Крысолов

1
Город кишмя.
Пал плашмя
флюгер – на свете
теперь только один ветер,
серый, шерстяной,
в, над, под страной
гуляет, пищит, стелется,
вертит свои мельницы!

Серая масть
шасть да шасть.
Резкий визг,
взлеты брызг
теплых, кровавых,
хвостов шершавых
непрестанный трепет,
смертяшки лепет.

Сами себя уже теснят,
сами себя когтят,
не хватает простору
хвату и вору,
жмут дома,
сводят с ума –
все мы удавленники
на общем празднике.

2
Поедены герб наш и флаг,
поедена власть и законы,
и остов мать-Родины наг,
война и ее батальоны

поедены, вера и бог,
семь смертных грехов, семь прощеных,
молитвы, псалмы, декалог
и дрог колея похоронных,

поедены похоть и долг,
семейные узы и склоки
родства, завещания толк
и детства больные уроки,

поедены буквы – их шрифт,
их слоги, слова, строки, тексты, –
и строгая логика цифр,
и музыка; время и место

поедены, творог и сыр,
хлеба и колбасы доели –
обильный тут был божий мир,
и мир послужил общей цели!

3
Приходит человек. Он говорит,
что справится. Что крысы – это так:
он мантикор извел, он амфисбен,
химер.
               И это правда – где они?
Отцы и деды рассказали нам,
а сами мы не видели.
                «И что
твои услуги стоят?»
                «Сто червонцев!»

Ох, тяжкие грехи наши… Одно
их рать не жрет, не трогает – монеты
и вообще все золото…
                И так
и этак уминали – «Сто монет!»

4
Ходит малый среди крыс
и совсем не смотрит вниз,
как колышется ковер,
изменяется узор –
серые на сером знаки,
вздор, хтонические враки!

Беспокойство у зверей,
шерстка кверху, нюх острей,
ждут чего-то, только ждут,
что их звуки поведут,
мудрый голос человека,
полный правдой, сладким млеком.

Дунул, свистнул, и они,
чтоб свершить скорее дни,
в реку серою волной
до последней, до одной,
словно некая тянула
сила и не обманула.

Стало тихо – благодать;
сколько было? – не видать
ни следа, как за собой
город вымели собой,
только легкий запах тленья
от немногих промедленья.

5
И город очнулся от спячки,
от ужаса, – долго спалось, –
и город без всякой раскачки –
за дело, где бросить пришлось.

Поедено все подчистую,
но выжили мы почти все
и жизнь восстановим былую
во всей первозданной красе.

Политику соображаем,
торговля расчеты ведет,
и будущие урожаи
запроданы – прибыль растет.

Как точно дотошное время
торопится восстановить
все то, что их серое племя
успело собой изменить.

И мы вспоминаем условья,
мы пишем свои имена;
не чуждой, незнаемой новью –
отчизной нам будет страна.

Пока в одинаковой доле,
но скоро расставит людей
благая и важная воля
по рангу, богатству, судьбе…

6
Приходит он, даем ему расчет.
Чего-то ждем. Чего мы друг от друга…

***
По городу какой-то легкий ропот
из детских голосов.
                «Где, где они,
пахучие, резвучие? Как пусто,
как страшно стало в городе…»
                Они
не помнят, когда было, чтоб без крыс.
Вот юноши и девушки – те рады-
радехоньки: углы есть – обжиматься,
и есть сады – прогуливаться…
                «Папа,
где мой дружок крысеныш? И всю ночь
такие звери страшные мяучат,
спать не дают».
                Настырный детский плач.

7
Умный человек, пастор Иоганн,
говорил в соборе, стращал прихожан.

«Кто рожден при них,
при чужих и злых,
при больных рожден –
болен, отчужден,
никогда ему
не развидеть тьму».

С кафедры наклоняется,
над нами, толпой, возвышается.

«Лишним опытом,
крысьим шепотом
искажен, поник
в этих божий лик,
и не жить бы нам
по одним домам!»

Понимай, как хочешь, нашего пастора,
всяческой истины мастера.

8
С нас-то как с гуся вода,
а с ними – ну прям беда,
точно говорю: не жильцы
эти мальцы, огольцы,
эти девчата, ребята –
сами как твои крысята.

И повадки у них не те,
и видят хорошо в темноте –
как рядом с такими жить,
жизнь свою усторожить?
Ведь каждый миг
за горло хвать, в лицо прыг!

Им наш порядок
уныл, гадок,
никак не поймут,
что почем тут!
Все наше заодно
кажется им ох как смешно!

9
И пусть идут за крысами они,
все порченое поколенье, дети, –
им лучше, и нам лучше. Силы есть,
и жены наши молоды, как будто
им срок крысиный не пошел в зачет…
Мы новой детворой наполним город,
мы те же имена дадим, как будто
и не было пропажи…

10
Он заиграл веселенький,
навязчивый мотив,
пошли со сна, кто – голенький,
кто – простынь нацепив,

пошли ребятки малые –
эй, расступись, гора! –
им версты, и немалые,
успеть бы до утра…