Он стал у рва

Он стал у рва, зевнул лениво.
Минуты две осталось жить.
Конвой топтался терпеливо:
«Ну, дайте что ли закурить».

Проблема есть, но нет решенья.
С тропинки узкой не свернуть:
«Господь, прости мне прегрешенья,
Ведь я иду в последний путь».

Закрыл глаза, чтоб легче стало:
Пред ним широкая река,
Прайд львиный теребит импалу,
И стая грифов по бокам.

Хребет великой пирамиды,
Пустыни абессинской жар -
Пейзажи Африки любимой.
…И свист шрапнели, и удар.

В атаку поднялась пехота,
Строчит немецкий пулемёт.
А как же было жить охота,
Но на глазах редеет взвод.

Улан атака захлебнулась,
Грязь не даёт уйти в галоп,
И смерть костлявая коснулась
Его, лишь оцарапав лоб.

Всё это было так недавно               
И как же всё-таки давно.
Увы, реальность не забавна
И дело, видимо, дерьмо.

Пожить на свете не придётся,
Предательски дрожит рука.
Но ничего, казак, пробьёмся,
Не всё потеряно пока.

Как Лёвку хочется обнять.
Кем же он вырастит при этих,
И как Анюте дать понять,
Что нет его уже на свете?

Вот папироса догорела
И пальцы обожгло теплом,
У края рва земля просела,
Маня в свой сумрачный проём.

И, став во фронт лицом к расчёту,
К чему поток ненужных слов,
Изрёк, отбросив папиросу:
«Покончим с этим, я готов...»

И самый главный из ЧК,
Тот, что стрелял за первый номер,
Смахнув пылинку с пиджака,
Сказал себе: «Шикарно помер!»