Цугцванг 7

7 СЕРИЯ

2016

Двухъярусная квартира. Под навесом внутреннего балкона тренажерный уголок. Боксерский мешок висит на ремнях, на станине каучуковый манекен, инерционные эспандеры, никаких тяжестей в виде гирь, штанги или гантелей. Секачев снимает пиджак, кладет на сложенные маты, обозначает пару ударов по мешку. Шум воды прекращается. Из ванной появляется Лосев с полотенцем на плече, хлопает себя по щекам, втирает одеколон в гладковыбритый подбородок.
- Тренируешься? Худой, как велосипед, форму держишь, а у меня живот растет, – Секачев выходит из-под балкона. – Напрасно ты усы сбрил. Генерала получишь, скажут, внук генеральский в штанах с лампасами. Еще в Москве спал, голова совсем не варит. В поезде американка чуть не соблазнила. А ты жене изменяешь?.. Это чья квартира, не похожа на семейное гнездышко. Убежище холостяка, сразу видно.
- Эллы квартира. – Лосев трогает пальцем губу под носом. – Усы сбрить давно просила, я все тебя слушал, советы дружеские. Жену люблю, а… квартира Сафарова. Помнишь наше боевое крещение? Кучумов, тот не в счет. Элла выкупила, спартанскую обстановку сохраняет. По выходным майку спортивную наденет, тренируется. – Лосев говорит с почтением. – 500 ударов в минуту! Мировой рекорд, между прочим.
- Зачем позвал, – Секачев, обернувшись, смотрит наверх. – А там что?
- Сейф. Стол, стул. Счеты деревянные. Пойдем! Покажу кое-что, – Лосев поднимается по лестнице, вешает полотенце на перила, оглядывается. Секачев нехотя поднимается. Лосев гремит сейфом. Когда Секачев выходит, сразу узнает кейс-атташе Тагирова. Лосев вынимает из него пластиковые папки, показывает. – 14 контейнеров, под пломбами. Ценные бумаги. Считать не разучился? 70 миллионов, а должно быть 75… Элла вчера из кабинета Тагирова вынесла.
- Это как понимать, – Секачев щурится. – Чистосердечное признание?
Лосев засовывает папки обратно, закрывает кейс.
- Тагиров вызвал Эллу срочным порядком, отдал саквояж, просил мне передать.   
- Прямо мороз по коже, – Секачев спускается вниз. – Выпить надо. Есть что-нибудь?
- Запас всегда есть. – Лосев вздыхает. – Элла, когда выходит из депрессии, мешок колотит, и водку пьет. Потом неделю в ванной отмокает, отсыпается на таблетках. Через 10 дней в полном порядке. Полгода можно жить, иногда полтора. В клинике лечили, толку никакого. Лучше так, чем наркотики.
- Не понимаю. Как чемодан у тебя оказался?
- А я про что говорю, – Лосев гремит сейфом. – Ты в баре сидел, я на мониторах. Вижу, Элла в паркинг заехала, в лифте поднялась, трубку не берет. Они минут 10 общались, вышли, он ее до лифта проводил. Реутов свидетель, Тагиров в кабинет вернулся. Она спустилась в сопровождении Реутова, а он кейс мне доставил, в это время драка началась, звонок по 02. Клуб заминирован. Я Реутова на мониторах дежурить оставил, – Лосев спускается по лестнице. – Банду-то взяли, оружия при них не оказалось, зато грузовик с контейнерами. 8 тонн взрывчатки, в документах печать клуба, подписи Алика Тагирова, он показания дает. Папаша застрелился, на руке следы пороховых газов, спрашивается, кто Тенгиза убил? Гвоздь в голову, словно молотком забили. Шиферный гвоздь, сантиметров 20, шляпка диаметром с 10 копеек. Жестко.
- Джонсон убил, кто еще. И ушел тайным ходом. Упустили.
- Помешался ты на своем Джонсоне. Есть другой вариант. Тагиров сына убил, скажем, в пылу ссоры, как Иван Грозный, а потом понял, что деваться некуда, застрелился. Тайный ход, не значит, что кто-то им пользовался, кроме Тагирова. Кто-то поставил трюмо на место? Сам и поставил.   
- Чисто вы тут работаете, – Секачев невзначай трогает кобуру, нюхает подмышку. – Надо было в гостиницу ехать, душ принять. Прямо с корабля на бал, ни выспаться, ни поспать.
- Я думал, ты в отель поехал из клуба, – спустившись вниз, Лосев смотрит сочувственно. – Прими душ, без проблем. Рубашку чистую дам. Побриться не желаешь? Электробритву или станок.
- Лучше станок, – Секачев вдруг делает подсечку. Лосев с грохотом валится на пол. Секачев прыгает сверху, одной рукой хватает за кадык, другой тычет стволом в ухо.
- Как чемодан у тебя оказался, это ты его убил??
- Да отпустит ты! – Лосев сучит ногами. – Сдурел? Секачев!!
- Я тебя в Лефортово упакую! Где Меркулов?!
Лосев перестает сопротивляться, лежит красный, глаза выпучены, похож на рака вареного. Секачев остывает, отводит пистолет. Отпускает горло, встает. Лосев продолжает лежать.
- Чего разлегся, – Секачев протягивает руку. – Живой?
- Лечиться надо, – оттолкнув руку помощи, Лосев встает. – Со стволом кинулся. Я бы тебя сбросил. Забыл, как шкафчики собирал в гармошку? Сидел бы в тюрьме. За убийство полицейского. – Лосев удаляется на кухню. Секачев заталкивает пистолет в кобуру, для надежности защелкивает клапан, идет следом.
- Извини, Сохатый! Погорячился. Я с предохранителя не снял! Возьмешь на службу?

•

Приятели сидят на диване, собираются пить на мировую. Шторы задернуты, горит свет. Перед ними на стеклянном журнальном столике бутылка водки и коробка апельсинового сока. Они откровенничать не спешат. Лосев делает глоток, трогает пальцем губу под носом.
- Секачев. Твою жену как зовут?.. Линда, кажется. Хорошо живете?
- Плохо. Вообще не живем.
- Вот-вот! Как пес бешеный на людей кидаешься.
- Она дочь начальника, все непросто.
- У всех непросто! Я не про то спрашиваю. Ты бы пошел на преступление? Ради жены.
- Мы в разводе.
- Допустим. А дочь?
- Она в Англии. Куда клонишь?
- Куда и ты! В чемодане выкуп. Деньги за нашу дочь, ее похитили маленькой. Два годика было. Тагиров деньги дал, из залога вчера выкупил, Элла помогала.   
- Большая сумма для девочки, - Секачев хмурится.
- Элла сообщила Тагирову, что Меркулов жив, он испугался, – Лосев делает глоток из стакана. – Джонсон нашел нашу дочь, встречался с Эллой, с Меркуловым. В общем, они договорились.
- И ты молчал!? – Секачев негодует для вида.
- Как тебе говорить, если за пистолет хватаешься. Она сегодня утром рассказала, пока ты в больницу ездил. Зачем тебе Платон? Пост выставил, парни с ног валятся, всю ночь не спали. Секачев, слушай. Поезжай себе в Москву, мы тут сами разберемся. Отчитаешься! Тагиров застрелился, банду террористов взяли. Про деньги не упоминай вообще. Спасение Меркулова входит в сумму договора. Джонсон предупредил покушение, спас Меркулова, вернул дочь. Он тоже рискует, пошел на сделку. 
- Агент ЦРУ.
- Вот именно, двойной агент. Ему скрываться от хозяев до конца жизни, внешность менять, документы, за ним охота начнется, не фунт изюма. Он рискует. Какая тебе разница? Не твои деньги.
- Не понимаю, – Секачев делает глоток из стакана. – Вкуса не чувствую. Вода, что ли?
- Ага, из-под крана. Ты как Элла. Ей стакана бывает мало, вкуса не чувствует.
- Не морочь мне голову. Откуда такие деньги? 70 миллионов! Бассейн денег.
Лосев разбавляет свой стакан апельсиновым соком.
- Удобная система расчетов. Каждая бумажка от 100 тысяч до миллиона, вроде банковского векселя на предъявителя. Безнал отследить легко, наличку таскать чемоданами, пересчитывать долго, а тут в каждой упаковке по 5 миллионов, папки запечатаны пломбами. Партнеры заключают сделку в присутствии чиновников Госдепа, под гарантию ФРС, банк ставит номерные пломбы. Министерские подписи, плюс сопроводительные бумаги. Украсть невозможно, бессмысленно. 
- Аппетитно звучит. 70 миллионов! Так нельзя, Сохатый, не по-товарищески.
- Это выкуп, Толя, плата за жизнь Меркулова и мою дочь. Или предлагаешь министру финансов передать, или тестю своему? Спасибо не скажет. Операция прошла, банду взяли целиком и полностью, потерь нет. Осталось чемодан отвезти Меркулову, дальше его задача, иначе как? Сорвем договор, все обратно раскрутится. Сам говоришь, Джонсон профессионал. Допустим, это он застрелил Тагирова, что с того? Проведем как суицид. Убил сына, потом застрелился, пьяный был. Чего не пьешь?
- Водку не люблю. – Секачев соображает. – А Реутов. Он в курсе?
- Принес чемодан, сидел в автобусе. Получит майора, поощрим. В саквояже могли быть улики, так и есть. Поступило сообщение, клуб заминирован, спасали документацию. Элла акционер.
- Чемодан засветился, искать будут.
- Положим другие бумаги, акций полно.   
- Это должностное преступление, подлог, сокрытие улик. Пособничество врагу.
- Зря я чемодан показал. Честный нашелся! А в автобусе что предлагал? Убить Джонсона. Забыл? Он Меркулова предупредил, от покушения спас. А ваши рыльца московские в пуху, и лапы в меде. Тагиров с твоим тестем работал, думаешь, не знаем? Вот и решай. Ты с нами или с тестем своим, – Лосев поднимается, со стаканом в руке подходит к окну, отдергивает штору. На улице солнце. Секачев валится с дивана, стакан катится по полу, разбрызгивая остатки содержимого.
- Ты чего?
- Задерни окно! Стройка, – Секачев на четвереньках отползает в сторону, выбираясь из-под сектора обстрела, поднимается без тени смущения. – И все-таки. Джонсон! Кто он такой?
- Вначале решай. Иди сюда!
Секачев боком приближается, выглядывает из-за шторы, вместе смотрят в окно. Возле трансформаторной будки стоит полицейский «Мерседес». Рядом паркуется каблучок.
- Помнишь, Секачев! Леня нас натаскивал. Всю стратегию Драма разрабатывал.
- Старик в плаще?
- Сам ты старик в плаще, – Лосев задергивает штору. – Он был в нашем с тобой возрасте, как мы сейчас. Специалист по внедрению. Делом Тагирова военная прокуратура заниматься будет. Следственный комитет, твое ведомство подключится, желающих много найдется. Что решил?..
Секачев медлит с ответом. У Лосева вибрирует телефон, он смотрит вызов, медлит с ответом.
- Меркулов звонит. Ты с нами или нет?
Секачев кивает, Лосев отвечает на звонок.

1997

Зимний лес, территория загородного монастыря. На подъезде к храму ведется стройка, складированы поддоны с кирпичом. Скорая помощь заезжает через ворота. Тучный батюшка в черной рясе стоит возле бокового выхода из церквушки. Две согбенные старухи, отпихивая друг друга локтями, лобзают пухлую батюшкину длань. Из Скорой помощи выходит парень в черной униформе.
- Здравствуйте! Вы тут настоятель?
Священник отнимает руку у прихожанок, берется за золотой крест.
- Отца Иоанна нет. По благословлению Божьему, я отец Феодор. На машинах в храм Божий не заезжают, снаружи стоянка для этого. Что ты хотел?
Старухи в черных платках злобно крестятся. Будь их воля, они бы ирода ногами затоптали.
- Виноват. А где Козыря найти?
Отец Феодор широко осеняет прихожанок золотым крестом.
- Пожертвуйте на храм, и воздастся сторицей. Идите с Богом!
Старухи прикладываются, благоговейно целуют крест, затем удаляются, поправляя на головах платки и непрестанно оглядываясь. Раздается колокольный звон.
- Здесь в карты не играют.
- Больной в машине, контуженный.
- Здесь не больница! Прости Господи, помилуй нас грешных.
- Козырь, это я так сказал, на всякий пожарный, если настоятеля нет. А Драма здесь?
Батюшка осанисто поворачивается, крестится на храм.
- Вертеп разбойников ищешь! Господь очищает, и тебя не оставит. Заблудился ты, сын сатаны, поезжай себе с миром. Принеси достойный плод покаяния.
Парень смотрит на строительные леса, где копошатся работяги в засаленных ватниках.
- Мне монастырь нужен, мужской. Сказали, где стройка, там спросить. 
Батюшка хватается за крест, словно коня под уздцы схватил, устремляется к низенькой двери.
- Отец Федор! Куда вы?!
Тот на мгновение останавливается, указывает рукой, отсылая грешника подальше в лес.
- В скит! Поезжайте в скит! – привычно сгруппировавшись, батюшка ныряет за дверь.

•

Высокая стена, сложенная из природного камня, припорошена снегом, поверху идет колючая проволока. Ворота глухие, окошечко КПП похоже на зеленую амбразуру, красная кнопка звонка. Над воротами видеокамера, на стоянке два джипа. Из леса выезжает Скорая помощь, останавливается перед воротами. Из кабины выходит парень в черной униформе, в сомнении осматривает ворота.
- Ничего себе, скит, – нажимает кнопку, зеленая амбразура приоткрывается. Из КПП смотрит лицо кавказской национальности. Недобро смотрит, как махновец через прорезь пулемета Максим.
- Чего хотел?
- Козыря позови!
- Какой такой козырь? – гортанно спрашивает тот. – Сам ты кто?
- Из госпиталя, служба охраны. Козырь в курсе!
- Отец Павел сейчас выйдет.
Амбразура с решительным стуком закрывается.
- Крепость турецкая! На хрен мне твой Павел. Сказал же, Козыря позови!
Открывается дверь, выходит юный священник в черной мантии, на голове клобук, голубые глаза из-под черной вуали смотрят миролюбиво. Батюшка с печатью порока на лице.
- Здравствуйте. Что вы хотели? – голосом ангела спрашивает он.
- Больного доставили. Козырь в курсе.
- Тут не больница.
Непрошеный гость вздыхает.
- Это я понял, тюрьма реальная. Ты Козырю скажи! Должника привезли, Борьку Ломова. Сами с ним разбирайтесь, медицина бессильна. Приказали, мы доставили. Ферштейн, батюшка?
Отец Павел поворачивается, кивает амбразуре. Щелкает привод, ворота медленно открываются. Скорая помощь заезжает во двор. Два свирепого вида кавказца в зимнем камуфляже стоят на въезде, вооруженные автоматами Калашникова.

•

Старинное здание из вышарканного временем кирпича, арочные проемы окон и дверей, поверху второго этажа идет балконная галерея. Двое пожилых работяг в ватниках машут метлами, далее несколько бревенчатых бараков с решетками на окнах. Понизу кирпичного здания, под галереей, кованые двери, узкие подвальные окна. Скорая помощь с выдвинутыми наполовину носилками стоит возле подвала. На носилках лежит Ермаков в белой исподней рубахе без воротника, в спортивных шортах-штанах, лицо изрядно побито, узнать трудно. Запястья сцеплены черной пластиковой стяжкой, щиколотки связаны вафельным полотенцем, глаза закрыты. Пленника разглядывает мужчина в джинсовом костюме. Наклонившись, треплет Ермакова по каменному лицу, тот не реагирует. 
- Эй, Боря! Хватит спать. Почему раздетый?
- Распишитесь! – сопровождающий санитар в халате поверх униформы, протягивает документы. – Буйный он. Еле втроем справились, обученный парень. 8 кубов вкатили, не действует, пришлось шокером успокоить. Одевать его, что ли? Каким нам привезли, таким дальше отправили. Если ваш персонаж, распишитесь, чтобы недоразумений не было. Ломов, Борис Юрьевич.
- Вроде он. 
- Проверяйте! Вот документы, ксерокопия паспорта, Свидетельство о рождении, что нашли. Баба сдала участковому. Пьяный ее побил, буянил, мебель переломал. Протокол составили, контуженный он, мозги напрочь свернуты, менты в райцентр направили. В неврологии посмотрели, потом в область, потом уже к нам. В монастыре одежка найдется? Вот, здесь распишитесь. 
Козырь поворачивается, жестом подзывает мужичков. Бросив метлы, те подбегают, на ходу срывают шапки. Молча стоят, как холопы перед барином, ждут указаний.
- Тащите канитель в подвал! Петровичу на подселение, – он поворачивается к отцу Павлу, показывает на папку. – Распишись. Драма кушать не начал?
- Третий месяц не ест! – отец Павел расписывается в документе. – Святым духом питается.
- Наверняка, крыс жрет. Матрас на пол бросьте, этого положите сверху, пока не развязывайте. Доходяги гребаные! На фарш пущу, – поворачивается к Скорой помощи. – Носилки освободят, ждите за оградой.

•

Подвальная келья. Арочный потолок, кирпичные стены. Застеленная кровать, электрический обогреватель, тумбочка под узким окном, решетка не требуется. Дверь приоткрыта, за ней мужские голоса. В углу раскинут матрас, на нем Ермаков. Он приходит в себя, поднимает руки перед собой, рывком садится, осматривается. Посреди комнаты кособокий мольберт, сколоченный из брусков и досок. 
- Понял я, понял, – в келью заходит Драма (лет 45), дверь за ним закрывается, снаружи лязгает замок. Рыжая щетина, впалые щеки, он оглядывается на дверь, подносит палец к губам.
- Соседа подкинули! Ты кто такой?
Ермаков понимающе кивает.
- Петрович! Не узнал? Второй месяц по моргам, а ты вон куда закопался. Верующим стал, – он протягивает запястья. – Расцепи хомут, кости режет.
- Запретили развязывать, – Драма подмигивает. – Лицо знакомое, вспомнить не могу.
Ермаков с силой резко бьет сцепленными руками по колену. Пластиковая стяжка расцепляется, отлетает в сторону. Из порезов на запястьях сочится кровь. Ермаков развязывает полотенце на ногах.
- Просил расстегнуть, трудно, что ли.
- Боря? Совсем большой вырос! Не узнал я тебя.
Драма оглядывается на дверь, берет с тумбочки бритвенный станок, разбирает.
- Бритву положи, порежешься, – предупреждает Ермаков. 
Глаза Драмы озорно блестят.
- Я вооружен, и смертельно опасен! Владею нунчаками. Мой папа Нью-Йорк держал. Марио Пьюзо, может, слышал? Русский эмигрант, после Революции бежал на Сицилию, умер без покаяния.
- Петрович! Сейчас уходим, – Ермаков говорит тихо, но внятно. – Ты меня слышишь?
- Боря. Тут не Америка. Давно в России? Замерзнешь в сугробах. За границу таможня не пустит. Или мы через Северный полюс? Надо ледоруб взять, Троцкого встретим. – Драма, продолжая молоть всякую чепуху, берет с мольберта карандаш, начинает затачивать. – В прорубь спустим. Сейчас! Нарисую план, как Берингов пролив форсировать. Через Чукотку пойдем.   
- Кто тут главный?
Драма чертит план скита, охрану обозначает цифрами, показывает. 
- Трех монахов зарезали. Дело громкое было, слышал? Один студент, другой изобретатель, третий в органах работал, духовный сан приняли, а тут водку гонят в подвалах, рабов держат. Милиции хода нет, налоговой службы, обысков нет. Красота! Церковь отделена от государства, синод епархию свою защищает. А люди пропадают. Тысячами по стране, квартиры на продажу. Откуда кресты золотые, а джипы? Кавказцы охраняют, иноверцы. Монахи решили шум поднять, через прессу. Их и зарезали, всех троих. А ты говоришь, в Америку! С Козырем шутки плохи.
- Петрович, я понял тебя. Вначале выйдем из кельи. Скоро придут?
- Еда убивает человека.
- Убийцу монахов поймали?
Драма косится на дверь.
- Никуда он не бежал. Тут и жил два месяца. Следственные органы округу шерстили! Нет, чтобы подвалы обыскать. – Драма понижает голос. – Козырь заставил его сдаться. Псих и псих. Держат в психушке. Что Меркулов, вытащит нас? Я бы и сам вышел, только колют меня, реакции нет.
- Петрович! Ты куда деньги дел? 75 миллионов. Из-за них вся бодяга.
- Боря, – Драма оглядывается на дверь. – Я на больничке тогда лежал, кишки штопали. Кто-то стукнул, на выписке меня взяли. Колют, препараты новые испытывают, ироды, фашисты. – Драма берет второй карандаш, бубнит, не интересуясь реакцией собеседника. – Красота спасет мир! Из чрева потекут реки воды живой.
Ермаков осматривает помещение, исследуя на предмет подручных средств.
- Библию цитируешь. А где иконы у тебя? Стены голые.
Драма смотрит в негодовании.
- Что Библия? Это букварь. Мама мыла раму, мама мыла раму! Сколько можно? Мама вся в мыле, устала бедная. Качаем нефть, земную пуповину сосем. Кто сказал, что человек должен жить в сытости и комфорте. Отцу нужен Сын, а не мажор на тачке. Адама выгнали из Рая, за что? В школу отправили! Чего захотели паршивцы! Антихрист идет с ножичком, пуповину резать, – Драма рассматривает остро заточенный карандаш на свет, пальцем щупает кончик. – Я не могу убивать. А ты, Боря?
 
•

Дверь открывается. В келью заходят два охранника в камуфляжах, в руках дубинки. Драма сидит на кровати, на мольберте выставлены картонки с рисунками. Ермаков стоит рядом, в руке карандаш. Оба оборачиваются. Охранник постарше сверкает золотым зубом.
- Петрович! Ты зачем его развязал? Накажу. Ты, новенький! Быстро сюда. Руки!
- Ашот, я не развязывал его, – Драма оправдывается. – Он сам развязался.
Ермаков поднимает руки, забыв положить карандаш.
- Руки вперед! – Ашот отцепляет с поясного ремня наручники, делает шаг навстречу, и вдруг замирает, стоит столбом. Второй охранник видит, как из его левого уха выскакивает острие. Ермаков по-прежнему стоит с поднятыми руками. Поверить, что карандаш вошел в одно ухо и вышел из другого, невозможно. Ермаков хлопает мертвого Ашота по плечу, тот валится. Второй охранник взмахивает дубинкой, летит по инерции, валится на мольберт, в грохоте обломков хруст не слышен. Ермаков сворачивает ему шею раньше, чем бедняга достиг пола.   

•

Разделочный цех напоминает нечто среднее между моргом и хладобойней. Большая мясорубка, плаха с топором, на стене тесаки с кривыми рукоятками. Оцинкованные столы с желобами. Корыта, кастрюли, огромный казан. Козырь в клеенчатом фартуке и болотных сапогах стоит возле мясорубки, проводит пальцем по пульту, нажимает. Заглядывает в бак. Барабан начинает вращаться с мышиным писком.
- Придет серенький волчок, и укусит за бочок! – напев колыбельную, Козырь выключает мясорубку, поворачивается. Отец Павел сидит за низеньким столом, широко расставив ноги под мантией. Черный клобук стоит на столе. Свободной рукой батюшка крестится, пьет красное вино из бокала. Белокурые локоны забраны на затылке в беличий хвост.
- Рабочий мужчина, Вова! Жалко.
Козырь подходит к столу, вытаскивает пистолет из-под фартука, кладет на стол, садится.
- Как не стыдно, Паша! Вино пьешь?
- От рака предупреждает.
- А я самогон люблю! Под нашествие фашистов, – Козырь наливает из большой бутыли полный стакан. – Водка ацетоном пахнет. Боря мне денег должен! Лет пять назад кинули пацанов на лимон долларов. Красной ртутью все бредили, сертификаты с печатями, в контейнерах под пломбами, там обычная ртуть оказалась, для приборов. По лимону за год ответит.
- Ты мечтатель, Вова. Утопист, как юный ленинец. 
- Драма ответит! Они подельники. Когда начну резать, расписку напишет тот или другой.
- Почему Борю выдали? Афганцы из госпиталя. Боря вроде с ними работал?
Козырь раскуривает трубку, зажимает согнутым пальцем раструб, пыхает.
- Им Боря не должен, Боря мне должен. Не бери в голову. За тебя! – Козырь треплет батюшку за колено. – Планы имею. Годика через три-четыре настоятелем будешь.
- Вова, не гневи Господа. Настоятелей Священный Синод назначает, владыки небесные! А я кто? Архидиакон тихий, надо мной иеромонах, игумен. Правда! Состою в черном сане, перспектива есть.
- В натуре масти тюремные. Черный сан? Как это так! Слуги дьявола, что ли.
- Ты шутник, Вова. Белое духовенство, кто жениться может, семью заводить, а черные монахи дают обеты. Связей не иметь интимных. С женщинами. Венец безбрачия называется.
Козырь хохочет, треплет батюшку за колено.
- С женщинами тебе нельзя, а со мной можно. Венец безбрачия у тебя на заднице нарисован. Шалун ты наш монастырский. Архидиакон? Хозяйство прибыль дает, три фермы, овцы, коровы породистые! Поголовье за сотню перевалило, целый колхоз. Завод сырный, творог и масло высший сорт, оборудование импортное, - бандит растопыривает пальцы, сжимает в кулак. – А трудников, сколько держим! Халява. Никаких налогов. Ты мне друг или как? Раздевайся, отец Павел. Снимай штаны, рясу шелковую, надевай фартук резиновый.
- Зачем, Вова? – батюшка пугается, ставит пустой бокал.
- Сейчас Борю приведут. Грязную работу беру на себя, ты будешь присутствовать. Крестить тебя будем! Хочешь быть настоятелем? Сделаю, постараться надо. А как ты хотел? Станешь иерархом, ментам сдашь. Я в розыске, Паша, должен быть в тебе уверен. Борю положим в корыто, резать начну.
- И что?
- Драма признание напишет, потом обоих на фарш или на колбасу.
- Зачем тогда признание? Миллионы не получить.
- Фарш доходягам, в честь праздника, а на бумаге Драма в деталях распишет, как по его наводке Костя Глушаков афганцев развел на 75 миллионов.
- А вдруг не Глушаков? Тогда кранты. Самих на фарш пустят.
- Не парься, Паша, друг родной. Кто не рискует, не пьет шампанское, – Козырь подливает отцу Павлу вино. – Драма под уколом раскололся. Он не помнит, но догадывается, почему в покое оставили. Мы не суд присяжных, нам по барабану, но для афганцев надо с цифрами и датами, чтобы доказательно звучало. Будь здрав, боярин! – Козырь поднимает стакан с самогоном. – Потанцуем?
- Глушаков церкви помогает. Новый храм строит!
- Он себе помогает, и настоятелю. Это они в козырях ходят, а мы с тобой где? – бандит крупными глотками выпивает самогон, задрав голову, дергает кадыком, ставит стакан со стуком. – Прикинь. Два раза в неделю в Лавру фуру выкатываем, по городу и области магазины торгуют, все без пошлины! Ни государство, ни бандиты, ни органы нас не тревожат. Кто обеспечивает? Я обеспечиваю. А деньги где? Мясо, сыр, молоко! Водку гоним фурами по области, здесь разливаем! Марки акцизные кто привозит? Это миллионы и миллионы. А прибыль где оседает? Синод ваш, епархия наживается. Костя с губернатором в корешах, а я тут босяками командую, из собак шашлыки кушаю. Это справедливо? Прячусь от розыска, и что! С такими деньгами я бы давно документы сделал и жил припеваючи за границей. Лучше не расстраивай меня! Черный ты монах или белый, голубой в крапинку. Не порти праздник. Врубаешься? 
- Понял, Вова. Понял.
- Ашот потерялся. Быстро! Слетай до кельи. Боря в отключке, пусть доходяги носилки принесут, Ашот сам пачкаться не будет. Бегом! Я пока декорацию сделаю, чтобы сговорчивей были.
Батюшка выходит, забыв монашеский клобук на столе. Козырь поднимается, подходит к магнитоле на стене, включает проигрыватель, добавляет звук. Ленинградская симфония, марш фашистов. Козырь нахлобучивает клобук батюшки, брезентовые рукавицы. В фартуке, резиновых сапогах и клобуке, он выглядит уродливо и жутко. Дирижирует, марширует в соседнее помещение, вытаскивает на плече мясную тушу, кладет на плаху, берет широкий топор с изогнутой рукояткой, замахивается. Неожиданно Шостакович смолкает. Козырь оборачивается. Возле магнитолы стоит Ермаков, разглядывает забытый на столе пистолет.

•

Драма встречает Меркулова за воротами КПП, дружески обнимаются. Из леса выезжает полицейский микроавтобус, следом Скорая помощь, замыкает кортеж патрульный уазик.
- Неважно выглядишь, – Меркулов разглядывает Драму. – Леня где?
- Батюшку колет. Гнев Божий не так страшен, как твой Леня. Голыми руками охрану положил, автоматы отобрал. Пикнуть не успели, попадали. Лежат в наручниках. Я тоже так умею! Старый стал.
Меркулов машет рукой, появляется Лосев в форме, на подходе разводит руками.
- Епархия разрешение не дает! Настоятель в отъезде. Здравствуйте, Валерий Петрович. Как вы?
- Похудел на диете. Зачем разрешение? – Драма делает приглашающий жест. – Прошу! Охранники обезврежены. Все равно трупы осматривать.
- Трупы? – Меркулов поворачивается. – Какие трупы. Чьи?
- Два охранника, – Драма вздыхает. – Кровь из ушей брызнула. Инсульт, полагаю. Один мольберт сломал, споткнулся. Может, они и живые, я не врач. Диагноз сами поставите. 
- Взглянем? – Меркулов смотрит на Лосева. – Козырев в розыске. Зачем ордер? Обойдемся. Имеем право в экстренных случаях.
- Козырь с собой покончил. – Виновато моргнув, Драма стряхивает ладонью притворную слезу.
- Три трупа? Головорезы. Капитан! – Меркулов обращается к Лосеву. – Пока церковная братия не набежала, выставь посты. Никого не пускать.
- Понятые?
- Вначале сами осмотрим, – Меркулов поворачивается к Драме. – Валерий Петрович, показывай, где тебя держали. Это придумать надо? В монастыре.

•

Меркулов в сопровождении Драмы заходит в разделочный цех. Плаха усыпана красными щепками, на полу мелкие куски мяса, осколки костей. Под мясорубкой стоит большой казан. Выпускная решетка забита красной массой с прожилками, с желоба капает кровь. Отец Павел дрожащими руками держит стопку картонок, по очереди расписывается на каждой. Ермаков стоит в джинсовой куртке. 
- Что здесь произошло? – Меркулов смотрит на него строго.
Ермаков кивает на батюшку, забирает картонки, показывает.
- Это свидетель тройного убийства. Вот показания.
Меркулов поворачивается к Драме на входе, тот осматривается.
- Валерий Петрович! Вы, батюшка, тоже. Подождите за дверью, вас вызовут. 
Отец Павел делает шаг, путается в мантии, хватается за стол.
- Вам плохо?
Появляется Лосев с оперативниками. Меркулов командует.
- Капитан! Проводи батюшку, пусть врач осмотрит.
- Я арестован? – в глазах Павла взывание к милосердию.
- Никто не арестовывает. Надо разобраться. Лосев! Помоги батюшке, проводи до врача. Товарищи, выходим! Я вызову. Ждите распоряжений.
Как только все выходят, Меркулов закрывает дверь, поворачивается к Ермакову.
- Три трупа. В монастыре! Это что? Бойня. Совсем озверел?
- Я по ходу старое убийство раскрыл, вот показания.
- Что это за каракули, – Меркулов перебирает картонки.
- Это? Вселенная. Показания на обратной стороне. ОПГ. Лидер Козырев Владимир, скрывался здесь.
- Козырев! И где он? – Меркулов подходит к плахе, качает головой. – Опять волки побывали? Здесь не лес, тут монастырь! Говори правду. 
- Козырь тушу вынес, поросенка, – Ермаков указывает на мясорубку. – Центрифуга «Волчок», три фазы, с костями мелет 2 тонны в час. Собачий фарш делают, продают через сеть полуфабрикатов. Я поросенка рубил и через мясорубку крутил. Батюшка впечатлительный, написал правду. Дела тут творились, товарищ подполковник!
- Где Козырь? – Меркулов подходит к плахе с воткнутым топором. – Экспертиза покажет, человеческое мясо или поросенка. Криминалист экспресс-анализ прямо сейчас проведет. Позвать?
- Зовите! Проводите. Убедитесь.
- Это что? – Меркулов указывает на цинковый стол, на нем лежит клеенчатый фартук, рядом джинсовые брюки, под столом сапоги. – Поросенок что, в одежде был?
- Это Козыря одежда, а что такого. Я куртку позаимствовал, рубаха рваная. Сильно он испугался. Пьяный танцевал, маршировал. Батюшке я сказал, что Козырь с собой покончил. Батюшка понял, что бояться нечего, и раскололся, много чего написал. Все в деталях.
Меркулов подходит к мясорубке, приподнимает крышку на казане, внимательно смотрит, с подозрением нюхает, опускает крышку, заглядывает в бак. 
- Поросенок?! Тряпка цветная на вал намоталась.
- Трусы, наверно. Он в трусах был.
- Поросенок в трусах, – бормочет Меркулов. – Эксперты обхохочутся. Леня! Тебе что-то вкололи?
- Козырь трусы бросил, убежал в лес. Пусть побегает. Он монахов молодых насиловал. Кинолог есть? Пустите собачку. Полковника получите, давно пора.
- Ты тоже получишь. Лет 10 строгого режима. Куда он побежал?
- За дверь прыгнул, только пятки сверкнули.
- Леня! Я должен знать правду, что произошло. Монастырь, журналисты пронюхают. А у тебя люди в мясорубку прыгают, по лесу голыми бегают. Петрович сказал, он с собой покончил. Правду!
- Правду? Пожалуйста. – Ермаков подходит к боковой двери, открывает. – Это морозильная камера, Игорь Валентинович. Сюда он прыгнул, – он включает свет. – Смотрите. Я чем виноват?
Меркулов заходит в морозилку. На тросе висят мясные туши. На одном крюке нагишом подвешен Козырь, ноги до пола не достают. Железный крюк впился под ребра, застывшая лужица на полу.
- Как-то неудачно подпрыгнул. Пьяный был.
- Леня. Закрой пока. – Меркулов выходит из морозильной камеры. – Тело с понятыми обнаружим, когда тебя не будет. Это что, самогонка? – поднимает бутыль двумя пальцами, рассматривает на свет. – Отпечатки четкие. Козыря? Отлично. Убийство трех монахов, дело резонансное. Козыря спишем на бунт трудников. С крюком ты переборщил. А что с этими, двумя? В келье. Кровь из ушей, – Меркулов щурится, готовясь выслушать очередную небылицу.
- Кровоизлияние в мозг. Карандаш-то я выдернул, улика.
- То гвоздь, то карандаш. – Меркулов достает брелок. – Вот тебе ключи от машины, увози отсюда Петровича! Быстрее уезжайте, пока районное начальство не прибыло, мы тут поработаем. Лосева позови!
- Благодарю, товарищ подполковник.
- Это за что?
- Майора присвоили. Служу России, – Ермаков выходит из цеха.
Меркулов озадаченно смотрит вслед, появляется Лосев с оперативниками.

2016

Травматология, кабинет МРТ. Роман и Данила смотрят на рентгеновский снимок. Молодой врач водит карандашом по черно-белому черепу на подсвеченном экране.
- Вот! В области темени.
- Андрюха, говори прямо, – Данила недоумевает. – Да, Рома? Вызвал как на пожар!
- Мы и так собирались, – Роман разглядывает снимок. – Что это?
- Гематом нет, вскрывать не надо.
- Вскрывать? – братья переглядываются.
- Кровоизлияния нет, трепанация не требуется, – Андрей подходит к медицинскому столу, похожему на пульт управления полетами, с множеством кнопок и индикаторов. Над столом зажигается монитор в полстены. – Это запись МРТ головного мозга.
Мозг вызывает уважение. Миллиарды цветных точек и кружочков напоминают живой муравейник. Бесчисленные компании крохотных «существ» перемещаются целенаправленными потоками, живут некой загадочной жизнью, где действуют законы иного мира. Братья стоят зачарованные, словно без приглашения заглянули в гримерку инфузории туфельки. Андрей водит курсором.
- Вот! Корешок в области темени, пульсирует. Биологическое образование, похоже на буравчик. Видите? Как растение, жгутики идут в стороны.      
- И что это? – Данила супит брови. – Андрюха! Мы не садоводы.
- Платона привезли, он был в сознании, порезы зашили, пару швов, ничего страшного. Общий рентген. Коробка в порядке, кости целы. Было бы кровоизлияние, тогда сверлить, а тут нечто особенное. Врач подумал, крохотный осколок застрял, повязку сняли, осмотрели. А там родинка у него, воспаленная. Возможно, последствия удара. Механических повреждений нет, синтетики нет, неорганических образований нет, все родное. Выглядит, как онкология, – Андрей выключает монитор. – Врач хотел пункцию делать, Платон отказался. Кровоизлияния нет. Спинной мозг лучше не трогать. 
- Я что-то пропустил. Рак?! – Данила округляет глаза.
- Хуже.
- Хуже рака?!
- Даня, подожди, – Роман смотрит на Андрея. – Договаривай. Что это?
- Рак, это плохо, но это не рак. Врач звонить начал. Полковнику Секачеву.
- Опять москвич?! – Данила негодует.
- Он рано утром примчался, пост выставил. Парни! Вы меня не сдавайте, привлечь может. Вот, – Андрей показывает электронный прибор. – ИК-порт. Врач датчик поднес к родинке, и окно выскочило: ошибка ввода. Пароль нужен. От удара что-то замкнуло или наоборот, активизировалось. Короче. Носитель информации.
Данила радуется непонятно чему.
- Джонни-мнемоник! Да, Рома? Вместе смотрели.
- Полковник посты выставил. – Андрей обращается к Роману. – Один полицейский рядом с палатой, другой в машине. Приказал никого не пускать, только медперсонал, палата отдельная.
- Сука он, – Данила показывает зубы. – Полковник этот! Вчера наружку установил, просил агента опознать. Платона бутылкой по голове саданули. Все беды из-за женщин! Может, Артемьеву доложить.
- Даня, подожди. А общее состояние как?
- Невропатолог осмотрел, реакции в норме. – Андрей разводит руками. – Что сказать? Тошноты и головокружения нет, на боли не жалуется, только зуд. Анализы, если что срочное, лаборатория сообщит. Ближайшие сутки покажут, а пока норма. Если обострение, тогда проблемы. Парни! Мое дежурство кончилось. Настя, ей нельзя волноваться. 
- Эти женщины…
- Даня, помолчи. Что он сам говорит?
Андрей выключает аппарат, осматривает стол, забирает рентгеновский снимок с подставки.
- Я почему вас позвал? Платон просил. Он про какого-то Джонсона рассказать хочет, вспомнил что-то. Шепотом сказал, чтобы полицейский не слышал, и полковник этот. Только вам.
- Да, Рома? Надо Артемьеву…
- Даня, подожди. – Роман смотрит на Андрея. – Пост чей? Фамилии?
- Реутов и Михайлов. Управление розыска. 
- И они тут, – Данила подпрыгивает. – На хвосте висели, в клубе путались. Чего им надо, а? Приехать не успел, в такую кашу вляпался. Где палата?
- Парни, – Андрей волнуется. – Без самодеятельности. Я понял так, они его охраняют, ловят кого-то. Пойдем? Полицейский в коридоре дежурит. Присутствует в палате, если медсестра или врач зайдет, по кабинетам каталку сопровождает.
- Платон на каталке!?
- Врач ходить запретил. Марина Сергеевна приезжала, пустили на одну минуту. Сестренка в коридоре сидит. Суббота, а тут полицейский пост, никого не пускают. Вас-то пустят? 
- Разберемся, – Роман достает удостоверение, идет к двери.
- Сейчас бы спинку мента! – Данила настроен решительно. – Люблю на завтрак.
Друзья выходят из кабинета.

•

Машина Реутова припаркована на углу больничного корпуса, чтобы видеть пандус Приемного покоя, и центральный вход одновременно. На территорию через шлагбаум заезжает микроавтобус с военными номерами, сдает задом к Приемному покою. Реутов закуривает сигарету, с другой стороны появляется Михайлов, торопливо идет к машине, прикрывая ухо ладонью. Садится, бурчит под нос.
- Телефон ему мой не понравился! Смартфон подавай, 4G! Где я возьму? Лосев не доступен, москвич тоже. Кому докладывать?
- Стасик! Что с тобой. Я твой непосредственный начальник, докладывай.
- Переводят Ермакова! – Михайлов слушает трубку здоровым ухом. – Абонент не доступен.
Подавшись вперед, Реутов смотрит через зеркало на правое ухо напарника, которое светится рубиновым светом, как макушка новогодней елки.
- Что у тебя с ухом?
- Ерунда, – Михайлов отворачивается. – Спецназ.
- В смысле, – Реутов начинает смеяться. – При чем тут 4G?
- Они в белых халатах были, я думал, врачи приехали, потом узнал, – Михайлов греет ухо ладонью. – Друзья с вокзала. Вышли из кабинета, в палату сунулись. Я хотел за ними.
- Заговор врачей! – живот Реутова ходит ходуном, он сдерживает рыдания. – И что?
- Помощник военного прокурора! Капитан Григорьев. И лейтенант спецназа, вчера их видели на вокзале. Говорю, не имеете права, у меня приказ начальника Управления, полковника Лосева.
- И что? – у Реутова начинаются кишечные спазмы. Смех неестественный, даже нарочитый, но Михайлов не замечает сарказма.
- А у меня, говорит, приказ генерала Артемьева, зашел в палату.
- А второй что?
- Я хотел тебе доложить, телефон достал, тебе звоню, а он трубку выхватил, и кричит в ухо. Когда ты купишь себе смартфон 4G!?
- И ухо в трубочку?
- Он мне в печень. Нападение на сотрудника при исполнении. И врач мимо идет. Может, вам таблетку? Думает, живот схватило. Тут таблетка не поможет. Я на кушетку сел.
- Ухо, ухо!! – Реутов радуется непонятно чему. – Ты про ухо расскажи!!
- Он руку на плечо, Данила его зовут, братья они. И за ухо схватил, как клещами. Стрелять в него, что ли? Там больные сидят, с посетителями. Вон они!
Выводят Платона с перевязанной головой, откатывается дверь микроавтобуса, он усаживается. Роман и Данила идут к своей машине. Шлагбаум поднимается, выпуская автобус.
- Фомич! Чего ждешь? Поехали за ними.
- Мало тебе уши надрали. Еще хочешь?
Машина Романа выезжает следом за автобусом.
- Я рапорт подам! Спецназ, подумаешь. Я тоже умею! Не хотел связываться.
Из приемного покоя выходит Яна, смотрит вслед машинам.
- Сиди ровно, – Реутов наблюдает. – А это что за девчонка?
- Сестра сводная, или двоюродная, не знаю. На такси в больницу приехала, так и сидела в коридоре. Из детдома, ничего не понимает. Просилась в палату, я не пустил.
- Тут кафе за углом. Заодно покушаем, – Реутов смотрит на напарника со значением. – А теперь серьезно. Возьми в бардачке. Сюрприз.
- Чего там? – Михайлов вынимает из бардачка папку-контейнер с гербовыми печатями и синей пломбой, щупает пальцем, рассматривает цифры с нулями и рельефные английские буквы, пропечатанные на пластике. – Что за фигня?
- Видишь цифры? 5 миллионов бакинских. Неплохая прибавка к пенсии?
- Ни хрена себе. Откуда?
- Лосев меня оставил в автобусе, больше некого, сам в клуб помчался. Замок кодовый на чемодане! В общем, ерунда. Медвежатник научил, как колесики щупать. Сверху кожа тисненая, обычный саквояж, а внутри сейф несгораемый. Клевый чемоданчик! Я его на слух открыл.
- На слух?? – Михайлов смотрит как на прокаженного, даже отодвигается. 
- Пальчиками надо щупать, нежно. Колесики вздрагивают, когда в зацеп попадают. – Реутов показывает пальцы, похожие на сардельки. – Жена Лосева чемодан вынесла. Кто папки считал? Их там много, в чемодане. Может, Тагиров сам папку выложил. В автобусе никого, моя машина рядом, вышел покурить. А там кипеж начался. Не слышу криков радости?
- Фомич, – Михайлов убирает папку в бардачок, размышляет, снова достает, носовым платком вытирает отпечатки, заталкивает обратно. – Если бы в рублях. А тут? За такие деньги нам не уши, головы оторвут. Как мы Лосеву в глаза смотреть будем? Лучше спать спокойно.
- Стасик! Твой Лосев завалил Тагирова, чемодан вынесли моими руками, я в камеры попал. Каштаны для них таскать? Посмотри на меня! Что я видел? В сорок лет капитан, ни разу не выспался. Домой приеду, жена тарахтит, как мотоцикл, тарелки швыряет. Яичницу пожарю, стакан водки, сижу злыднем. Бабу обнять хочется, тепла не дождешься. Ей по фигу, разводиться хочет. Стоять перед начальством навытяжку, взбучки получать, надоело.
- Лучше стоять навытяжку перед начальством, и жену слушать, чем олигархом лежать на кладбище. Разведись! Найди себе жену молодую, чтобы ценила и понимала, не все они стервы.
- А жить-то где. С молодой женой. В гараже, в яме картофельной? Сын из армии вернулся, бабу привел, папа подвинься, не занимай туалет. Дочь замуж собирается, родит. Скажи! Как разойтись в двух комнатах? Да ну их к дьяволу. Пусть ссорятся! Деньги в УСБ сдадим, рапорты напишем, и что дальше. Лосева посадят, борьба с коррупцией? Ни фига, выкрутится. Да он хороший командир, ты других не видел. В ведомственную общагу поселюсь, будем на один горшок ходить, трусы в раковине стирать. Ты молодой, красивый! Девчонок водить будешь. Или на Багамы рванем? Джек пот выпал. Думай!
Михайлов качает головой.
- Фомич, нет. Я собираюсь карьеру делать. Честно жить. Женюсь, невесту найду, квартиру в ипотеку, чтобы отдельно от родителей, мебель в кредит, – Михайлов рассуждает без энтузиазма, словно уговаривает сам себя. – Такие бумаги не продашь, их искать будут. Будут тебе Багамы! Вылетим из органов пинком под задницу без всякого самолета. С посадкой в Нижнем Тагиле! Лет на 10 присядем, минимум. А потом? В агентство коллектором, долги вышибать. Нет, Фомич, это не про меня.
- Эх! Молодежь, ни мечты у вас, ни фантазии. Думаешь, Лосев так вот просто стал полковником? На руках его занесли, в кабинет посадили, порядка нет, владейте нами? Ты не в курсе, Стасик. Я тоже опоздал, но кое-что слышал, – Реутов не теряет надежды. – Это целое состояние, только мечтать. Как в кино! Мафиози друг друга убивают, а ты. Квартиру в ипотеку? Правильно тебе уши надрали. Не знаю, сколько папок там всего. Будет папкой меньше, и что? Лосев олигарха загрыз! Мне рассказывали. Ты просто не знаешь. Настоящий командир! И что теперь делать. Виктор Иванович! Примите папочку. Вы уронили, мы подобрали. Где тапочки, кофе принести? Поделится на радостях. В следующий раз дело подкинет. Пришьем кого-нибудь по заказу. А тут без криминала, все чисто. Деньги олигарха, он умер, концы в воду. Чего ты боишься? 
На стоянке за воротами больницы тормозит «Москвич», выходит Драма, появляется Марина Сергеевна. Яна бросается к ним навстречу. Все вместе идут в больницу.
Михайлов приглядывается.
- Старик с вокзала, одет прилично. На своей машине? – Михайлов берет телефон, на этот раз связь срабатывает. – Виктор Иванович… Извините, номер перепутал. Товарищ Секачев? Докладываю. Ермакова в госпиталь перевели, приказ генерала Артемьева. Да, вот еще! – Михайлов открывает бардачок, делает паузу, косится на Реутова. – В больнице старик нарисовался, с вокзала. Он с женщиной вместе, мать Ермакова. Навестить хотят, его отсюда увезли. Проследить за стариком?.. Так точно. Капитан Реутов сидит в машине, я сразу вам звоню, чтобы быстрее. Принято! – Михайлов отключает телефон, закрывает бардачок. – Есть один человек, в областном правительстве. Министр бывший. С ним поделимся? Он человек серьезный, связи имеет. 
- Стасик! Вот это разговор. Конечно, поделимся! Кафе с меня. Вечером угощаю.
- Это вечером, сейчас работаем.
Яна выходит из больницы, стоит в ожидании, смотрит на их машину. Михайлов нервничает, крутит головой, смотрит на центральный выход.
- А где старик? Если упустим, командиры не простят. Пойду! Проверю, где он там.
- Что ты скачешь, как кузнечик на сковородке. Старик тебя на вокзале срисовал. И девчонка видела, как ухи драли. Красавчик! Тебе в кино сниматься. С такими деньгами можно забить. Пойдем в кафе? Пообедаем. Вечером отдельно, само собой.
- Папку таскать, засветимся! Сходи в больницу, проверь, где он там.
Реутов поднимается через Приемный покой, заглядывает в Ординаторскую. Марина Сергеевна беседует с врачами, старика нет. Реутов делает полный круг, покидает больницу через центральный выход, возвращается. Михайлова в машине нет, «Москвича» за шлагбаумом нет, девчонки тоже не видно. Реутов звонит по телефону, абонент недоступен. Пораженный мыслью, он садится в машину, распахивает бардачок. Не верит глазам, шарит рукой, наклоняется, осматривает сиденья. Папка исчезла.

Продолжение следует.