От его вида, стоящего на коленях, его лица, замершего в молитве, у меня перехватило дыхание. Опустив голову, стоя на коленях и сложив руки в молитве, он казался почти ангелом. Таким ясным, таким чистым... Было чувство, будто я могу смотреть сквозь него, видеть биение его кристального сердца и свет, который, казалось, тёк наружу из его души, как волна чистой радости.

Но я всё же остался с вопросом – чем был этот Лазарь в витраже? Предупреждением? Шалостью Господней? Весточкой моего подсознания? Я не знал, и даже если бы знал, продолжал бы двигаться тем же курсом, предопределённым, как путь мяча, катящегося в лунку. Чем был я, кроме как тёмным существом, нелюбимым небесами, отброшенным прочь, потому что у меня не было бессмертной души. Бессмертная жизнь, возможно, - пока какой-то другой, сильнейший вампир не решит, что я угрожаю его существованию – но бессмертная душа, нет. Если небеса хотели сразиться со мной за Валерку, тогда игра началась. За него я буду сражаться даже с самим Христом.

Я сидел в церкви, наблюдая за парнем с тем же обожанием, которое видел на его лице, когда он молился. И пока я сидел там, слушая все эти мысли, окружающие меня, я понял, как мало люди изменились, даже со всеми своими технологическими достижениями. Да, они могли разговаривать друг с другом по всему миру и летать на луну, но женщины преклонного возраста по-прежнему волновались о своих сыновьях и дочерях, старики по-прежнему пытались найти тёплое место, чтобы присесть, а молодые жили в заблуждении. Я мог представить здесь отца; это было место, которое приветствовало самосозерцательный анализ, и я знал, что он по-прежнему чувствовал связь с Богом.

Я был действительно впечатлён и тронут священником. Страсть всегда привлекала меня, будь это художник, остающийся в своей студии ночь напролёт, ищущий нужный цвет, или рок-гитарист, пытающийся найти идеальный рифф, играющий, пока не сотрёт пальцы в кровь. Святой отец обладал той же страстью; он действительно любил Христа, а его представления о нём были действительно редкими даже для этой религии. Он всегда защищал Валеру. И я понимал почему; он определённо казался слишком уязвимым, чтобы жить в этом мире, но теперь я мог бы стать его защитником.

Архимандрит, с другой стороны, был вороном тьмы, как он метко выразился. Мужчина откуда-то узнал моё имя, хотя я и не мог понять откуда, и, когда пожал мою руку, это пробудило в нём воспоминания о другой холодной и твёрдой руке. Руке в Италии, длинной чёрной робе, лице, ставшим его страхом, что снился ему в кошмарах до сих пор. Архимандрит знал секрет, тёмный и пугающий, который пытался забыть, сам же его и отрицая. Мне бы хотелось узнать больше, но он умчался слишком быстро, прежде чем моё внимание смогло обнаружить ещё что-то. Люди были предсказуемы в своём отрицании, – наше существование было в любом случае невозможно – но эту ситуацию мне придётся тщательно проконтролировать.

Сегодня оказалось сложнее – определённо сложнее игнорировать этот аромат, который шёл от Валерика, как призыв к действию. Это было так невероятно сложно, что мне пришлось постоянно держать себя в узде, смотреть, как бьётся его пульс, слушая, как кровь бежит по его венам. Животная кровь, которую я заставлял себя пить ранее, вовсе не помогала. Непреодолимая жажда пугала меня, потому что я не знал, сколько ещё смогу сдерживаться, прежде чем присутствие паренька преобладает над моими силами. Если я не смог сопротивляться жажде крови больше чем несколько недель среди бандитов и убийц, как же я смогу игнорировать песнь волшебника, крови Валеры? Что тогда я буду делать? Сдамся ли я, довольствуясь только возможностью видеть его, или всё же воспользуюсь шансом, признав, что обладаю каким-то причудливым контролем, и продолжу ухаживать за этим мальчишкой? У меня не было ложных представлений о своём контроле; если даже я когда-либо смогу позволить себе всего один глоток его крови, безумие, которое последует за этим, будет означать только один исход. Его сломанное, иссушенное тело, лежащее на моих руках.

Сегодня он был таким расслабленным в церкви. Возможно, причиной тому стал размеренный темп проповеди, или Валерка начал примиряться с тайной моего существования, но, похоже, он был более расслабленным и более готовым к улыбкам и смеху. Мы направились обратно к Камаро, припаркованному у его дома, чтобы отправиться в Псков Великий. У меня имелось достаточно времени, чтобы высадить юношу у его дома в Пскове, прежде чем сумерки призовут меня к моей собственной молитве. Это была настоящая молитва моей жизни, а не какой-то призыв внутри кирпичного здания.

Мы выбрались из города и направились к шоссе по направлению из Петербурга во Псков, когда я спросил, не хочет ли он послушать какую-нибудь музыку.

- Конечно, что у тебя есть?

- Боюсь, немного. Это не моя машина. Возможно, радио?

- Конечно.

Я включил его и настроил на станцию, где, как я знал, играла интересная альтернативная музыка. Я поинтересовался у Валерки, какую музыку он любит, и мы какое-то время обсуждали его любимые мелодии. У нас был широкий, эклектический вкус; как и для меня, жанр не был так важен, как совершенство. Его склонность к панк-року удивила меня.

- Но панк-рок? Действительно? – спросил я, потому что не мог найти ничего привлекательного в музыке, где тон, музыкальность или мелодия не имели значения.

- Ты должен послушать «Clash» или «Ramones», действительно послушать. В них есть страстные, острые, реальные эмоции, настоящие, без цензуры, - он озорно улыбнулся мне. – Я знаю, что это не то, чего ты ожидал.

- Ты на самом деле очень редко оправдываешь то, чего я жду от тебя, - я наклонился и улыбнулся ему. Глаза мальчика блестели, а кожа сияла.

- Весь ты – это то, чего я никогда не ожидал, - произнёс Валера, недоверчиво качая головой, и глубоко вдохнул. – Так тебе понравилась проповедь? – спросил он, переводя тему к проповеди святого отца о прощении.

- Да, она была интересной.

- Это часть того, что привлекает меня в этой церкви. Думаю, то, что сказал священник о прощении, всё это настолько верно. Важно прощать людей, не ради них, ради себя самих.

- Но что если они не заслуживают прощения?

Его лицо быстро помрачнело.

- Никто из нас не заслуживает. Но вот в чём всё чудо. Потому что оно предложено всем нам.

Всем нам? Нет, не всем нам.

- Искупление возможно даже для самых злостных правонарушителей? Но откуда нам знать, кто изменится, а кто продолжит убивать или даже ещё хуже? – такой была сущность моей собственной всевозрастающей совести.

- Ты прав, мы не можем. Это работа Господа. Он знает их сердца, их мысли.

Я покачал головой.

- Что ж, это должно быть в их сердцах, потому то я не вижу этого в их мыслях.

Он странно посмотрел на меня.

- Ты знаешь, что этого нет в их мыслях?

Не в первый раз я понял, что говорю больше, чем намеревался. Было так сложно оставаться настороже рядом с Валерой; я хотел рассказать ему всё, что угодно. Я хотел, чтобы он говорил со мной с восторгом и вздохом изумления. Я хотел, чтобы между нами была эта близость возлюбленных, все различные виды этой близости. Очень реальная часть меня хотела заставить его стонать от наслаждения. Та же часть жаждала и его крови, стремясь вырваться из-под моего контроля. Но он смотрел на меня, ожидая ответа.

Я глубоко вдохнул и сдался.

- Есть вещи, которые отличают меня от других.

- Отличают? От кого?

Валерка произнёс это так спокойно, как ни в чём не бывало, но я слышал, как его сердце забилось быстрей. Я пытался понять, как рассказать подростку как можно больше о себе, при этом не испугав его.

- Отличает от других людей, - бросил я, посмотрев на него. Я улыбнулся, решая сохранить этот свет. – Я могу слышать людей.

- Как и я, - молвил он, его глаза мерцали.

Я усмехнулся. Я никогда не знал, чего ожидать от него.

- Нет, я могу слышать их мысли.

Валерка посмотрел на меня с явным недоумением.

- Ладно, и о чём же я думаю?

- Я не знаю. Ты – единственный человек, которого я не могу слышать, - признался я. – Ты и понятия не имеешь, какое это разочарование.

- Что ж, мне жаль, но это звучит немного удобно в этой ситуации, - сказал он, растягивая слова и продолжая улыбаться.

Разговор продвигался дальше довольно легко, так что время пронеслось очень быстро, и мы уже приехали к дому его отца в Псков.

Я повернул на дорогу и перевёл машину на нейтральную передачу.

- В котором часу мне забрать тебя?

- В десять? Не слишком поздно для тебя?

- Нет, - улыбнулся я. – Это не будет слишком поздно.

- Повеселись с семьёй, - сказал он, улыбаясь.

Я наклонился и перегнулся через его сиденье, чтобы открыть дверь для Валеры. Его сердце забилось быстрее, пока я не поднялся. Но когда я протянул руку, так близко от него, смог почувствовать, как мальчишеское сердце вдруг ёкнуло. Я посмотрел в его глаза, улыбка парнишки стала шире. Это заставило улыбнуться и меня; он выглядел таким красивым в свете заходящего за горизонт солнца, пробивающегося сквозь дождевые облака на западе. Это была улыбка, наполненная обещанием, надеждой отношений, готовых свалиться к вашим ногам, и я и сам мог бы упасть на колени, чтобы поклоняться Валере за то, что он заставлял меня чувствовать.

- И тебе повеселиться.

- Тогда увидимся позже, - изрёк он и легко выпрыгнул из машины. Пацан осторожно закрыл дверь и повернулся, чтобы войти в дом.

Я смотрел, как он вошёл, а затем быстро направился к себе домой. Припарковав машину, я мгновение вслушивался, прежде чем направился к водопаду. Максим находился дома, работал над чем-то, его ум был полон мыслей о скорости процессора и чипах, но больше ни о чём.

Я пребывал там до тех пор, пока солнце не поднялось над кромкой деревьев, посылая лучи из-под тяжёлых облаков в пароксизме золотисто-оранжевого цвета. Я собрался и начал молитву о своих собственных грехах.

На этот раз мне было сложно сосредоточиться на молитве. Обычно имена сами возникали в моей голове, так чётко и ярко, как торжественный звон церковного колокола, но сегодня я продолжал ловить себя на мысли, что вспоминаю время, проведённое с Валеркой и наши беседы.

Искупление. Заслуживал ли хоть кто-то из них в моей молитве искупления? Сколько я отнял у них? Украв у них шанс на искупление, не украл ли я его и у себя?

Каждое из этих имён ассоциировались у меня с преступлением, и я знал каждое из них. Протянуло бы небо к ним руку с прощением? Я вынужден был стать судьёй над их душами, но они, по крайней мере, были осуждены.

Я вернулся в дом, моё ранее приподнятое настроение сменилось задумчивым. Я нашёл Макса, сидящим на полу в гостиной, несколько игровых приставок и компьютерных битов были разбросаны вокруг него.

- Привет, Исмаэль, - он поднял глаза от материнской платы, с которой работал, лежащей на его коленях. Его огромные руки держали крошечные отвёртки с такой же деликатностью, с которой швея обращается с иголкой.

- Привет, - осторожно произнёс я, осматриваясь вокруг. – Видеоигры?

Он усмехнулся.

- Пытаюсь придать этим младенцам вампирской скорости. Это вызов для меня.
Я наблюдал за ним минуту, когда услышал, что ЭТО приближается.

Макс выгнул бровь, усмехаясь мне.

- Я слышал, вы с Тиной подрались.

Я расслабился; он был добродушно настроен по отношению к этой драке.

- Она первой начала.

- Слышал. Моя Тина, она как ружьё, всё в порядке.

- Ружьё, это о ней, - у меня было несколько других слов на уме, но это описание казалось хорошей идеей.

Брат поднялся с пола и начал вытаскивать провода из коробки с инструментами, что лежала на полу. Смотря на меня, он добавил:

- Конечно, если бы она пострадала от твоей руки, я должен был бы причинить тебе действительно мучительную боль, - он улыбнулся мне, чтобы смягчить слова, но в его глазах я всё же увидел стальную решимость.

- Что ж, скажи своей кошечке держать свои коготки при себе, - заявил я, потирая лицо и вспоминая те царапины, что она оставила мне.

- Ха! Я скажу, - он положил провода рядом с собой и указал на маленькую коробку передо мной. – Дай мне это, если не сложно.

Я протянул её ему, и Максим открыл коробку с маленьким чипом внутри. Присев рядом с ним, я смотрел, как он сосредоточился на своей работе, от небольшого паяльника в его руке поднимался дым.

Брат поднял глаза.

- Итак, как дела у тебя и Валеры?

- Я ходил с ним в церковь, - признался я.

- Ты? В церковь? – рявкнул он, смеясь. – Ты ведь не начинаешь верить в теорию об ангеле, так ведь? – подразнил он.

Я закатил глаза, но затем вновь стал серьёзным. Я попытаюсь использовать свою телепатию, чтобы присмотреть за семьёй, пока могу.

- Там был архимандрит, он узнал моё имя.

- Хм, - проворчал Макс, склонившись над своей работой.

- Не могу сказать наверняка, но он, возможно, знает, что я такое, - произнёс я, беспокоясь из-за этой проблемы.

- Архимандрит, да? Православной церкви, верно? – спросил Максим, не поднимая глаз.

- Да, - согласился я.

Он перевернул плату.

- Отец приложил много усилий, чтобы держать нас подальше от церкви. Сказал, что она наполнена шпионами.

- Ты шутишь, - в неверии заявил я.

- Поверь, - он посмотрел на меня. – Это имеет смысл. Церковь продажна. Они перетекают отсюда туда, как воздух. Это являет собой отличную организацию, которую они легко смогли подчинить своим целям. Им нравится следить за конкурентами, любыми конкурентами, - он многозначительно посмотрел на меня. – Будь осторожен, вращаясь там.

Я кивнул, соглашаясь.

- Буду.

Максим склонил голову набок.

- Должен признаться, ты пугаешь меня. Последний раз, когда я видел тебя, ты собирался убить Валеру.

Я поднялся и подошёл к окну.

- Я знаю. Ты и понятия не имеешь, как я сам себя сбиваю с толку.

Он отложил паяльник и поднял другую отвёртку.

- Как ты можешь сопротивляться ему? – спросил брат, пытаясь избегать самого упоминания о насилии.

- Что ж, кормление помогает, - я повернулся к нему. – Но этого не хватит надолго.

- А тогда что? – бросил он.

- Я не знаю, - прошептал я, отворачиваясь к окну. – Я хочу его. Я хочу его рядом с собой на любых условиях, на которые он согласится. С красными глазами, с золотыми, не важно, пока он будет со мной.

- С красными, золотыми глазами, ты ведь знаешь, что разница есть?!

- Не такая уж большая, если его не будет у меня.

- Так значит, ты определённо решил превратить Валеру? Я удивлён.

- Что ж, я не смогу сделать это сам, но да, намереваюсь.

Максим покачал головой.

- Ты был последним, от кого я ожидал услышать о намерениях создать новых вампиров.

- Я ненавидел себя так долго, бесцельно прожив столько лет, оббежав все уголки этой земли, ища... Я даже не знаю... что. Но ответ здесь, в его глазах. С ним всё возможно. Без него не будет ничего.

Мне не нужно было поворачиваться, чтобы увидеть себя глазами Макса. Он думал о том, каким загнанным я выглядел, и он сопереживал мне. Но брат не мог понять той глубины, что видел я. У него с самого начала была Тина; ему не пришлось провести годы в одиночестве, бродя как кочевник.

- Итак, каков твой план? – поинтересовался он.

Я поморщился.

- Попытаюсь сделать так, чтобы он влюбился в меня.

Максим оценивающе посмотрел на меня.

- Не невозможное задание, полагаю. Конечно, это поможет, если ты будешь выглядеть так же хорошо, как и я.

Я фыркнул.

- В твоих мечтах.

- Что ж, ты можешь помочь мне опробовать это, - сказал он, поднимаясь. – Бери игрушку.

Должен признаться, что Макс наконец-то справился с вызовом этой видеоигры. Та была быстрой и яростной. Но часы на стене мучительно медленно совершали свой круг, пока я ждал того момента, когда смогу вновь увидеть Валеру.

Мне плохо, и душа моя болит.
Моя работа - Вас сберечь от горя,
От гнева неба и бушующего моря,
От зла больших и мелочных обид.

Готов на всё - чтоб Вам не воевать,
Но белизну сберечь сумел едва ли.
Мне кровь и грязь теперь привычней стали,
Чем чистота и неба благодать.

Порой бесстрастным быть я не могу,
Но поклянусь своим небесным домом:
Хоть нарушаю букву я закона,
Но дух его я свято берегу.

Но вдруг я ошибаюсь, и враги
Добраться до души моей сумели,
И милосердие они моё одели
В подкованные сталью сапоги?

А я позволил, я не устоял...
Теперь я часто слышу за спиною,
От тех, кого хранил своей душою:
- Ты грязен, ты опасен, ты упал...