Артём Голубчик. Житие. Эпизод IV

Голубчик отвергает влёт
     придумки эти,
сидит и бровью не ведёт
     в своей газете.
А спросят – мину кирпичом
     (он дошлый малый),
по строчкам гонит план, ни в чём
     как не бывало.


Известно, что газетный труд –
     он как проказа:
коснёшься только, и пойдут
     вмиг метастазы.
Отрежь одну – взамен мильон.
     Попав в писаки,
считай, навек приговорён
     к листу бумаги,


как безнадёжный инвалид
     к больничной койке,
как к бороде – архимандрид,
     как бомж – к помойке.
Как все недуги головы,
     она незрима,
и тем коварна, что, увы,
     неизлечима.


Светила медицины – пас,
     они бессильны...
Бегут, бегут потоки фраз
     весьма обильно.
От творческих слабея мук,
     от дум слабея,
осознаёшь, что твой недуг -
     слов диарея.


Невольно едет голова
     от той мороки,
но буквы лепятся в слова,
     словечки – в строки.
А как узнать: в том божий знак
     иль божьи кары?
Слова бегут не просто так –
     за гонорары!


Ах гонорар! Ты свЯтый дух
     в момент обедни.
Газетчик честно скажет вслух,
     что шепчут сплетни.
Лишь он, едва заслышав звон,
     нас им одарит.
Читатель ведь всеяден, он
     всё переварит.


Но наш герой чуть в стороне,
    хоть и не сзади.
Он тоже пишет, только не
     корысти ради.
О, нет! Голубчик не возьмёт
     на душу груза
под меркантильный мелкий гнёт
     подставить Музу.


Строчит, не помня про карман,
     про сытость тела...
Есть слово «надо», слово «план» –
     святое дело!
Корить героя погожу,
     строчит недаром,
он первый и по строкажу,
     и гонорарам.


Но разжиреешь разве на
     одну получку,
когда на всё про всё дана
     лишь авторучка?
Не лом с лопатой, не кирка,
     а ВIC убогий.
На хлеб добудешь им пока,
     протянешь ноги!


Неблагодарен скорбный труд
     газетной касты,
вот почему в неё идут
     энтузиасты.
Пусть в грязном роются белье,
     пусть голос громкий,
зато всегда на острие,
     всегда на кромке.


Порою падают без сил
     в событий гуще,
но им никто и не сулил
     эдемов кущи.
Работа эта как хомут,
     одни напасти.
Всё, братцы, так. Зато зовут
     четвёртой властью!


Тут кто-то вскрикнет: что за бред!
     Мол, это слишком!
Какая к чёрту власть? Да нет,
     не власть – властишка!
Какой такой газетный хит
     ждать от собкора?
Ну, максимум – разоблачит
     завхоза-вора.


А то ещё начнёт склонять
     уборку снега...
Кого ж ещё критиковать,
     ведь не генсека!
Артём смеётся: «Думал так
     сам поначалу.
Любая ВЛАСТЬ – широкий шаг,
     шаг к пьедесталу.


На тот путь встал – его лелей
     и асфальтируй.
Всё миражи: соблазн рублей,
     авто, квартиры...
Всё тлен без воли кулака,
     скажу без скобок,
ведь власть и личные благА
     идут бок о бок –


как с тёмной тучею гроза.
     Судите сами:
есть за два двадцать колбаса,
     а есть салями.
Что будет есть простой Иван,
     а что партбоги?
Вот то-то! Выполняй свой план –
     абзацы, строки».


Сказал всё это – и опять
     к своей машинке,
статьи предпочитал писать
     он по старинке.
(Глубинка наша – не Париж,
     новью нет ходу.
Компьютеры в то время лишь
     входили в моду).


Но мода – праздноумью дочь,
     пустяк, забава.
Стучит настырно день и ночь
     его «Любава».
...Писал ещё бы десять лет
     не без экстаза,
но шлют в редакцию пакет,
     в пакете фраза.


Точнее, фраз примерно пять,
     к ним приложенье:
«Тотчас откомандировать
     в распоряженье
крайкома, дабы укреплять
     мощь аппарата,
тов. А. Голубчика». Печать,
     автограф, дата.


Ослушаться в недобрый час
     весьма накладно...
Сам Секретарь читал приказ
     неоднократно.
Пусть от волнения частил,
     глядел бульдогом,
но всё ж-таки перекрестил,
     прибавив: «С богом!»


И вот герой наш в пиджачке,
     в сорочке скромной,
при галстуке и при значке
     сидит в приёмной,
где секретарша, форс любя,
     закрыв А. Кристи,
тем часом под вождём себя
     усердно чистит:

подводит бровь, помадит рот
     пастельным цветом,
разводит тушь... Всё это под
     большим портретом.
А вождь, стыда испив до дна,
     испив позора,
печально смотрит с полотна
     с немым укором.


Сначала эта егоза,
     борясь со скукой,
на гостя пялила глаза
     глядела букой:
«Вот, блин, работка – водят тут
     кого попало!»
Но зла, спустя пяток минут,
     как не бывало.


Клокочет смех в её груди
     неукротимо,
не отвалился бы, гляди,
     слой толстый грима.
(Сиди, мол, девка, не скучай!)
     Ведь незнакомец
загнул как будто невзначай
     ей анекдотец.


С таким со скуки не помрёшь,
     смех до изжоги.
Хохочет наша молодёжь –
     не недотроги.
Смешная байка: как еврей
     надул еврея.
Ведь анекдот он тем смешней,
     чем солонее.


Недавно, с гостем говоря,
     резцы сцепила,
а нынче с ним всё та же фря
     болтает мило.
Сидела хмурая, как тать,
     зрачками жаля...
Он ей: «Простите, как вас звать?»
     «Зовите Ляля».


Ну только что к нему была
     глуха, как стенка,
и на тебе – из-под стола
     блестит коленка.
Давно ль смотрела свысока,
     как будто с башни,
ан, телефон её рука
     строчит домашний.


Он принял, поблагодарив
     спец-орг-девицу,
вполне резонно рассудив:
     вдруг пригодится?
А та сидит – Артём взглянул –
     красней ранета...
Тут кто-то властно распахнул
     дверь кабинета.   


То, выдавая эпатаж,
     вошёл Хозяин.
…Прошу прощенья, сей типаж
     сто раз изваян.
Не мне лепить тех молодцов,
     и неужели
посмею? Я ж в конце концов
     не Церетели!


Их видел всяк: осанист, горд,
     что вышел в люди...
Опять меня заносит чёрт,
     давайте к сути:
«Мы знаем, как иже-еси
     твоё, мля, рвенье.
Коль не свистят, то в той связи
     есть предложенье:


все в Рим, таксать, ведут пути,
     бросай всё, ётать,
и к нам сюда переходи,
     в крайком, работать.
Получишь всё, я буду гад –
     на слово крепок:
машину, офис, целый штат
     грудастых девок –


шикарных, мать твою ети.
     Ты ими, бляха,
идейно поруководи,
     не только трахай!
Как идеолог. Наконец,
     как в том умелец.
Сварганишь с ними – и песец –
     методотделец.


С методикой у нас кранты,
     как в танке глухо.
Вот для того и нужен ты,
     чтоб, ляха-муха,
в ней обеспечить марафет
     и блеск глазури...
Пойдёт всё гладко – партбилет
     вручу, в натуре!»


Артём, утратив свой запал,
     решал шараду:
то ли в малину он попал,
     то ли в блат-хату?
А секретарь всё нёс и нёс,
     язык работал...
Гость восхищён, как славно босс
     по фене ботал


и гнул такие виражи,
     такие галсы...
Как в кабинетной смог тиши
     их нахвататься?
Я подчеркну: герой наш не
     замечен в лести,
но боссу отвечал вполне
     в его контексте:
         

«Поверишь, нет, я не монах,
     об чём базары!
Но объясни без понта: нах
     мне эти шмары?
Ведь тёлки – делу тормоза,
     страшней чахотки...
Один управлюсь, взявшись за
     методработку».


«Тогда, коллега, по рукам?»
     «Да, заметали!»
...Как надобны двум берегам
     мосты из стали,
как рыбе – глубь, как под рагу
     нужна горчица,
так нужно вволю мужику
     поматериться.


Для связки разных слов, вдвоём,
     при первой встрече...
И замечательный приём
     вам обеспечен.
Пусть перцем наш язык богат,
     пусть вянут уши,
но шире что, чем русский мат,
     раскроет душу?


Со сноба хлеще спесь собьёт,
     лгуна унизит?
Рассорит иль наоборот
     далёких сблизит?
Скабрезен? Низменен? Остёр?
     Порой скандален?
Но, согласитесь, наш фольклор
     универсален.