Иконы

ИКОНЫ

======================
Иконы Алексея Акиндинова:
"Святые Пётр и Феврония Муромские", 31х26 см, дерево, масло, левкас, паволока, 2018-2019 гг.
"Святитель Василий I епископ Рязанский и Муромский", 31х26 см, дерево, масло, левкас, паволока, 2018-2019 гг.
"Иисус Христос – Спаситель мира", 31х26 см, дерево, масло, левкас, паволока, 2018-2019 гг.
========================

***
Пятиглавый храм у речки,
Застыв в сгустевшей синеве,
Паря, как бабочка у свечки,
Витал в божественном окне.
Тишь гудела возле храма,
Как с божественной руки
Нотами звенела гамма
Арфой трепетной реки…
В согласованном созвучье
Плыла молитва гимном вдаль,
Пророча нам благополучье,
Набросив на тоску вуаль....
(Из сказки Смелый Ваня)

ОТКРОВЕНИЕ СВЯТОГО ИОАННА БОГОСЛОВА – АПОКАЛИПСИС
------
Он любит всех, как одного,
И одного, как всех.
------
I. Введение
Вот Христово откровенье,
Которое дал Бог Eмy,
Чтоб открыть рабам за рвенье,
Свершиться надлежит чему.
И послал Он откровенье
Через Ангела рабу
Иоанну, как виденье,
Как призывную трубу
Для свидетельства Христова –
Слова Божьего святого.
Блажен читающий и внявший
Слова пророчества сего,
Соблюдающий, понявший
Заветы и Дела Его.
Головы склоните низко,
Ибо время, время близко.

I. БОГ И ЗЕМЛЯ

Землю засыпал белый крахмал –
Это волосья Бог расчесал,
Это от горя Он побелел:
Черных, как пропасть, пакостных дел.
Гребнем тяжелым чесал волоса,
Чтобы накрылась земная краса,
Чтобы под снегом змеям заснуть –
До скрипа корсетом стянул ее грудь,
Чтоб не взирала на небо нагой,
Чтоб не смущала душу красой.

II. ВЕРА И МЫ

То служим мы вере, то изменяем,
Страх свой и немочь крестом прикрываем.
Молимся, плачем, ждем страшный суд...
Войны, потопы нас не очнут...
Война ли не ад нам? Кровь ли не суд?
Века облаками над ними плывут.
Грезим: что после в рай попадем.
Сами ж до гроба в пекле живем.
Верим шаманам, теряем терпенье,
Нет чтоб поверить в Любовь как в Спасенье!


Притча о Добром Самарянине

Евангелие от Луки, Глава X, Стихи XXV-XXXVII

Один законник хитроумный,
Христа задумав искусить,
Среди толпы, в тиши раздумной
Осмелился Его спросить:
«Ответь, прошу Тебя, Учитель!
Что делать мне, и как служить,
Чтобы попасть в Твою обитель –
Из чаши жизни вечной пить?»
Иисус сказал ему: «В законе
Что писано? ты как читаешь?»
Хитрец заучено долдонит:
«Блажен, коль Господу внимаешь;
Возлюби Его душою,
Всем сердцем, крепостью, умом,
И ближним, словно сам собою,
Дорожи в ночи и днем».
Христос ответил снова: «Верно.
Так поступай, и, будешь жить
Со Мною вечно». Но презренный,
Желая Бога уличить,
Спросил Иисуса: «Кто ж мой ближний?»
Христос, к народу обратясь,
Чтоб устыдился умник книжный,
Стал говорить не торопясь:
«Шел человек с Иерусалима
В Иерихон… Вдруг на пути
Разбойники… И вот, незримо,
В смертельно стянутой сети
Оказался бедолага…
Избили, ранили его,
Без одежды, как бродяга
Лежит, а рядом – никого…
Священник шел дорогой тою –
Взглянул, и, мимо пошагал.
Левит, махнув во след рукою,
Прошел, и слова не сказал.
Лежит бедняга, весь изранен,
Без памяти, и, смерти ждет…
Тропою той Самарянин,
Проезжая в свой черед,
Увидев бедного, склонился,
Всем сердцем сжалившись, над ним,
Вином и маслом поделился
И прочим всем добром своим.
Все язвы бережно врачуя,
На своего осла взвалил,
Привез в гостиницу… Ночуя,
Он и на миг не отходил.
На другой день, отъезжая,
Он два динария в ладонь
Вложил хозяину, давая
Наказ заботиться о нем:
– А если ты сверх этой меры
Истратишь больше на него,
Отдам, вернувшись в си пределы,
Я как за брата своего.
Из тех троих, как мыслишь, кто же
Был ближним путника того?»
Законник вымолвил: «Похоже –
Кто спас от гибели его…».
Иисус сказал ему: «Иди же,
И поступай всегда, как он,
И будь для каждого поближе».
Хитрец был Богом посрамлен.

***
Он вышел из храма
С душой полной звона;
И в сердце стучал
Полнокровный набат;
И грудь наполняла
Летним ветром истома,
И мысли текли
В Лету, лирой звеня...
Он вынул перо,
И скользнул по бумаге,
И мысли текли,
Словно реки в моря...
Травы литые
Грели стопы бродяге
Пледом лазурным,
Соком жизни звеня.
Шиповник сверкал
Звёздно-аллистым цветом,
В жилы вливая
Знойных дней киноварь.
И солнце сияло,
Будто свет чистый рая,
И небо искрилось,
Как топлёный янтарь...
И грело все душу
Приснославной молитвой,
И в сердце звучал
Полнокровный набат;
А где-то вдали
Продолжалась всё битва –
Вечная битва,
Что нам мир завещал...

***
Святый отче Николае,
Помолися за меня...
На тебя лишь уповаю –
Только ты моя броня!
Только ты моя защита,
Искупление и суд...
Мечта судьбой моей разбита,
Склей любовью мой сосуд...
И я буду жить тобою,
Греша и каясь за двоих...
Лишь укрой меня собою,
Словно снег хлябь дней земных...

МОНАХ И БОГ

Спросил однажды Бог монаха:
«В кого ты веруешь, чудак?»
«В тебя,» - ответил тот без страха.
«Но нет меня…» «А это как?! –
Монах в тревоге встрепенулся:
На что же жизнь я положил?!..»
«Да на себя… - Бог улыбнулся. –
Духовный пыл
На поиски себя ты тратил…»
«Кто ж говорит тогда со мной?!»
«Да ты же сам! Стучишь, как дятел
Своим пером во мгле сырой…
А между тем, все очень просто:
Весь мир в тебе: земля и звезды…
И не исчезнет без тебя!..
Ты значим капелькой дождя –
Ты можешь напоить травинку,
А можешь – поле отравить;
Ты можешь весить, как песчинка,
И можешь горы своротить…
Смотря какою мерой мерим!..
Ведь есть все то, во что мы верим».

***
И жив еще монах,
И молится за нас;
И птицы в окна залетают...
И келья тепла
От жара его сердца.
И жив еще наш бренный мир,
Вспышками Звезды, держащей
Землю на орбите, согреваем...

Размышления монаха
-----
Самое лютое непрощение от лютого одиночества. Ты не одинок, когда чужд для мира, ты одинок, когда чужд для самого себя.
-----
Просить прощенья на коленях –
У Господа иль у людей?
Нету лада в песнопеньях...
Я праведный монах-злодей...
Сущность выгорела в прах –
До угарной черноты.
Сердце бьётся о косяк,
Очи смотрят на кресты.
Ничего уже не жаль,
В китово чрево бы к Ионе...
Ох, тоска моя печаль,
Растворись в Мадонне...
Смотрит в душу томный взгляд –
Хоть чадрой накройся...
Бог твердит: ты виноват,
Вторит черт: не бойся.
Стопы идут под амвон,
Сердце рвется в гору,
А душа стремится вон,
Тело тянет к долу.
Эх, родные письмена –
Черточки, былинки...
В Святцах предков имена,
А в груди – кровинки.
Эх, трава ты Молочай –
Кучные цветочки...
Собирай, не собирай –
Братьей, в одиночку
Все в земельку мы сойдем
Скученные братья...
Лишь осанну допоем
Вышнему распятью...
Ой, вы, травы-косачи –
Братья полевая...
Косы – ваши палачи –
Уж стоят в сарае
Точеные тесаком
Строем наготове...
Мы вас срубим да примнем
На корма корове.
Срубят вас и срубят нас –
Жизнь не пожалеет.
Огонек в дали погас,
Лишь луна алеет.
Ой, вы травушки мои –
Озерные, дольные!
Ежи, мурашки, соловьи –
Твари вы привольные!
Нигде вас думы не гнетут
О насущном хлебушке;
Кров везде вам и приют –
На земле и в небушке...
Не грозит вам рок бедой,
А друзья предательством;
Вы свободны пред молвой
И пред обстоятельством.
Перед совестью своей
Вы чисты, как агнецы.
И глядите на людей,
Взоры не скрываючи.
Мне ж до ваших, до свобод –
Душу век отбеливать.
Ведь внутри живет урод –
До конца исцеливать.
Вы - кто стаей, кто семьёй,
Кто один во норищах...
Человек хоть и такой,
На иной на сборищах...
Там - кто трус, а кто смельчак
Видно, хоть всё смешано.
Твари, и у вас всё так,
Но природой взвешено.
Человек, хоть та же брать,
Да другой парафии:
Все ему бы осуждать,
Да предать анафеме...
И на мысли чудака
Есть устав уж принятый.
Проведенья рука,
Случай, мгле подчиненный,
Все ведет нас до конца,
А с конца – в начало.
Очертанье лица
В небе меркнуть стало...
Вот и солнышко взошло.
А оно не спало.
Все, что было, то прошло –
Началось сначала...
Озарились кирпичи
Монастырских стенок.
Хоть кричи, хоть не кричи –
Братья, жизнь – застенок.
Кланяйся пред кем захошь,
Стой хоть каланчою –
Путь назначенный пройдешь,
Взяв лишь суть с собою...

Кот-послушник

Монах, бродя по дольним скалам,
Из тверди поднятых небес
Святою волей и оскалом
Стихий на божий интерес
И на желанья человека,
Узрел котенка меж камней –
Как он – отшельника от века,
Сначала его детских дней.
Бедняга был, как он, оборван:
В мокром рубище клоков,
Как-будто изнутри надорван
Незримой тяжестью оков...
Комок дрожал, как при распятьи,
Смирясь с насмешками ветров...
И дрогнуло в суконном платье
Монаха сердце от кнутов
Судьбы чужой, но, ставшей ближней...
Как-будто Божия рука
Стегнула бытью неподвижной,
Раскрасив серость дней слегка...
Стариксхватил его под рясу
И согрел теплом нутра;
И, бережно, как калебасу,
Понес в келейку до утра.
И приютился Рыжик к телу,
Как-будто крест судьбы второй.
Не шевелился не по делу;
Ел то же, что вкушал святой.
Нужду справлял свою под рясой
И не мяукал без нужды;
Став драгоценной калебасой,
Наполненной теплом судьбы.
Котенок рос, старик сгибался
Под тяжестью земных забот...
Теперь с унынием сражался
С молитвой светлой рыжий кот.
И было тесным природненье
И плотным, будто бы Сиам
Назначил их на удвоенье
Послушанья, вняв мольбам
Обоих, дать родную душу
В холодной суете мирской,
В отшелье вольном, не обрушив
Гнев за поруганный устой.
Шли годы… Старился и Рыжик:
Скаталась шерсть седым комком;
Услышал он не мало книжек
Из уст монаха обо всем…
О Сотворении, Царстве Божьем,
О первых людях и грехах –
О том,что сами же их множим,
Забыв смиренье и страх…
Но вот, однажды, рано утром
К молитве старец вдруг не встал…
Зияли щели перламутром,
Но темень лилась, как анчар
Из рясника… И мирный сап
Не поднимал уж грудь…
Водою не напоил он брата… Храп
Слух колол… И будто ртуть
Кровь стыла под родимой кожей…
Застыл весь мир внутри кота…
И безобразно-непригожей
Вдруг взвыла жизни немота!..
Монах почил. Его котенок –
Живое чадо средь камней,
Почил в обед, как тот ребенок
На чреве матери своей
Умершей в родах угасает,
От пуповины не отстав…
Как лист бессильно погибает
Что ветер крутит, оторвав
От стебля своего иль ветки…
Пусть рок несет хоть в облака!..
Ведь можно жить в единой клетке,
Но жить нельзя без родника!

Молитва Петру и Февронии о сохранении семьи и семейном благополучии

Святые супруги праведные,
Петр и Феврония благочестивые,
Как в дни житья земного памятные,
К молитве Божея родивые!
Молитеся за страждущих,
В помощи Божьей алчущих!
Отведите от дома бражнущих,
В склоки, горести себя ринувших!
Отведите от дома нелепости,
Сохраните мой брак до дней конца
В благодати и Божьей светлости,
Данной Господом с самого венца,
Как накрыл да нас пресвятой покров,
Осенив венцом да вовек веков!
Чтобы жить, как вы, в согласьи,
В ясный день и в дни ненастий
В светлой верности Отцу,
Путь открывшему к венцу,
Служа ему святою верой,
Быть для чад своих примером.
На милость вашу уповаем,
Царствие Божье открываем
С молитвой Вашею о нас,
Господь великий, Вышний Спас!
Не покиньте нас, супругов,
В печали, радости, как другов –
На жизнь в чести и в благодати,
Сестра Февронья, Петр брате,
Окрестите, Ради Бога
Вы до смертного чертога,
Нас от самого венца!
Во имя Духа и Отца
И Сына Господа Христа!
Аминь, во благо лет до ста!

Молитва Василию Рязанскому

Радуйся, отче, от юности лет,
Возлюбленный сердцем Господним!
Радуйся благу, что дал Божий свет
Рождённому миру сегодня!
Его повеленьям усердный всегда,
Ходивый в день всяк с благодатью,
Душою пречистый в дни пира, труда,
С покорной и благостной статью.
Радуйся, ум твой к Нему устремлён,
Образ Всевышний в душе твоей явен!
Отче Василий, в смятении времён
Первосвящен, первознамен,
О, чудотворец, плывущий вспять рек
На мантии пречистой Марии!
Храни нас, святитель, в миру – человек,
Несущий знаменье Миссии!

***
Господи Исусе,
Дай нам всем тепла.
Всей душой молюсь я:
Защити от зла…
Ты даруй спасенье
От безумства, бед,
Ты даруй прозренье
И оставь свой след:
Совестью и верой
В душах отразись;
Полновесной мерой
С каждым расплатись:
Лютость и бездушье
Строго накажи,
Дай нам всем оружье
От коварной лжи…

Видение Иезекииля

Приходят звери на порог,
Приходят звери…
Иезекииля зиждит Бог,
Иезекииля зреет.
Сквозь дымовые облака
Мерцает солнце
И Бога властная рука
Шлёт свет в оконца.
Сквозь золотые стремена
Туман клубится.
Дорога к вечности одна –
К ней колесница
Летит в беззвучии взрывном
Сквозь мирозданья,
Пророк в молчании святом
Вкушает знанья –
Смертельное, как адский яд,
Но привкус мёда
На языке, и Божий лад
В нём для народа.
Но вот уж ангел протянул
Заветный свиток,
И Бог уж в очи заглянул
Сквозь бездну ниток
Светилом посланных лучей
К земной пустыне.
А вол исполненный очей
Глядится в ныне.
Орёл взирает в небеса,
Волк зрит на землю,
Лев рвётся к девственным лесам,
Шакал вбег дремлет...
И ангел свиток протянул,
Как ключ к познанью,
И Богу в очи заглянул
Пророк в изгнаньи...

Сон Иякова

На камень прибрежный лёг галькой песок,
И ластиться бриз неумело,
Тот ветер, сбивающий путника с ног,
Щенком стал стелиться несмелым.
Ияков прилёг после долгих путей
Исканья земной благодати,
От гнева презренного крови своей
Бежал он в забвенья объятья…
Отец, старший брат от него отвернулись,
Отринул его отчий дом.
Тучи мглы над ним сомкнулись
В небе голубом.
Устал наш Ияков от долгих путей,
Бредя в дом сородичей мамы...
Бредя, словно раб, от неправых плетей,
В душе оставляющих шрамы.
Прилёг он на камень, что ему тюфяком
Набитым пером показался...
Прилёг и заснул он целительным сном,
Что небом ему ниспослался.
И лестница пала с небес на траву,
И в грань уперлась тетивою,
И агнцы ступали по тлену-ковру,
Не смяв и травинки стопою...
И глас ему зычный с небес протрубил,
Лаская нутро и тревожа:
«О, избранный сын мой, тебя возлюбил,
Я сердцем своим, и умножу
Поля твои, пашни, твой избранный род,
Ты будешь в блаженстве и в славе;
Ипервым ты будешь средь почестных господ –
Цезарем в славной державе!»
Проснулся Ияков, Отца восхвалив,
И камень поставил в основу
Он храма и клятвы, на дух положив,
Чинить всё по Божьему Слову.
Построился храм и прославился род –
Всё вышло по Божьему Слову.
И ловкий Ияков царём средь господ
Эолом стал люду иному.

Семистрельная икона

И превратится моё проклятье в молитву,
Хоть твоя молитва – змея хищного шипение…
-----
Семь мечей, как семь печалей…
Отклони, Всевышний, скорбь.
Под туманностью вуалей
Таится животворный гроб.
Встреча с благостным Семёном –
Вот начало всех скорбей.
Над невинным женским лонном
Витает Дух Семи Церквей…
Быть Матерью Царя народов –
Непосильный груз для плеч,
Женских плеч среди Иродов –
Вот он первый тяжкий меч.
Как нести его у сердца,
Грудью согревая сталь?
Суть пытается согреться
О Всевышнюю печаль…
Вторая скорбь – из дома бегство –
Из Египетской земли.
Ведь единственное средство
Достать младенца из крови
Всех младенцев неповинных –
Убежать в далёкий край…
И среди земель былинных
Искать потерянный свой рай…
Третья скорбь твоя Мария –
Потеря Сына твоего
В Храме Божьем, где Миссия
Отца услышал Своего.
Потеряла, но нашла ты
Среди Мудрости Отцов…
Но средь роскоши и злата
Не услышишь Божий зов…
Отцы святые возгласили
Его мудрости Царём.
Вразумела Ты: Миссия,
Хоть и в чреве был Твоём,
Но Сын Господа Единый,
Как Единый Истый Дух;
Им закланный и хранимый,
Овец земных Его Пастух…
Великой радости и скорби
Преисполнилась душа…
Ироды сотлеют в злобе,
На сирых радость снизошла.
А четвертая скорбь – встреча
Сына своего с крестом. –
Божье Царствье недалече –
В трёх шагах Небесный дом…
Как же превозмочь Марии
Неземную сердца боль:
Не дать кровиночке-Миссии
В гробовую лечь юдоль?
Крест уж ждёт, рабы трепещут,
Страстей мистерии предвкусив…
Ветры татей лики хлещет,
В глазницы слёзы их налив.
Скорбь же пятая – то раны
От вонзённых в плоть гвоздей,
Чтоб телесные изъяны
Стали совестью людей.
Чтоб копьё, вонзившись в сердце,
Обернулось нам ключом,
В мир иной открыло дверцу,
Маскируясь смертным сном…
Отдавая Небу Душу,
Тебе Он сына даровал,
Как волна дарует суше
Вместо камешка коралл,
Камень же уносит в бездну –
В объятья света, вихри тьмы.
Все страданья телесны
Даются Небом нам взаймы
Земным страстям и искушеньям –
Утешеньем рабов:
Они им служат возмещеньем
Невкушенных всех плодов.
Шестая скорбь – твои объятья
Сына, снятого с креста…
Нестерпима боль распятья,
Непомерна ты, Пьета:
Под собою ты скрываешь
Что душа во тьме хранит.
О Мария, ты лишь знаешь
Неподъёмный груз обид…
Твои священные объятья
Сына к жизни призовут,
А позорное распятье
В миру святыней нарекут.
Ты же, избранная дева
Сутью женской воплоти,
Собирательница сева
Небесного в земном пути,
Оживляешь всех молитвой,
Животворною слезой…
Освящается жизнь битвой
Со вселенской темнотой…
Стрела седьмая – Положенье
Единой радости во гроб.
Нет Тебе, Мать, утешенья –
Тяжела ты, смерти скорбь…
Но надежда в безнадёжном,
В скорби радости зачин,
И священное в безбожном,
Свет рожденья в тьме кончин
Скрывается везде и всюду –
Таков извечности закон.
Он предателя-Иуду
Заменит благостным Петром…

Храм Казанской Божией Матери в Рязани

Как сбирался да народ,
На пустоши да монастырской.
Ладил вече да народ,
Строить храм Казанской
Чудотворной да иконы
Богоматери Святой.
Снежинки падали с небес
Тайнописью Божьей;
Шумел угрюмо ближний лес
Хриплостью Сворожьей...
Скрепели дрогло письмена
Под стопами прохожих.
Стягивала свой корсет зима
Позёмкою дорожной.
И чудился как-будто глас
От кирпичей веков далёких,
Который отзвуком до нас
Доносился с колоколен.
То Ефросинья-княжна –
Жена великого Олега
Всевластным гласом с алтаря
Взывала к ближним прихожанам:
- Заложим, братья, миром храм
Во Славу Матери мы Божьей!
Ибо возвестил Лука
В своём писании священном:
«Правит Бог не свысока –
Он есть в самом сокровенном!
Бога нет у мертвецов,
Ибо у Него все живы».
Храм – не для святых отцов, –
Храм для каждого единый
С вами мы воздвигнем, братья…
И принялись все строить храм –
По кирпичику, по камню,
Как недавно Тамерлан
С войском гору возводил...
И возвёл татарский хан
Единства видимый чертог,
Коим больше войн гордился.
Каждый делал, что он мог…
Храм по камню возводился –
По кирпичику – как Бог
Повелел трудиться тварям –
От слона до муравья.
Человеку же пристало
Делать больше всех живых. –
Потому как он подобье
Вышнего Отца всего.
Он и делал, человеце;
Он потом и разрушал,
Он собою восхищался,
Жертвенник сам собирал
Самому себе, как Богу,
Он на нём же и горел,
Стремясь к всевышнему чертогу,
То пылал, то просто тлел…
Возводился-разрушался
Храм в потоке дел, веков…
Дух упрямо устремлялся
К Богу через сомн богов…

Икона Богоматери Рязанской

Появившись над вратами,
Ты хранить хотела град,
Чтобы, ведомый бесами,
Русь не тронул супостат...
За кирпичным сводом храма
Ты нашла себе приют,
Где молитвенная гамма
Эхом лилась там и тут,
От стен высоких отражаясь,
Доносилась до небес;
И Господь, преображаясь,
Святым Духом сей окрест
Наполнял, и благодатью
Своей Любви, взяв под Покров
Избранную сердцем братью –
В назиданье Яви Новь…
Чадам Бог послал в защиту
Свою Избранницу, как встарь.
Но царил тогда со свитой
Тьмы неверный государь…
Образ проступил иконой…
Его замазали, Он вновь
В камень врезался короной,
Вселяя Веру и Любовь.
Выбелили штукатуркой,
Словно тёрном Лик Христа…
К людям Он в молчании гулком,
Знать стремился неспроста…
Его опять свели, Он снова
Проступил сквозь глины зыбь,
Как Божественное слово
Пробивает твердь земли...
Долго так его стирали –
Битва длилась ночь и день...
Силы ада бунтовали,
Наводя на солнце тень.
Взяли кирки и лопаты,
И давай бить по стене...
Храм, весь грохотом объятый,
Тонул в гремящей тишине...
Извели всё ж след иконы...
Вскоре началась война...
Но чудесный Лик Мадонны
В проёме виделся окна,
Серебрился в лунном свете,
Охраняя свой народ,
С лучами солнца на рассвете
Поднимаясь в небосвод,
Оставаясь в душах верных,
Знаменьем будущих побед,
Потому что следу сквернам
В чистоте укрытья нет!
Проступает, проступает
Лик Владычицы мирской,
Наступает, наступает
Век Любви Небес земной!..

Царица Небесная

I
Ты священна, словно Ева,
До вкушенья плода,
И со змеем встречи. Дева –
Греха и праздности беда.
Опустился Ангел с неба,
О Божьей Воле объявил.
Молвила Мария: «Лепо!
Будь по Воле Вышних Сил!»
Хотя и видела уж гвозди
И зарубины креста
И коралловые грозди
Кровавых капель из перста…
Мария молвила: «Покорна
Божьей Воле я вовек!
Для меня Она бесспорна,
Выше благ земных и нег!»
Видела уж всё Мария
Муки Сына от Небес:
Каким Путём пошёл Миссия,
Как казнён был и воскрес…
Видела, но не роптала –
Приняла, как Высший Дар,
Спрятала под покрывало
Тревог и боли колкий жар.
Одна Избранница, Царица
Царя Небесного Звезда,
Вольная в неволи птица,
Света в тьме пучин гряда.
В Ней вызрело Бессмертья Семя,
Чтоб светом напоить людей…
Запятнанное Евой племя,
Очищено в молитвах Ей…
И Ей дарована Корона,
Как Сыну Вышним в небесах.
Живая кротости икона,
Из всех Избранница в Женах…
И Ей быть с Сыном в бесконечьи
У Трона Вышнего вовек!
Ликуйте, чада человичьи –
Покров Любви вам оберег!
II
Сын, рождённый для прощенья,
Оправдай Собой Любовь,
Оправдай все прегрешенья,
Не напрасна Твоя Кровь.
Не напрасно Она лилась,
Оживляя мёртвый крест...
Матерь Божия молилась
Отцу земли, Царю небес...
Пташка, пташка Красногрудка,
Отёрла ты Его Чело...
Смеётся в ясельках малютка
Козням Ирода назло...
О, наивная печуга,
Как безгрешная душа,
От чьей песни вся округа
Замирает не дыша,
Ты поёшь Ему Осанну –
Славу Вышнюю Небес,
Оттирая крыльцем рану,
Пока Он в Славе не Воскрес...
Век тебе быть красногрудой
И Славу Божию нести.
Судьбы насмешливой причудой –
Под ношей лёгкость обрести.
И ты, жена, в простом сосуде
Подавшая Ему воды,
Вас Всевышний не забудет:
Смелость вашу и труды
Оплатит Он безмерной мерой
Еще до Небо вышних врат...
Своей любовью вы и верой
Возрадовали кроткий взгляд...
Отплачет Сына Божья Матерь,
Распрострёт над всеми Плат;
Возликует и Создатель,
Встречая чад у райских врат.

Стопа Богородицы
-----
Смирение: это – не безысходное подчинение жизненным обстоятельствам, а полное полагание на Волю Божью – искреннее доверие Ей.
-----
Стопою Божия Мадонна
Ступила в глину средь дорог.
А чудотворная икона
Вдруг источила терпкий мёд...
Терпенье выливалось в святость,
Снег очищал земную рябь,
И хочется душе так плакать,
Ударившись с разлёта в хлябь…
А Богородица босая
Ступает кротко по терням:
Неизвестная святая
Идёт навстречу злым страстям…
На камень ступит – станет глиной,
Травинку склонит – зацветёт;
Придёт в посёлок нелюдимый –
В нём всё на утро оживёт...
В деревьях вновь щебечут пташки,
А под пригорками, в полях
Как люди, суетно, мурашки
Ведут строительство вразмах.
Богородица ступает
Кротко, мягко, как дитя;
А стопа её босая
Вся – от пятки до ногтя –
Непрерывно кровоточит,
Рубином осыпая след.
Бесприютность каждой ночи
Несёт то травлю, то навет...
Богородица ступает
По тёрну, гальке и камням…
Неизвестная святая
Несёт Сына Бога нам…

Вход Господень в Иерусалим

Встречайте Господа ветвями,
Срывайте пальмовую ветвь
Да усладится Он дарами
И зеленью пустынных древ!
И да утешится улыбкой
Детей, бегущих в след Ему,
На стезе тенистой, зыбкой,
По которой никому
Не желал Он Сам пройти бы –
Даже зверским палачам,
От бичей их лишь ушибы
В душе, на теле – тут и там…
Встречайте Господа ветвями –
Не на коне, а на осле,
Царя над светскими царями,
На рогожке – не в седле.
С воскресшим Лазарем обедал
Он перед казню на кресте,
Земные муки Он изведал;
Как слова на бересте
На Челе Его уколы –
След терна – венца людей.
Только ненависти взоры
Острее игл и гвоздей…
Встречайте Господа ветвями,
Услав цветами Его Путь…
С раболепными царями
Небес не сравнивая суть…

Псалмы Давида I-III

Зачем волнуются народы,
И, в праздности своей тщету
Замышляют, аки сброды,
Племена Мои земные,
Преступив свою черту?
Цари, князья, презрев Миссию,
И Господа презрев – Меня,
Собрались, душами нагие,
Под кровом призрачного дня,
Сказав: «Расторгнем с ними узы,
И снимем иго их с себя»
Господь смеётся, давят грузы
Грехов, цепями дух губя…
И речёт Господь во гневе
В жгучей ярости Своей:
«О, средь зёрен добрых плевел
На пахоте земной Моей!
Я поставлен над Сионом –
Горою Святости Его,
Чтобы быть Его Законом,
И Волей Бога Моего!
Возвещу определенье:
Господь сказал Мне – Ты Сын Мой!
Тебя родил Я в искупленье,
Проси награды Ты любой.
Дам пределы Я земные
Во владенье Тебе,
Роды, племена людские –
В жизни их и во гробе.
Поразишь Своим их жезлом,
Будто глину, разомнёшь,
Как сосуды, в бесполезном
Ряду горшечника побьёшь…

Иерусалимская львица.

Львица по небу носилась.
Её рычанье слышал царь.
Над землею божью милость
Ощущала всяка тварь.
Сияли всюду её очи
Двумя звездами в бездне тьмы;
Подтверждением пророчеств
Лились вышние псалмы
В лилейном ангельском созвучьи
Это пенье слышал царь,
Сулящее благополучье
И полный милости алтарь…
Привести велел он львицу
Из вышних кущ, из тьмы лесов,
Чтобы подивить царицу
Чудностью своих краёв.
Посреди дороги львица
Зарычала – вздрогнул мир,
Все со бременем девицы
Свой священный град в Кашмир
Превратили в этот миг,
Издавая дикий крик.
Поднялись воды Иордана,
Забурлила плазма недр,
Столб у царственного храма
Зашатался, будто кедр…
И взмолились все тут люди:
«Не веди её ты к нам!
Иль погибель царству будет,
И погибнешь, царь, ты сам!»
Повели обратно львицу
Силачи в её леса…
Быль ли это, небылица,
Времён ли древних чудеса?

***
Как пусто без тебя, мой бог:
Тоска в груди клюется птицей...
Ко мне приходят на порог
Чужие тени, мысли, лица.
Я задыхаюсь среди них
В покуренной, пустой квартире...
И обнаженность стен сырых –
Картина мрака в этом мире...
В твоих глазах лишь солнца свет,
Но мрак вокруг – тебя ведь нет...

***
Твой поцелуй дороже злата,
Милее славы и побед;
Он – за все горести мне плата –
Во тьме вселенной солнца свет.
Я за него отдам все блага,
Надену рубища юрод,
И сделаю три тяжких шага
В Лету затемненных вод…

Молитва русской девы

Расплосталось небушко
Во бездонну ширь.
Боже, дай нам хлебушка,
Где растет ковыль.
Боже, дай нам ноченьку,
Светлого дай дня;
Дай кольцо для доченьки,
Сыну дай коня!
Встану спозараночка,
Пробегусь росой…
Ой, землица-мамочка,
Тайны мне открой!..
Где парит голупенький,
Узится где ширь?
Небо глас льет трубненький
И шуршит ковыль
О людской, о долюшке,
О бездонье вод,
О кабальной волюшке,
В череде невзгод…
Промочи мне горлышко,
Дождик проливной;
Высуши мне, солнышко,
Сарафан льняной.
Прострекоч мне, ласточка,
Счастье где живет;
У какого насточка
Голубочек ждет?
Дай любви и хлебушка,
Боженька, всем нам...
Тихого дай небушка
И тепла рукам!
Дай рукам работушки,
Сердцу доброты,
Разуму охотушки
Постичь, что создал ты...

Роза белая, Роза алая

Поэма

Дева юная –
Роза алая.
Роза белая –
Чистота небес,
Словно облако
Лепестки ее.
Иисус Христос
По земле идёт,
По земле идёт
С белой розою,
С белой розою –
Духом-Голубем…
Дева в след глядит,
Руки колючи,
Руки колючи
Шипом остреньким,
Шипом остреньким,
Будто тернием…
Все Апостолы –
Сыны Господа,
Сыны Господа,
Им же избраны.
Лишь она одна
Да сестра-то им,
Сестра истины
Духа чистого,
Духа чистого
Всепрощения.
Повелел Дух ей
За Ним следовать,
За Ним следовать,
Аки Братия.
И сбивала в кровь
Стопы девица,
Стопы девица
Да о камушки.
Хоть и все Ему
Чада равные,
Чада равные
С праха подняты,
Но она-то всё ж
Ярче звёзд в ночи,
Ярче звёзд в ночи
Взору Вышнему…
Ты пошла за Ним
По камням босой,
По камням босой
Сеять рожь Его,
Сеять рожь Его
Да в умах, сердцах,
Сеять рожь в умах
На живот земной.
Всюду шла за Ним,
Как Апостол-брат,
Как Апостол-брат
Для учения,
Для учения
Чад-овец земных.
Успевала ты
Лучше всех в делах,
Лучше всех в делах
Братьев избранных...
Но скосил Его
Ураган страстей,
Ураган страстей
Спелым колосом,
И отнёс Его
Цепом кованным,
Цепом кованным
Да на жёрнов-крест,
Да на жёрнов-крест,
Словно Агнца…
Словно Агнца –
Сына Божьего.
Ты пошла за Ним,
Как родная мать,
Как родная мать
Да за колосом –
Сыном-колосом,
Кровью вспоенном,
Кровью вспоенном,
Млеком вскормленным,
Млеком вскормленным
Из своих персей...
На кресте завял
Колос полный сил –
На кресте завял,
Как на камушке,
На кресте завял,
На очах твоих.
Его бросили,
Как отжатый жмых,
Как отжатый жмых
Да под жёрнов-крест,
За валун тяжёл
В хладь пещерную...
Ты за Ним пошла
И туда, жена,
И туда, жена,
Духом верная...
Подивилась ты
Гробу вскрытому,
Гробу вскрытому,
Двери отпертой,
Двери отпертой
Да в пещеру ту,
Где лежал Он весь
В пеленах тугих,
В пеленах тугих,
Аки в младости...
Ты заплакала,
Зарыдала в глас,
Зарыдала в глас
На весь сад густой:
«Где ж Ты, Отрок-Свят,
Божий Сын людской,
Божий Сын людской,
Да Учитель наш?
Кто украл у нас
Мощи святые,
Мощи святые,
Греху чуждые?..
Кто украл-унёс
Тело чистое,
Тело чистое,
Непорочное?
Умостила бы
Я Тебя, мой Бог,
Я Тебя, мой Бог,
Муж возлюбленный
Густым ладаном,
Пряной смирною
Тело белое, непорочное...»
Дева плакала
На весь сад густой,
На весь сад густой,
За окраины...
Подошёл тогда
К ней Садовник-Царь,
К ней Хозяин-Царь
Сада буйного:
«Что ж ты ищешь-то,
Дева спешная,
Дева верная,
Магдаленушка?
Что ж зовёшь ты вплачь
Да покойника
Среди мёртвых ты?
Среди мёртвых, ведь
Не найти живых,
Не найти живых,
Как средь плевел рожь...
А и вот Он есмь –
Ваш Хранитель Азм,
Ваш Хранитель Азм,
Богом Посланный...»
Дева кинулась
В полной радости,
В светлой радости
Да к Избраннику...
Отстранил её
Он Своей рукой,
Он своей рукой,
Ткнув перстом в тело
Он до вмятины:
«Ты не тронь Меня,
Дева юная,
Дева юная,
Не покрытая,
Не покрытая
Платом жизненным...
Не предстал ещё
Перед Богом Я,
Не взошёл еще
Я на трон Его,
Я на трон Его,
Не предстал пред Ним...»
Роза белая,
Роза алая,
В вас сплелось плющом
Небывалое.
Роза алая –
Плоти Кровь Святой;
Роза белая –
Есмь ты Дух Святой...

Илья Пророк

На Ильюшеньку пророка
Дождик льёт, как из ведра;
Разверзается широко
Бронзовая туч гряда...
Илья заходит в колесницу
И несутся кони вскач.
Неба на поля и лица
Изливает Божий плач...
Кони ржут и блещут дуги,
Трещит крепленье ремней;
От Илюшиной кольчуги
Льётся свет во тьму лучей...
Неверные цари Ахавы,
Трепещите во злобе;
Не спасёте вы державы,
Коли служите себе!..
Всё сгниёт и всё сотлеет
Ваше царство до руин;
Тот бессмертием владеет,
Кто с Царём Небес един.
Ильюша с раскалённой печи
Поднимется, лишь время дай!
Не укроется от сечи
Ни Батый и ни Мамай!..
Гей, вы, бравые султашки,
Вы не цельте стрелы в нас, –
Лучше из единой фляжки
С нами выпейте сейчас!..
Чтобы мир и столованье
Вновь ходили ходуном;
Чтобы наши заседанья
Полюбовно шли ладком!..
Чтоб дожди поили поле,
Чтоб шумел былинно лес;
Чтобы над земной юдолью
Разливалась песнь чудес...
На Ильюшеньку пророка
Дождик льёт, как из ведра;
Разверзается широко
Бронзовая туч гряда...
Ильюша правит колесницей:
Копыта выбивают гром,
На леса, поля и лица
Льётся благодать дождём...


ПЕРЕД СПАСОМ

Мать младенца схоронила,
Унялась змея-печаль,
Она другого в свет пустила…
Жизнь – убийственная сталь,

Она пронзает и врачует,
Выпрямляет нас и гнет,
Отнимает и дарует,
Под венец, к концу ведет.

Вчера сугробы закипали,
Сегодня зелень тешит глаз;
Вчера на гробик руки пали,
Сегодня в них – патрон проказ.

Мир искрится детским смехом,
Воскресившим радость вновь;
И заступница потехам
Материнский крест – любовь.

В разгаре лета, перед Спасом
Детвора в чужом саду
Полуденным вольготным часом
В подражательном бреду

Рвала яблоки и груши
Под рубашки – про запас,
Слегка дрожа за зад и уши,
Ловкостью своей гордясь.

Поохотясь, незаметно,
Вторично штурмовав забор,
Чтоб резвиться безответно, –
Ведь не пойман, так не вор.

Вождь отважных сорванишек
Маме яблочко подносит,
(Живот героя вне штанишек),
«На, попробуй», – робко просит.

Как уйти от искушенья –
Угощенья не принять?
И с улыбкой умиленья
Запретный плод вкушает мать.

Через две иль три недели
Язвит ее укором сон:
К первой крошки колыбели
Подошел в сиянии Он.

Подошел, взглянул печально,
Присел на облако Христос,
Улыбнулся сострадально,
С плеча снимая свой принос.

Тотчас дети появились,
(Сколько их на небесах!)
Все плодами оделились,
Ее малютка лишь в слезах.

«А мне, Иисус, где мой гостинец?» –
Рыдая, просит он Христа,
Словно горький сиротинец,
Словно грешник у креста.

Господь ответствует уныло:
«Хоть мы единая семья,
Для тебя, сын, не хватило –
Скушала твое свинья*.
------
*По поверью, женщина, похоронившая сына или дочь, не должна есть яблоки и груши до Преображения (до Спаса) 19 августа.

Акиндин и царь Персидский

Поэма

Акиндин шёл по долине –
Шёл он с благостью к царям.
Стремясь к божественной вершине,
Шёл святой с молитвой к нам.
Стопы уязвлял репейник,
Пронзала душу тьма очей;
И каждый недогляд-бездельник
Кичился праздностью своей...
А цари да фараоны
Страшились кротости его:
Лика, будто бы с иконы,
Лучезарней своего...
Не по нраву фараону
Убеждений чуждых свет.
У него свои законы,
Своя парафья, свой обет...
Что права ему чужие? –
Ступил в Египет, подчинись
А эти олухи тупые
Переделать рвутся жизнь!
Ох, душевные метанья,
Ох, ты мыслей кутерьма!..
Кому смерть, кому изгнанье
Расплатой за мечту дана…
Жизнь устраивает казни
На забаву черни всей,
По причине неприязни
Взглядов и других вещей.
Она казнит и христианей –
Безразлично право, ложно,
Чтобы воплем поруганий
Себя потешить лишь возможно,
Ра земного на престоле
Мистерией муки поразвлечь.
Что томило дух дотоле,
Будет ныне углем жечь.
Союзников и Акиндина
Царь персидский на костёр, –
Хоть вина их была внима,
Велел вести под приговор.
Анемподист и Пегасий –
Верные друзья его,
В сердечном со святым согласье,
Не склонили вниз чело.
На костёр взошли смиренно,
На поленницу стопы
Ставили одновременно
Без упрёков и мольбы
Раболепной и преклонной,
Только к Господу с молитвой
Обращались на поклон
В час последний перед битвой,
Когда грудь терзает стон...
В час последний их земной
Рыдало небо, Бог слезами
На паленья снизошёл,
Над горящими дровами
Тучей влаги пал на дол.
И потухло тут же пламя
Под ногами трех рабов.
Вышло солнце, словно знамя
Их свободы от оков.
Пали с кротких рук веревки,
Кисти тихо отпустив;
Без оружья и сноровки,
Вняв их душ святой призыв.
Царь, как-будто в лихорадке,
Весь от гнева затрясся,
На взбесившийся лошадке
В бездну мрака понесся.
Проклинал людей и Бога,
Спасшего их от петли...
У безумия чертога
Рвал ногтями твердь земли.
Пожалели его старцы,
И, усердно помолясь,
Открыли душ святые ларцы,
Господу-Христу крестясь,
Отмолили облегченье –
Отступила немота;
Только царь без промедленья
Начал вновь хулить Христа.
Старцы снова в отрешеньи
За молитву принялись,
И Господь без промедленья
Отнял речь царя, как жизнь.
Царь беснуется и злится,
И, катаясь по земле,
Старцев погубить грозиться,
Будто хищник в чёрной мгле...
Почернели его очи,
Пена на устах кипит;
Приказать он что-то хочет,
Но хрипит лишь псом навзрыд…
Сжалились над ним вновь старцы,
Помолились ещё раз…
Но упредов не боятся
Цари во гневе. Сей же час
Приказал их вновь повесить
Вероломный государь…
Испытанье раз десять
Повторялось изначаль...
Закричала мать-царица:
«Хватит мучить их, мой сын!
Дух небесный в них гнездится...
Не позорь моих седин!»
И царицу-мать повесить
Приказал во гневе царь.
Гул толпы его стал бесить,
Он твердил, как пономарь:
«Покажу я вам святые:
Распну, как вашего Христа!..»
Молились агнцы земные,
Сжав в безмолвии уста.
Трещали брусья под верёвкой,
Огонь лизал им стопы ног,
Лев с кошачьею сноровкой
У костра покорно лёг...
Толпа резвилась в созерцаньи:
Кто хихикал, кто свистел,
Кто в застывшем ожидании
Жизненный театр смотрел.
Акиндин же всё молился,
Пегасий и Анемподист
В унисон молитвы слился,
Каждый сердцем агнца чист...
Возносились те молитвы
К небу с дымом от костра:
В час суровый кроткой битвы
Сам Господь отверз уста.
Они молились о спасеньи –
Не своем, а тех, кто зрел,
О скором, праведном прозреньи
Каждого, кто духом смел...
Среди царских беснований,
Среди жён укратких слез
В восхищённым ликованьи
Вдруг ребёнок произнёс:
«Святый отче Акиндине,
Моли Господа о нас!
Своей молитвой не покинешь
В суровый испытаний час!..»

Золотая колесница Пророка

Золотая колесница
Унесет меня к тебе,
Туда, где новый Рим родится,
Где квазар горит во мгле...
Храм Исакия магнитом
Будет спицы гнуть колес...
И на шпиле, в тучах скрытом,
Отразится ярость гроз...
Мчатся кони, хлещет ливень,
Искры звезд из-под копыт;
И молитвами святыми
Погост, как саваном покрыт…
Плачет небушко дождями –
То – сын Божий – Елисей
Извергается над нами
Чистотой любви своей.
Аромат дождя во прядях
Седовласого Ильи…
Не тревожит уж, что сзади –
Внутри песчиночки-Земли…

Не порочит пояс плоти –
Обрамляет только стать…
Вы в отшелье не найдете
С кем Всевышнего предать…
Только лишь с самим собою
В тайных недрах вашей тьмы
Заглушит бес своей трубою
Тихий Голос Тишины…
Станет пламень извергаться –
Не вулканом, а тобой;
И пойдет бес изгаляться
Над затворностью святой…

Ах, плоть, плоть, ведь ты живая,
И ты хочешь новых нег.
Человечья суть такая:
Песок во льдах искать, а снег –
Средь пустыни, на барханах,
Где его в помине нет!..
Нет верблюдов средь баранов,
Как не скреститься твой след
С Атлантом древним или зверем,
Что жили сотни лет назад....
Вопреки слезам, потерям,
Ты ступаешь наугад…
Коли не был ты с женою,
Будут женщины манить.
Если все ж пленен другою,
Взгляд попробуй изменить.
Как пленят ее объятья,
Чресла, губки, бугорок...
Длинное в оборках платье,
Что колышет ветерок,
Ее прелестей не скроет,
Не развеет аромат...
Как же дух-то беспокоит
Изгиб колена, томный взгляд!..
Наброситься бы, как на львицу,
Из укрытья, в мари трав!..
Дайте, дайте мне синицу, –
С Херувимами журавль
В облаках парит беспечно
Пусть, не ведая забот!..
Не все пленительно, что вечно:
Мимолётное влечёт
Своим мгновенным увяданьем,
Легкокрылой красотой,
Своим пьянящим обаяньем,
Своей наивной простотой...
Вечное, оно помпезно,
И хранится на века...
О Мадонна, будь любезна,
Смути красою старика!..
Дай блаженств ему изведать,
Дай обнять твой гибкий стан,
Дай нектаром пообедать
Твоих губ... Дай слов дурман
Ласковый, неистощимый:
Дай ему земной любви...
А потом, грехом томимый,
Пусть поститься он в пыли:
В барханах праведной пустыни...
Пусть еду ему орлом
Посылает Бог доныне,
Пока он молиться о нем...

Золотая колесница
Унесет меня к тебе,
Туда, где новый Рим родится,
Где квазар горит во мгле...
Золотая колесница...
Взирай, о добрый Елисей,
Как Учитель к Богу мчится
На крылах любви своей...

Доктор-батюшка Лука Крымский

Вы видели Бога? Вы видели разум?
Вы зрели воочью любовь?
А небо наотмашь разверзнули ль сразу,
Чтоб внутрь вселенной взглянуть?..
Вы видели дали, в каких не бывали?
Вы скажете: «Только во снах...»
А светит ночами то вам не луна ли?..
А карлика отблеск на водах...
А кончиком носа родничок доставали,
Что череп сжимает при родах?..
А доктора в рясе, скажите, видали,
Что тело, крестяся, сечёт?
А сами без веры когда ль умирали,
Когда и Дамокл нить не рвет?..
Ах, добрый профессор, ах, скромный профессор!..
Вы лечите боль, не тела...
Боль – самый пошлый, коварный агрессор,
Ребенок вселенского зла.
И нету спасенья – одно очищенье
От гнили костей и души...
Оно не в спирту и не в йоде, – в прощеньи,
В завете простом: Не греши!
«Так что же вы молитесь, Доктор науки,
Сутану вправляя в халат? –
Спросил, протирая пред резекцией руки
Коллега и клятвенный брат. –
Зачем же больного, как поп нудный тешить,
И душу от скверн промывать?..»
Ответил Лука: «Не барана, чай, режем, –
Как тело, дух, надо спасать».
Ах, добрый профессор, ах, славный профессор!..
Вас Бог слепотой наградил,
Чтоб Вас перед смертью не дергал домессор,
И Вышний приход светлым был...

Отходная Молитва – 1
Полети душа ко Богу
Пред архангелом замри…
Богородице не строго
Ниспроси за грени дни…
Серафиме, взор твой страшен,
Огнь от духа отведи…
Сын Исусе – Плод безгрешен,
Благодатью снизойди.
Отвори нам враты рая,
Пропусти под Свой покров.
Крестны муцы принима,
Даровал небесный кров.
Ввергни демонов в пучину –
Гиену смрада и гордынь…
Молись, Блаженнейшая Сыну,
За представленных рабынь.

Отходная Молитва – 2
Упокоя души, Боже, усыпающих рабов.  Их грехи омой слезами, Пресвятая Богородице Пречисте Деве. Даруй, Милостив, уме беззакония осознати. И прими покаяния их по милости Своей. Яко Милостив и Праведен Ты, Боже, среди нас Единый Царь. Впусти же в вечное Царствие Твое грешни души наши, окропи бренны кости Живою Кровию Своей.


Кладь странника

Притча

Человек шел по длинной и широкой дороге. Путь был разным: то гладким, то тернистым... То чистым, словно начищенный паркет царского дворца, то топким и не проходимым, будто скрытые в лесной глуши болота заповедной древней пущи.
На пути встречалось разное: и хорошее и плохое; и цветущие, бушующие зеленью и останавливающими и завораживающими взгляд другими всевозможными красками цветов, поляны и луга; и пачкающие стопы и одежды, и засасывающие в себя путников, болота.
Добрые – дарящие радость и благо другим, и лихие – отнимающие не только последние пожитки, но и силы, люди...
Путник все видел и запечатлевал в всем чутком сердце.
И все же ноша его была очень тяжела. И резала и надрывала плечо даже не груз, положенный в котомку, а неизвестность, что это был за груз...
Ведь котомка досталась путнику от старика, идущего этой же дорогой, и смотрящего уж не вперед, а вглубь пути...
- Возьми мою поклажу, и донеси до ключевой развилки, – просил на последнем издыхании старик, – больше некому доверить мне ее: никого нет на пути, мои ж глаза последние мгновения созерцают этот мир... Только не заглядывай в котомку, покуда не дойдёшь, иначе беда тебе будет... Но если все ж не выдержишь, заглянешь, поскорее завяжи покрепче узел и неси дальше, чтобы не случилось и сколько б не осталось!..
Сказал и умер на его руках. А путник, схоронив его, соблюдая все почести, какие только смог, побрел своей дорогой дальше, взяв с собою вверенную кладь до ключевой развилки дальней.
Но котомка все плечо тянула, пригибая путника к земле. И так ему порою в конце дня делалось невыносимо тяжко и несносно, что порывался он бросить узел хоть посреди дороги, уйти подальше от него, иль передать кому-нибудь попутному...
Но не встречалось в такие тяжкие мгновения никого, вселявшего доверье в сердце, а нарушить предсмертную просьбу старика, не позволяла совесть. Так и шел человек со своею и чужою кладью дни и ночи с передышками на сон, еду и прочий роздых.
Локоть за локтем, миля за милей отмеряли стопы. А котомка будто бы росла с каждым шагом. Груз тяжелее становился. Будто чрево у беременной. Да к тому ж – беременной без мужа. Замужней-то жене легко свой честный груз носить: и наполнивший ее и вся семья ждут заветного открытия-разрешения; одинокую же все шпыняют, не ведая, кто ее своим добром наполнил, и, зная, что никто ее не защитит и не укроет от позора...
И у странника котомка будто шевелиться стала, словно чрево у беременной жены...! и... покрякивать к тому же временами...
Присел однажды странник под развесистой ракитой у пруда, запасённою краюшкой подкрепиться и остатком кваса из харчевни придорожной. Кусает зачерствелый хлеб, цедит из баклажки уж с кислинкой пену... а котомка вновь шевелится на траве... да кряхтит еще к тому ж...
Не выдержал тут странник. Сжал недоеденный кусок зубами, фляжку в сторону отставил, и стал с затейливым узлом возиться... Вроде и не крепок узелок был, да заплетен замысловато. Возился человек с ним ни час, ни два, а с утра до полудня; а с полудня и к закату солнце покатилось... Узел нехотя и медленно поддавался натруженным, нетерпеливым пальцам.
Вот, наконец, и прореха, крохотная появилась. Котомка стихла: прекратилось шевеленье и кряхтенье унялось.
И только странник запустил через минутное раздумье руку в отвоеванное у веревицы суровой отверстие, вползла на кисть его толстая и плотная, как налитая соком долька апельсина, гусеница, таща за собою белее снега и тонкую как волос старца, нить.
Странник вздрогнул,– не от брезгливости иль страха, а от холодка, побежавшим вдруг по коже от неожиданного и таинственно существа. Зеленая в черных пятнах гусеница свернулась на запястье кольцом и вся затрепетала, хоть ветер не трогал ни единого листа на древе и волоска на главе озадаченного человека. Личинка росла и набухала, как бутон зеленого цветка. И вдруг бутон расправил лепестки – прозрачные и легкие, как ветрила корабля; лишь те же черные крапинки напоминали о гусенице неказистой...
- Что же ты наделал, любопытниц нетерпёжный?! – Восстала будто бы из-под земли иль выросла из воздуха тень старца. – Не дотерпел и не прошел пути, отмерянного для тебя на небе...
- Груз слишком был тяжел, отец, – оправдывался виновато путник, – уж слишком пригибал меня к земле...
- Да и не твой – скажи еще, сей тяжкий, непонятный груз... – Тень усмехнулась бледными, прозрачными губами.
- Я не отказываюсь несть ее, отец... Чтоб там не находилось... – Все пытался как-то оправдаться странник, и, невзначай встряхнул рукой... Взметнулась бабочка и поднялася ввысь...
- Ох, бабочка моя... – Вырвалось сожаление из гортани человека...
- Да, бабочка была твоя, – вздохнул и старец, провожая взором мотылька, поднявшегося выше кроны уж ракиты... – Твоя единственная радость и утеха в этом мире... Она была б везде, всегда с тобой, донеси ее до места... А так – в котомке теперь только саван твой, что соткала гусеница-шелкопрядка, не вовремя пущенная из мешка твоим нетерпеливым любопытством. Неси теперь его лишь до самого конца своей дороги...
И старец, как и бабочка, поднялся к облакам, и, растворился, как она, в темнеющей уж к ночи сини неба...

Великий грешник Авраам

Зарезать сына иль спасти?
Или в жертву принести?
Подскажи, священник нам –
Великий грешник Авраам...
Благостно ль под крышеваньем
Всевышнего, своей сестрой,
Предаваться возлияньям
Нектара плоти молодой?..
Ну а после плоть всё ту же
Бросать, как мясо королям,
Представляясь ей не мужем –
Братом похотным царям?..
Старой плоти волю дать
И служаночку взнуздать
Под прикрытием бездетья
Вожделенной всем жены,
Что в годины лихолетья
С тобой делила хлеб и сны?
Всё Всевышний оправдает,
И служаночку с сынком
Во пустынюшку отправит
От гнева Сары утречком...
Только и второго сына
Прирежь с прикрытьем, напоказ,
Одержимая детина,
Верой во Всевышний глас!

Георг на крокодиле

Георг оседлал крокодила,
На змея помчался на нём.
Змея, жалящего дев,
Не искушенных жизнью праздной,
Искушал их змей плодами,
Росой блестящей чешуёй
При свете дня, во мраке ночи
При взгляде лунном без чадры
Из бархата густого туч.
Плыл крокодил по бездорожью,
Полз по тропам за лучом,
Карабкался по скалам к своду
Цепкой хваткой паука...
Несся он за своей добычей –
За бурдюком костей, забитых в кожу
В солоновато-алом соке…
Спешил Георг, путей не зная,
Был перелётом поворот
К другому миру, даль кривая
Казалось, в небе брешь пробьёт
И наконечником вонзится
Богу прямиком в крестец…
Святая влага заструится,
И землю повернёт Отец.
Телец поднимется на ноги,
Отринув путы, с алтаря…
И выйдут наземь осьминоги,
Пустыни погребут моря.
И потеряют очертанья
Материки и гребни гор…
Исчезнет счастье и страданье,
Останется лишь вечный спор
Между парением и взрывом,
Между тьмою и лучом,
Гравитацией и отрывом,
Меж реальностью и сном...
А змей сосал из девы соки,
Питая ими жизни суть...
И бездна тьмы свой вдох глубокий
Посылала в астро-муть...
Несся Георг на крокодиле –
Не вывелось ещё коней,
Еще Пегасы в вышнем мире
Лакали молоко морей
Из бесконечного начала
Густого Млечного Пути...
Несся Георг. Звезда сияла,
Чтобы заветный лес найти,
Где бродит глупенькая дева,
За ней – не пуганый юнец
Под взором внутреннего бога,
Что служит оберегом им...
Несся Георг на зов спасенья –
Природный зов нутра существ,
Как дар всевышнего прозренья
Природной краткости веществ...
Спасёт ли он наивну деву,
Иль скормит похоти своей,
Иль крокодилу бросит мясом –
Всё случай изберёт из совпадений
Миллиардов единиц...
Пусть дева ждёт, юнец пусть стонет,
Змей, изгибаясь, пусть шипит...
Георг ползёт на крокодиле,
Лучом пронзая бездны тьму...

Второе распятье

Был знойный полдень за стенами,
Христос шел мимо босиком…
Жильцы спасались душем, снами,
Дела оставив на потом.
Сын Бога, видеть не желая
В истомной мари никого,
А лишь того, чья тень живая
Избавила б от мук его,
Но не было того, чей взор живящий
Любовью сердце б напоил,
Сути верной, настоящей –
Без скрытых рубищем грузил…
Он шел, и пот на землю капал
Предвестником святой крови.
Зной тело зверем буйным лапал,
Рисуя миражи вдали.
Но человечности крупицы
Не извелись еще у всех:
Кто предлагал ему водицы,
Кто хлеб давал, а кто-то смех
Посылал во след с презреньем;
Христос покорно принимал
Ниспущенное проведеньем,
Ну и – Отцом с небесных скал...
Но вот спросили его: – Кто ты?
- А я Сын Божий – ваш Христос.
- Так ты, тот самый, кем до рвоты
Синод с правленьем мозг занес...
Схватили бедного, свернули,
Связали, будто бы он псих,
И на асфальт горячий пнули;
Тот в обречении затих.
С осинки вырубили крестик
И положили на асфальт,
Как новобрачную – с ним вместе...
И заскрипел протяжный альт...
С хрустом длинные гвоздочки
Сквозь вены через кость прошли,
И ало-пенистые точки
Открыли тайный код земли...
Христос стонал, и покаянья
Беззвучно Господу шептал,
И всех за грешные деянья
Простить, как прежде умолял...
Подняли крест, и притяженье
Прогнуло локтевой сустав,
И световое преломленье
В ликах подлинность украв,
Исказило четкость, ясность,
И, приблизив горизонт,
С безразличием опасность
Отправив на единый фронт
Под единым флагом боли,
С войском дум перемешав,
Обреченности дав волю,
Ради зрительских забав,
В Христе реальность исказило,
И, приблизив лик Отца,
Его забвеньем наградило
И блаженством без конца…
Сняли мертвого-живого,
И, в рогожку завернув,
Порыдали скорбно снова,
В застолье бурном помянув.
Вновь Христос лежал в гробнице,
Снова Божий Сын воскрес,
Чтобы были-небылицы
Питали Манной люд чудес…

Рождение Бога

Вселенная рождала Бога –
Огрехи на него списать.
Они, – желали слишком много, –
Дитя рожденное и Мать.
Умирая в зарождении,
Мощь глумилась над отцом.
Все застывало в цепенении
Перед завещанным концом.
Вселенная, раскрыв вагину,
Сочилась беспрерывной тьмой.
И, проклиная Бог судьбину,
Плыл к свету черною трубой.
И все бурлило в предвкушении,
И закипало от натуг.
И явь томилась в нетерпении,
Скрывая в небытии испуг...
Рождался Бог несоответствья,
Пронзил гармонью резонанс,
Чтоб появились мы для бедствья,
Чтоб свет терпел еще и нас...


Разговор Священной Троицы

- Уполномочен доложить, держитель, Сатар изменил тебе!
- Измена в чем его, хранитель?
- Тебе подобном быть хотел: не князем, цесарем уж назывался, не ангелом–твоим братом, и соратником моим в деяниях ангельских, а самим царем вселенной, и хозяином твоим!..
- И что его на это натолкнуло – на равенство со мной, и превосходство даже?
- Рождение из одного ядра, мой Бог...
- Хм... А ведь и верно: мы из одной материи состоим... Это людишкам-дурням не понять – им легко мозги туфтой запудрить, а вселенную и бытье не обмануть. Да мы, ведь, порождение этих глупых муравьев, как не крути!
- А меня вы, братья, позабыли? – Позади говорящих щелкнул горящей головешкой тонкий хвост. – А ведь я – часть вас, кровинка от единой плоти… - Ломался в огорчении утробный тяжкий голос.
- Ну как забудешь Зло?.. – Вздохнул Архангел Михаил, сдвигая нимб десницею повыше на макушке, чтоб искры лоб не щекотали.
- А ведь вера ваша… то бишь, наша… нет, все же ваша уж давно… – принял для себя решение Сатана. – Велит вам Зла не поминать…
- Люди злы, как стаи кошек, как гон быков за стадом телок, и в том твоя вина, браток! В сердца бросаешь семя зла, которое и всходит, и взрастает и всходы новые даёт, что отравляют все и всех...
- Природа создала, как вселенную с планетами звездами – в числе их Солнце, так и живое все – в том числе людей – самый развитый вид животных!.. Они же создали Тебя своим воображением, Бог! Так что, не приписывай себе творения все, воображала!..
С быком коровы неразлучны – коров стада, а бык на всех один! Так будем мы: в соймище богов и их служак один Сатар контрастом будет оттенять все ваше многоликое Добро!..



Алёшка-иконописец

Рассказ

Алёшка жил в отшелии, которое давно уж выбрал сам. После нескольких любовных неудач он предпочёл одиночество многолюдию и суетности света. Нет, к Богу вовсе он не отошёл – мирская жизнь еще держала крепко властною рукою рока за ворот его, не желая отдавать небесью. Бабы шли к нему охотно: Алёшка ласков был, сметлив по жизни, хоть и ленив в избе, за то в любовных ласках был проворен – со многими поднаторел, но бабы скоро уходили, взяв себе кто благодать ночей, кто – глянувшееся ценностью, хоть и нехитрою, своей пожитки.
Алёшку всегда притягивали небеса, и, завораживал присланными с чёрной выси волнами, длинными, как его жёсткие, завитые кудри и витиеватые, как мысли его, ветер.
Ветер тонкими, воздушными перстами рисовал узоры мыслей, заплетая пряди волн воздушных, и закрепляя пряжу на ветвях, раскачивающихся от его прикосновений...
Алёшка, взяв краюшку хлеба и гладыш холодного молока, пред тем стоявшего полдня в колодце, и, оставленного кем-то из сердобольных прихожан на пороге при дверях, клал их, откусив кусочек корки, чтобы жевать его, мусоля на ходу, в свою походную котомку, брел, глубоко вдыхая свежий и еловый ветер, в лес.
Котомка в такт его шагам, покачивалась на пояснице, стряхивая, чуть взбивая до лёгкой густи, под чистою тряпицей молоко.
Он шёл, подгибая тонкие былинки. Иногда они ему за это мстили, проникая в дырочки уже поношенных лаптей и покалывая кожу укусом муравья...
Недавно отряхнувшие рассветную росу кусты, охранявшие заборы, смородины, малины яловины проплывали мимо частой цепью...
Но вот остались позади с соломенной и черепичной крышей, приземистых и вросших в землю, как старые грибы, домов, от коих веяло парным запахам навоза из сараев и свежим тестом на дрожжах – из окон.
В отдалении справа над серебрящимся еще под лунным и восходним светом, озером, прозванным в народе Орешкой, возвышался, горя златыми куполами, Богоявленский храм.
Птицы на еще не тронутых весенней зеленью ветках распевались на многорядное разноголосье...
Слева от оврага, длинного, как размашистый мазок по наклонной стенесмоченной до древка краской кистью, оврагом, шумел полночным завываньем лес. Ветер, набирая полные пригоршни березово-елового запаха, выплёскивал его в лицо Алёшки, сгоняя последние остатки сони...
Алёшка входил будто в царство иное в свой лес потаённый, у всех на виду. Стволы деревьев будто расступались перед ним, приподнимая сомкнутые меж собою ветки, втягивая корни-щупальцы в себя. Его встречали мелкий пересор щеглов и бесконечный спор кукушки с горлицей за паче убежденное «Ку-ку».
Алёшка проходил в свои владения дальше. Оно заглатывала живописца в утробу, словно муравья – живую, дышащую часть большого организма, еще одного полезного дождевого червя для шевеления почвы в огромном муравейнике своём. А он – маленький земной мураш, шёл по влажной, мягкой почве, чуть проваливаясь в рязь...
Ели, сосны, редкие березки с таинственностью многозначной ему шептали давности и были, втянутых корнями из земли...
Лёшка долго обходил по многу раз обваленные ветром сосны, оглядывая и осматривая каждый ствол и ветку, как врач своих больных.
Но было всё не то. Там – средь тесного ряда воинов лежал с упавшей на бок шапкою солдат, подточенный под корень короедом. А там – на освещенной утренним ярилом поляне еще постанывая треском, дрожала, упершись упругими ветвями в землю, взятая силой разбушевавшемся вчерашним ветром, сосна, лет тридцати. И многое в ней было б кстати мастеру для рамы иль основы под левкас – и молодость, и крепость древесины, да все стонало болью в нём, всё бурлило соком жизни, не желая отдаваться в сухость смерти или подземной влаги. Труп такого дерева ждал больно долгого и кропотливого уж обихода, а Мастера рука чесалась, чтобы вот-вот начать…
То вовсе был повален саженец младой с плотью и душой младенца. Такого высуши – и толку мало – доска тонка, узка… Хоть и пословица гласит: приюти, перевяжи израненную душу – получишь райский сад!..
А Мастера лес уж заглотнул своим нутром пушистым и колючим, повёл все думы в лабиринт свой – в глубь сознанья, в сплетенную ветвями отдельных древ-воспоминаний, чащу мыслей...
Он брёл по чащам лабиринта заповедною тропой известной лишь ему. Он не плутал – его вела та чуйка от природы, что водит зверя за добычей, и приводит к той единой самке, что истинно ему нужна...
Деревья незаметно расступились, тропа расширилась, как ручеёк, к которому идешь по направлению истока его родившей речки. Алёшка вышел на поляну залитую светом.
Небесный золотисто-серый свет зори, просеиваясь сквозь иглы веток, плавно стекал на холодный, жухлый мох, сгустком стынувшего янтаря. Под колкой малахитью веток качалась еще покрытая росой трава. Вытянутые тонкими стрелами былинки тянулись к северной ложбине, наполненной уже полузелёною водой вчерашнего дождя.
С одной из дальних сосен вдруг скатился серо-рыжий ком. Ударившись беззвучно оземь, он покатился, почти не приминая трав, к воде. Следя за ним, Алёшка заприметил лежавшую ветвистой с шишками макушкою сосёнку на косогоре. Дерево, казалось, отдыхало после долгого поста на страже ночи у зеркала воды, отражающего печально-бледный лик луны – бледной копии брата своего Ярилы. Ветви с благостною усталью лежали на земле, чуть подрагивая от касания ветра. Вытянутый ствол осторожно, но уверенно отрывался от присадистого пня, недолгих двадцать лет питавшего его соками родной земли, последними ослабевшими щепами...
«Вот она, моя хорошая, вот она, моя основа... Вот он – мой подрамник для левкаса и шпон для укрепления всей иконы...» – Благоговейно думал Мастер, обрубая ветки.

Пила ходила по стволу, его на части разделяя. Рубанок свёртывал кору, до кости древо оголяя... И сохло у печи бревно – ни день, ни два, ни месяц – годы, и покрывало полотно его, как тучи, небосводы. Ложился плёнкой рыбий клей, как лимфа, покрывая раны, и тертый мел – дар стен церквей, целил доски сухой изъяны...
И женским криком с высоты неслось к душе его глубинам:
«Теперь земной родитель ты – рождай, как Анна с Иоакимом!..
Рисуй своей горячей белью по алому по полотну!...
Рисуй млечностью по раскалённой плазме!..
И не забудь, что эта плазма - твоей любимой естество...
Спали и разорви свой холст, но не забудь: он суть твоей богини, которую создал ты сам в изначальном сотворении...
Убив её, ты уничтожишь мир, который сам и создал и в котором сам и правишь...
Рисуй, и мир твою услышит кисть её ушами, песней отражённой в струнах света, сплетённых в дивною канву узоров!..»

Успенье

Она успела… Всё успела,
Она успела всё успеть…
И, даже то, что не хотела:
На простаков свой плат надеть.
И от этого Успенья
Печальной радости экстаз
Нас до белого каленья
Возбуждает и сейчас.
Она успела, чтобы видеть,
Какое в глянце мы говно,
Чтоб восхищенно ненавидеть,
Взяв в жертву веру за одно.
Она успела. И Успенье
Ее к Семейству вознесло.
Вот только было ли виденье,
Что праздность к вере привело?..
Она успела, как и все мы
Успеваем жить, рождать…
Она успела… Даже Дева
Должна все с толком успевать…

Илья Пророк

На Ильюшеньку пророка
Дождик льёт, как из ведра;
Разверзается широко
Бронзовая туч гряда...
Илья заходит в колесницу
И несутся кони вскач.
Неба на поля и лица
Изливает Божий плач...
Кони ржут и блещут дуги,
Трещит крепленье ремней;
От Илюшиной кольчуги
Льётся свет во тьму лучей...
Неверные цари Ахавы,
Трепещите во злобе;
Не спасёте вы державы,
Коли служите себе!..
Всё сгниёт и всё сотлеет
Ваше царство до руин;
Тот бессмертием владеет,
Кто с Царём Небес един.
Ильюша с раскалённой печи
Поднимется, лишь время дай!
Не укроется от сечи
Ни Батый и ни Мамай!..
Гей, вы, бравые султашки,
Вы не цельте стрелы в нас, –
Лучше из единой фляжки
С нами выпейте сейчас!..
Чтобы мир и столованье
Вновь ходили ходуном;
Чтобы наши заседанья
Полюбовно шли ладком!..
Чтоб дожди поили поле,
Чтоб шумел былинно лес;
Чтобы над земной юдолью
Разливалась песнь чудес...
На Ильюшеньку пророка
Дождик льёт, как из ведра;
Разверзается широко
Бронзовая туч гряда...
Ильюша правит колесницей:
Копыта выбивают гром,
На леса, поля и лица
Льётся благодать дождём...

МОЛИТВА БОГОРОДИЦЕ

Да высушит солнце слезы скорби и печали на лице Твоем, Избранница Божья, Родительница прощения и очищения от всех скверн и пороков, Мать Сына земного Отца Небесного.
Возликуй Непорочная, ибо Сын Твой живет в сердцах наших, яко с Отцом Своим на престоле небесном и указывает нам дорогу во врата радости сердца Его.
Ибо пока жива Любовь – живы мы.
Аминь.

Стихами писала
поэт-писатель Светлана Клыга Белоруссия-Россия