23. Татианины петухи. Этнография

Записки случайного прохожего.
Татианины петухи
Марина Бондарева, Скопинский уезд Рязанской губернии

Не каждая встреча ложится на сердце    тёплым  налётом радости. Не каждое слово может расцветить городскую уставшую душу, снулую и сонную, как рыба на зимнем дне. Но иногда цепь неслучайных случайностей дарит тебе встречу, о которой даже ещё и утром этого дня не помышлял и не задумывался…

…А петухи у бабушки Татианы -  именно так, через протяжное, уводящее во время долгое  «и», она произносит раз за разом своё имя -  забавные. Не такие,  как в   моём забытом-далёком детстве, яро-бронзовые, с чуть свёрнутыми набекрень,  поседевшими от зимних морозов гребнями, а поменьше, дивного серо-розового цвета, с тёплым солнечным отливом.

На стене  навеса-прохода во внутренний двор, куда мы заглянули,  между поживших досок среди роскошных пуков укропа привычно приткнут серп. Дальше не пошли. Приглашения не следовало, а пугать-упрашивать  не хотелось. Так и стояли в первый сентябрьский день у растрескавшихся штакетин палисадника.

Как сказать человеку, который обыденно-незнаемо  несёт,  казалось  ушедшую безвозвратно вековую крестьянскую красоту говора, быта, костюма, собственно и заставившего нашего многоопытного водителя по моей просьбе медленно и мягко развернуть машину назад, как сказать – что он необычайно красив и редок.

Говорю, как есть, как чувствую – позволь полюбоваться-порадоваться на тебя, бабушка. Разреши посмотреть, как платок носишь-накидываешь, нам такой манеры теперь не разуметь, не перенять. Смеётся. Стесняется. Говорит, что «не в красивом одета, а в обыденном. Всю красоту в прошлом годе  продала, а это так, по осени»…

Синяя прошва у шерстяной домотканой юбки (по укладу этого села с правого бока прилажена) куском более ярким  в нижней части подновлена. Клеточки понёвы из красной, зелёной и белой ниточек – не местного извода, в другом селе перекуплена. Охаю. Ахаю. Вокруг поворачиваюсь-трогаю. Оттаивает наша новая знакомая, из глаз лучики пускает. Тут уж я прошу платочек снять (покупной «на метр», рябенький, чёрными частыми малыми шашечками по белому полю, с заломом-носиком), правильно  повязывать поучить. Про «рожки» выспрашиваю, не без умысла подначиваю, свой волос-то, или тряпочки накручены?

Смеётся  уж совсем открыто хозяйка петухов, что так зацепили моё сердце. Лицо молодое-молодое, а ведь уже за восемьдесят.  Степенно раскрывает голову, а там – рябенько-рябенько. Чёрный и белый  волос друг к другу прилёг, и всё это ещё не отцветшее бабье богатство от уха к уху косами заложено, обычной холщовой тесьмой (такую у нас на заводе для обмотки деталей использовали) крепенько переплетено. Красота! Красота уходящая…  Так и мать, и бабка,  и прабабка  Татианина после замужества свой волос на веки-вечные от людского глаза прятали-укладывали.

Повязала Татиана свой рябенький платочек, тут черёд и до нагрудной планки дошёл – нашивки кумачиковой длиной в две детские ладошки, закрывающей разрез. Про зауженные рукава повседневной старушечьей рубахи  и ластовичку мы с бабушкой всласть поговорили. А вот складочки горловины и поликов она сама не делала – две мастерицы по этому непростому делу  у них отдельно работали. И ленточки для изуложки понёвной, на манер « хранцузской», где штампиком масляной краской красные, синие и белые цветочки с зелёными листиками-разживкой пущены, по случаю прикупались. Говорит, что местные сами не делали.  Про то, что понёву простую, без украшательств, с одним шерстяным подпольнем-мутовизом (тканьё на дощечках), могут и наизнанку надеть,  слышала. А вот увидела в первый раз.

Сияет бабушка Татиана от такого внимания. Кур с петухом из проулка во двор мне согнать  велела (видно за деревенскую признала). Говорит,  что вот вышла за ними-то со двора, а тут на тебе, деваха городская разговорчивая зацепила, продыху-проходу не даёт. Но видно, всё правильно сложилось-сделалось, потому как сама наша хозяйка (я потом с неё по моим мыслям куклу сделала «Знакомая бабушка») предложила посмотреть «остаточки», занавески домашние, своего извода. Одна мне особо понравилась, потому как первое дело, когда даже самая простая вещь вручную с любовью и аккуратностью сработана. Швы и шовчики, разрезы на боковых  дополнительных четвертушках-полотнищах  и зауженных рукавах, куда малая ластовичка встроена – всё глаз радует.

Уступила  я Татианино рукоделие своей спутнице. Она гостья неблизкая, да и   нужнее ей. А сама всё выспрашиваю, словесную радугу-крошку пускаю. Не для сухоты-выгоды, но  от радости искренней сердечной. Время погодя вынесли нам фуфаечку. Лет тридцать назад местная мастерица стёганую,  тёмную, с разъёмным хлястиком и двумя пуговицами тёплую одёжу нашей новой знакомой ладила. Только вот не пойму никак, отчего всё нутро-подкладка, как радуга, ярким ситчиком светится, сине-красно-малиновым цветком по светлому  полю идёт и от людей добрых прячется. По какому такому уговору  на погляд ноченьку тёмную выставлять, а радостный цвет изнутри к душе прилаживать? Хотя, может так и надобно, надёжней так и теплее, для души-то…

Я, в свой черёд,  хозяйке про бабушкину плюшевую жакетку рассказала, что от времени из иссиня-чёрного цвета в малахитовый отлив перешла. Приталенная, с крючками вместо пуговок и потайным кармашком. А она уж совсем вверилась, в дом позвала, сказала, что там наши покупки «скатает», «смотри, сколько лет лежит в сундуке, а всё не мятое». Мы, как в дом заходить, справа, в холодном чулане, валенки и шубу баранью приметили.  Ах, шуба-шубовец, из никольских  из овец. Такую я навыворот на  Рождество в нашей деревне надевала. Хорошая шуба. С изнанки (благодать-то какая!) чёрно-белая овчина как-то уж очень облюбовано и ритмично чёрно-белыми пластинами сшита. Глубочайшие вшивные карманы. Узкая обшивка на полах. Воротник среднего размаха. Такая шуба первое дело для свадеб и для родин-крестин. Наша бабушка в ней в церковь ходила. Теперь шуба тяжела нашей хозяйке стала, предложила купить. Не купили. Для другого случая приберегли.

А вот синюшку холщовую туникообразную (это домашняя рабочая бабья одежда) и старушечью домотканую рубаху вдобавок к занавескам (фартукам с рукавами)  за отдельную плату взяли. Бога в помощь в приоткрытую дверь крылечка бабушка Татиана (для меня теперь «Знакомая бабушка») нам послала. На ступенечку не спустилась. А вот вслед смотрела долго и, кажется, немножко грустно, пока мы к указанному ей дому шли…

                Искренне, чуть-чуть грустно,
                Марина Бондарева
из своего забыто-далёкого детства,  где живут яро-бронзовые, с чуть свёрнутыми набекрень, поседевшими от зимних морозов гребнями петухи…