Книга Одиночеств Глава I

         
           Книга  Одиночеств 

             Глава  I

 

Был  легок  шаг

как  тяжесть  всей  Земли.


Был  рядом  день,

как  перелеты  всех  птиц.


Была  непроглядна  ночь,

как  мраморное  мерцание

                всех  здезд.


Он  шел  одинок.


Он  поднял  вдруг  глаза.


Он  обернулся.


Он  упал.


Он  ничего  не  увидел.


Он  умер.


Там

на  двух  мерцающий  призраками

          ладонях  молочного  света

на  пустыре  пустырем

расцветали  два  одиноких  цветка,

две  прозрачно-окие  ромашки

на  одном  пылающем  всеми  цветами  радуги

лепестке.


Один,

раскаленный  бряцающей  сталью

пил  зубами,

           когтями,

                криком 

свой  собственный  плод, -

багровый  череп, 

стекающий  по  каплям

в  его  потерянное  во  времени

                горло,

череп  его 

         багрового ...


и  другой

оставался  не  раскрытым  сознаньем,

полными  бессознанья  губами,

никогда  не  изданной  книгой,

никогда  не 

          обретенной  льбов...

и  был  он

        как  бесполезная  преданность

ее ...


И  он  вдруг  кожей  своей  конскою,

крылос  свои  тополинным,

завязью  своей 

понял,

что  если  он  сейчас  рассмеётся,

то  станет  бессмертным 

и  окончанья  времен

              никогда  не  дождет... 

взамен


и 

он 

удержался...





           Книга  Одиночеств   XXXI


Цепкие  объятия  отлива

унесли  её  на  закат.


Сначал  она  была

как  тело.


Потом 

стала

как  пена,


а  совсем  далек

слилась  с  водой

дельфином.


Белая-пребелая.


В  крови  перекипевшей

моря.





Книга  одиночеств  FRT3


Цепкие  объятия  залива

        унесли  её  на  закат

заката.


Сначала  она  было  ему

         как  надоевшее  тело,


потом  стала

           как  надоевшая  пена,


а

совсем  далеко

оказалась  водой

и 

парящим  своею 

         извечной  игрою

дельфином. 


Белая -  пребелая.


В  крови  перекисшей

          моря...





Книга  одиночеств  II


Вот  он  бежит.



Лосниться  черный  круп.


По  бычьей  морде,

утремленной  в  дни, 

горошинами  истекают  звезды...


Вот  он  бежит,

ступая  тяжело,

содрогаясь  всем  своим 

в  музыку  телом 

               воплощенного  движенья

и  золото  рогов  его  слепит,

сомнувшись  нимбом 

            цели,

раскаленным,

неподвижным...


Бежит,

и  от  скелетов  его  ног

отбрасываются

            распоротые  в  кровь

тела  пространств

и  разлетается  на  блеклые  куски

беззвучный

         хрусталь  размыленных 

                созвездий,

и  каждой  клеткой

                пролитой  крови

обнаженной  самой  в  себя

он  чувствует

свою  нагую  ношу

и

молнией  в  ней

              провисший  страх,

предельно  ясный

           и  радостью  не

утоленный, -


к  пра_солнечному  сгустку

в  высоте.


Не  бывшему, 

           не  будущему.

Нету  его

в  пробитых  ржавыси  крюками

соответствиях 

черных  дыр,


нет  в  мысли,

        в  чувствах  нет,

и  только  сердце,

молчанием  распахнутое  всех  времен


и  снежна  белизна  его

           и  горек

весь  злостный  яд

      превосходящий  пот...



Афины  2024  -  Киев  198... 


 


Книга  Одиночеств  IIV



...Последней  каплей  ласки 

опъянев,

они  уснули.


А  над  ними

из  неизвестности

стал  отражаться

туманный  ангел

с  опущенным

в  колодец  сна

лицом,


и  отовсюду

          синие,

          зеленые,

          золотые

космические  апельсины

врастали  тягучей  мякотью

в  их

    светящиеся 

распластанным  навзничь  светом

тела.


Им  было  далеко 

друг  до  друга.


Бешенные  колесницы

уносили  их  воспоминания

и  приносили  вести

под  белоснежными  крылами

голубок


и 

им  всегда  чего-то

ни  в  той,

ни  в  этой  жизни

и

не  хватало...




     Книга  Одиночеств  IJLPP



Еще  издалека

он  различал  её  фигуры

в  далеко-зеркальных  отбесках 

          улицы...


Была  она  почти  невесома

как  белый  пульс  снега,

всегда  еле  различимый 

со  всех  сторонЮ


и  шаг  его  мига

был  семи-семимилен.


И, обгоняя,

он  слепил  ей  лица, 

нашел  корень  глаза

и  оживил  опавшие  осенью  губы,

расчистил  паутинку

из  трех  морщинок,

поцеловал...


За  трижды

семи-семимильным  расстоянием

он  так  и  не  обернулся...


И  был  далек, 

как  снег,

прозрачно-белый,

слишный  ниоткуда... 





Книга  Одиночеств  IMVV8


Она  принесла  ему

шкутулку  с  музыкой  въюги.


Она  принесла  ему  свечу

с  фитилем  своего  лица.


Она  принесла  ему 

сердце  влюбленной  на  блюде.


А  он  вернулся

       с  похорон  тишины...