трИгГеР

Слово ли, взгляд ли, поступок ли,
вдруг
не соскользнёт по гладкости безразличия:
за выступ, за трещину, за щербину,
за крюк
за-це-пит-ся,
на два расщепляя двуличие,
ногтем ли, пальцем ли, всею рукой
дёрнет и –
ррраз! –
ты утянут по воспалённому нерву
в свой неупокоенный непокой,
туда,
в самый первый раз,
в самый первый…
 
И вот уже ты
лежишь
в снегу,
в восьмилетнем пальто,
пошитом на брата.
Горло сжимает «он старше,
я не смогу…»
И ты лежишь.
Он смеётся и уходит куда-то.
А ты лежишь.
Тебе сорок пять
и ты лежишь в снегу
восьмилетний.
Губы дрожат: опять...
Опять!..
 
И мальчик плачет.
А мужчина терпит.
 
Пока ты не встанешь, не догонишь,
не заорёшь,
не отряхнёшься от липкого снега, –
ты будешь лежать,
даже если уйдёшь
за пределы памяти, снов
и неба.
 
Потому что когда-то римский легионер
Лежал – неубитый – на поле боя.
А враг бросал факелы за борта триер
И огонь поднимался с неистовым воем.
 
Вставай!
Корабли горели в веках –
До них теперь нет особого дела.
Есть дело до снега
на шее
и на руках.
Есть дело до разницы:
трусливый/смелый.
Есть дело до фразы:
«дойти до предела».
Есть дело до крика:
«Хоть что-нибудь сделай!»
 
Впрочем.
Ты можешь лежать в снегу.
Но не глотай обиду и слёзы.
И тут не важно:
в снегу или на берегу.
Не обижайся.
Не плачь.
Смотри на звёзды.