соучастник суеты

Вся жизнь - роман. И нам сидеть над ним.
Сюжет не сшит, не скроен, просто длится.
Здесь вкус к словам, увы, неприменим,
ведь всё, что мы читаем - небылица.
Но набело, к тому же без купюр -
покадрово - кровать, ночная ваза,
почаще - драп, но изредка - гипюр,
запои в хлам, любови в темпе вальса.
Тут всё про нас, и каждый персонаж
достоин персонального абзаца,
и наш мирок, и автор тоже наш,
и много проще быть, а не казаться,
и врать в любой главе себе самим.
Любовники, разлучники, герои -
читаем все, сюжет неутомим,
но знает каждый - книгу я закрою,
когда придёт пора, и всё пройдёт -
и эта страсть к строке, и чувство слова,
и даже бородатый анекдот,
в котором нет вражды и смысла злого.
А всё, что жизнь писала от руки,
опять прочтут старухи - руки в боки,
и лёгкие сухие старики...
Видать, пора задуматься о боге -
так скажут новым жителям они -
прочитано де факто и де юре.
И вновь зашелестят страницы-дни,
не знающие правки и цензуры.

***



На пике споры о диетах,
политике, войне, боях,
что голый бродишь средь одетых,
горсад, оркестром правит Бах.
Посмотришь - солнце, пары в мае
кружатся, думая о том,
что их рассудит ночь немая...
Трубач хрипит, мечту ломая
на лбу, вспотевшем, испитом.
Всё мирно, вроде, всё законно,
вперёд, а кто же, как не ты?
А божий сын глядит с иконы,
как соучастник суеты,
предчувствующий - будут гости,
прощания, стаканов звон,
конфеты детям полной горстью,
а после слёзы на погосте -
зачем же - он, за что же -он?
Пока же - думать и не смейте,
оркестр играет духовой.
Ещё не слышно в жаркой меди
вдруг выдохнутого вдовой -
А я теперь? А как же я-то?
Надеюсь, верую, люблю...
Рассвет, любовью простынь смята,
чистилище военкомата
и гибель в первом же бою.