Цугцванг. Окончание

13 СЕРИЯ
(Окончание)

2000

Северное сияние переливается неоновым светом в полнеба, царит полярная ночь. Русло заснеженной реки тянется лентой меж таежных просторов, огибая выступы скал. Брякая бубенцами, бежит упряжка оленей, в длинных санях два седока. Погонщик напевает под нос невнятный мотивчик, грешит легкими диссонансами. Но в таежной глуши, под сполохами небесной иллюминации, под мягкий топот оленей, отбивающих ритм, Драме кажется, звучит симфония, которой нет равных. Звучит сама природа, сам космос, и этот погонщик с длинным шестом в руках, бормочущий невнятный мотивчик, является частью мироздания. А что за крендель сидит сзади? Так себе. Беглый агент, за которым гонится цивилизация. Драма придерживает шапку, чтобы не слетела, задирает голову, смотрит по сторонам, он никогда не видел такой красоты, такого величия, просто не знал. Время от времени прикладываясь к фляжке с коньяком и снова пряча ее за пазухой, он близок к экстазу. Ему чудится, что он шаман, агент Великой Пустоты. Ему хочется спрыгнуть, бежать впереди упряжки, но все же понимает, что обогнать оленей вряд ли удастся, а как хорошо, как хорошо! Далеко от городских интриг, коварных убийств, и прочих благ цивилизации. Пожалуй, он тоже хочет сделаться частью Севера. Белое безмолвие, как обозвал его незабвенный Джек Лондон.
- Потрясающе! – он выдыхает клубы пара, под стать бегущим оленям.
- Скоро приедем, – погонщик прерывает свою симфонию, оборачивается. – Замерз, однако?
Погонщик стар, скуластое лицо, задубевшее от вечной мерзлоты, чахлая бородка, он кажется бессмертным, столько в нем единения с природой. Маленькие дети, совсем грудные младенцы, смотрят на мир вот так же, с неким знанием и всепрощением, они знают много больше, чем те, кто случайно произвел их на свет. С течением времени глупые родители портят мудрых младенцев.
- Что ты, Коля, что ты!? Все отлично. Коньяку хочешь?
- Нет, – погонщик отворачивается, взмахивает шестом, и снова затягивает невнятный напев космической силы. – Нельзя, однако, – добавляет он вполоборота.
За очередным выступом проявляется в белом сумраке черная деревенька из пяти или шести срубов, прилепившихся на косогоре меж лесом и замерзшей рекой. Неужели тут живут люди? Воспитывают детей? Без электричества, без водопровода и телевизора, без теплого туалета, где от края до края зима, и от осени до весны тянется ночь. Что тут делать, чем заниматься? Печи топят, жгут лучины, свечи из китового жира или молодого моржа, сидят по углам и молятся? Неужели здесь находится Лариса, с их двухлетней внучкой? Это безумие, пещерный быт, мамонты ревут в ночи, тьма веков. И это прекрасно! Оленья тройка, звякая медными бубенчиками, почуяв жилье и кормежку, бодро бежит к поселению.

2016

Третий выстрел разлетается по окрестностям. Платон открывает глаза. Деревенское кладбище, могила со свежим крестом, пара венков, посреди цветов портрет в рамке с траурной полосой. Лицо Джонсона-Ермакова со шрамом, увеличенное со свадебной фотографии. Лосев прячет пистолет.
- Устроил показуху! – Драма подходит к Платону сбоку, он опять в своем брезентовом плаще с приклеенной бородой. – Стрелял бы через подушку, еще одеялом накрылся, друг смелый. Построить взвод, три залпа из автоматов. Нельзя! Агент секретный, даже после смерти не положено.
Платон с забинтованной головой стоит в стороне от всех. Полковник Лосев и Элла Александровна с дочерью возле могилы. Народу нет, только несколько деревенских зевак. Могильщики, завершив работу, собирают свой немудреный рабочий скарб в виде заступов и лопат. Кристина снимает церемонию на видеокамеру, поворачивает объектив на Платона. Драма сморкается в смятый платок, прикрывает лицо.
- Ты не женись, рано тебе. После армии яйца, что твой Фаберже, все на женский крючок попадаются. Я тебе, сколько хочешь, подружек накидаю, только скажи.
Платону смешно, он сдерживает улыбку.
- Не беспокойся, дедушка, я как-нибудь сам.
Мимо проходят два мужика в телогрейках, с лопатами на плечах. Драма любопытствует на правах тронутого старика.
- Слышь, Обломовы! Кому салютуют?
Мужики ставят лом с лопатами, прикуривают по очереди от одного коробка.
- Леньку вот, третий раз закопали. Скоро полкладбища его будет, – один из мужиков показывает рукой. – Вон там могила, в доме сгорел, в закрытом гробу хоронили. А там, – показывает в другую сторону. – С Афгана цинк пришел. Не лежится лешему, бегает ночами, таблички срывает, ленты на память, венки в кучу бросает, и эта не простоит. Петрович, мы в магазин! Ты с нами?
- На поминках угостят, идите себе с богом.
Подхватив инструмент, мужички отправляются в деревню.
- Меня тоже не раз хоронили, – Драма радуется непонятно чему. – Бежал из заключения, на Север путь лежит, а за мной отряды ОМОНа, ужас по городу, огни мигают. Вижу, мужик на рельсах, только что порезало. Есть Бог! Я клифт, дубленку, то есть, скинул, ему подбросил, а в ней документы. Нет горя без добра, два года науку двигал, сестренку твою нянчил. Хорошая девочка. Бабушка захворала, съездила, мать свою похоронила, по дороге простыла, а в тундре какие лекарства, умерла. А я атеист, старцы древние меня терпели, пока деньги имелись, а куда мне с девочкой, воспитание надо, образование, чему научат в мерзлоте. Весточку передал папе твоему, он и примчался. Пристроили девочку в интернат. Безопасней, чем в городе. Хорошая девочка? Прямо наглядеться не могу! Умница. В сто раз лучше разных мисс, поискать не найдешь. 
Лосев надевает фуражку, отдает честь портрету. Родня собирается в кучу, старик со своей клюкой неспешно отходит в сторону, напоследок подмигивает Платону.
- После поговорим!
Драма семенит к «Москвичу», стоящему на другой стороне кладбища.

•

Зал международных авиалиний, заканчивается посадка на Стамбул. Супружеская пара, оба в темных очках, проходят регистрацию самые последние. На рентгене большой чемодан просветили, заинтересовались ручной кладью, ничего опасного, кроме маникюрных ножниц, не обнаружили, изъяли, разуться и раздеться не заставили, попросили открыть дипломат. Пластиковая папка с печатями в кипе документов подозрения не вызвала. Напоследок таможенник предложил снять очки, сверил иностранца с ориентировками. Документы оказались в порядке.
- Прошу вас, господа, мистер и миссис Джонсон, проходите, – таможенник возвращает паспорт, делает знак секьюрити, в зале раздается космический голос, извещающий на трех языках, что посадка на Стамбул окончена. Джонсон надевает очки, закрывает свой дипломат, проходит в аэродинамическую трубу, ведущую прямо на посадку в самолет. Чемодан подхватывает грузчик и, оторвав бирку, растворяется за боковой дверью, словно за ним гонятся сомалийские пираты. Пума семенит на каблучках.
- Подожди! Джонсон, мать твою.
На посадке в аэробус билеты смотрят символически, ставят отметки в общем списке пассажиров. Они поднимаются на второй этаж, люк задраивают, салон первого класса полупустой.
- Садись где-нибудь, я спать хочу, – говорит Джонсон, усаживаясь с краю в среднем ряду. Пума не ленится обойти кругом, плюхается с другой стороны, кладет сумочку рядом на сиденье, немедленно снимает туфли с натруженных ног.
- Набегалась, как дура, по горам и весям. Боря! Ты меня сдал? Нет, это Драма. Такой куш упустили! Когда-нибудь рассчитаюсь за все. Скотина, всю жизнь испортил. А ты говорил, что его арестуют, мы ускользнем. На турбазе засветилась, байк брала, паспорт в залог оставила, по нему и нашли, блин, везде базы компьютерные, раньше хорошо было, а сейчас? Просчитали! В последний момент нагрянули, поезд трогался, нарочно пришла за 2 минуты до отправления. Вот как нашли? Фамилия, портрет, все другое? Ненавижу компьютеры.
- Чем ты недовольна, тебе мало пяти миллионов? Сидела бы сейчас в тюрьме, лет двадцать. Возвращаешься, это главное, а что заказчик дров наломал, их проблемы. Угомонись.
- Знаю тебя. Опять деньги в свои технологии вбухаешь, специалистов. Пусть Госдеп платит! Ты на правительство работаешь или как?
- Так и знал, поспать не даст. Ты мне не жена, прикрытие. Угомонись, наконец.
Джонсон не спеша встает, идет по проходу, находит двойное место, обращенное к хвосту самолета, сиденье почти целиком занято толстяком в красном тюрбане, тот пытается объяснить на плохом английском, что он специально тут сел, чтобы не стеснять других пассажиров. Туристов сейчас мало, Россия ввела санкции, отели пустуют, мест свободных полно.
- Я ненадолго, друг, – говорит Джонсон на отличном турецком, втискивается между подлокотником и пассажиром, и пристегивается ремнем. – Сейчас Наташа угомонится, пересяду. Водку пьешь? How are you? Путин Ферштейн!?
Толстяк расплывается в понимающей улыбке.

•

«Москвич» сворачивает с оживленной трассы на примыкающее шоссе. Платон смотрит перед собой, на голове легкая кепка, прикрывающая бинты. Драма без антуража в виде плаща и бороды, в джинсовой курточке, выглядит приличным гражданином.
- Тебе неинтересно, куда направляемся?
- Сами скажете, – Платон комментирует про себя, что он не ребенок тешиться ездой на трамвае.
– Это не трамвай! - Драма кивает. – Хорошая машина.
Снова молчание, до Платона доходит, он поворачивается.
- Читаете мысли?
- Мой позывной: Кот. Точнее, инструктор по внедрению. Будем обращаться на «ты», быстрее поймем друг друга. Ваше благородие, разрешите обратиться, и так далее, это из другой оперы. Не факт, что придем к пониманию, но, когда запросто, все происходит легче, автоматически. Можешь обращаться «дед» и на «ты», тем более родственники, хотя я с тобой не нянчился, для этого есть мамы и папы.
- А почему такое погоняло… Кот?
- Прилипло с юности, - Драма смеется. - Так сутенеров звали в советские времена, сам привык, ну и люди привыкли. Между прочим, кошки разные бывают. Леопард, скажем, или рысь нескромно звучит, Кот лучше. Любишь зверей?
- Обожаю. У нас кошка есть, очень люблю.
- Я про диких животных. Находишь общий язык?
- Не знаю, не сталкивался. А мы куда едем?
Драма молчит, подыскивая объяснение.
- Закрытый город, случайно туда не попадешь. А если попадешь, не выпустят, зверям диким скормят. Шучу. Я за тебя поручился. – Драма косится. – Судя по характеристике, парень серьезный. Сирия, пустыня. Папа тебя выручил, могли голову отрезать.
- Валерий Петрович, вы откуда все знаете, – Платон наталкивается на выразительное молчание, понимает промах. – Дед! Ты откуда знаешь?
- Твой папа был самым лучшим учеником! За все существование школы.
- Папу жалко.
- Отлично сам знаешь, - Драма кивает. - Для тебя не секрет: он жив.
- Ну. Это догадки. – Платон отворачивается, смотрит на пролетающую обочину. – Иногда кажется, что с ума схожу. Видения разные, а целой картины не получается. Виктор Иванович сказал, папа его собой закрыл, заряд картечи принял. Выжить нереально. Крупная дробь из помпового ружья? Как выстрел из пушки. Это не кино, где ранили сто раз подряд, а Терминатору хоть бы что.
- Твой папа и есть Терминатор, но в данном случае именно кино. Надо было, чтобы Секачев убил лично, понимаешь, своими руками. И сам в это поверил, не говоря про видеозапись. Теперь никуда не денется. В патронах не картечь, шарики с реактивом, чтобы краска пенилась, как в пейнтболе. Папу начало якобы тошнить, он выбежал из домика, пузырек под язык. Секачев выстрелил в спину полковника Лосева. Папа его заслонил, факт зафиксирован на видео. Одежда на груди в клочья, изо рта кровь, агония. Убийство налицо? Вместо папы похоронили бомжа, обычное дело, десятки трупов не востребованы, лежат по моргам, очередь на утилизацию. Секачев под тяжестью улик сломался, куда денется, пойдет на сделку, обложим тестя. Там зверюга почище! И не один, там международная структура. – Драма косится. – Но! Сам понимаешь, это секрет.
- Конечно. Дед! Там еще двое погибли. Тоже Секачев?
- Это их вина. – Драма непосредственно мрачнеет. – Михайлов не мой воспитанник, жаль парня. Один неверный шаг, ошибка как у сапера. Его напарника Реутова, честно говоря, сам бы расстрелял.
- Не могу поверить. Неужели Секачев агент ЦРУ? Полковник.
- Лосев тоже не верил, пока ружье не зарядил на его глазах! Друг выстрелил в спину. Все было рассчитано. Вывезти агента в лес с чемоданом денег, подальше от цивилизации. Сторожка в лесу, иллюзия тайги. Джонсон, папа твой, заранее камеру установил на поляне, и в сторожке. А вот уверенности, что Лосев не встанет на сторону полковника Секачева, не было. Друзья предают не только в кино. Деньги большие, искушение. Лосев и Секачев по дороге могли сговориться, и убить папу. Любишь деньги?
- Нет. Предательство хуже всего. Как он мог?
- Ты парень молодой, друзья такие же. Вы смотрите на нас, видите стариков, а за каждым жизнь, ее не видно. Секачев ныне крепкий мужчина, а был худым мальчишкой, метр с кепкой. Говорят, красота страшная сила, а детские комплексы еще сильнее, они действуют всю жизнь, характер формируют. Поставь в ряд выдающихся злодеев. Ленин был ростом метр пятьдесят три, почти карлик. А вот поди ж ты, весь мир перевернул, не только нашу страну. До сих пор в Мавзолее лежит, добился власти. Их много было, таких коротышек! Гитлер, Сталин, Наполеон. Метр шестьдесят один, скажем, или два. Они творят Историю. Все дело в их характере, в стремлении управлять, руководить, возглавлять тайно или явно, в зависимости от ума и природных амбиций, способностей. Разумеется, не дураки, ибо с детства психологи. А девочки что? Они предпочитают мальчиков высоких и сильных. Например, Лосева или Ермакова, пусть со шрамом. Секачев девственник, над ним подшучивают, не подозревая, что у парня в душе творится. А там ураган, зависть, самолюбие, желание доказать всему миру, но прежде самому себе, что он умнее, сильнее, пусть не сейчас, мгновенно, а потом, при случае. Все подчинено победе! Поэтому и успех бывает неизбежным, идут по трупам. Друзья, враги...
- Похоронить его надо.
- Кого?
- Ленина. Убрать из Мавзолея. Нехорошо трупам поклоняться, напоказ выставлять.
- Какой ты быстрый, - Драма удивлен. – А я думал, молодежи все по барабану. Допустим! Хорошо. Убрали, похоронили, дальше? Что взамен? Общество не может жить абы как, иначе развалится, разворуют чиновники. Чтобы строить, надо знать, что и как строить. Нужна философия, точный механизм, знание. Цель, идея!
- Есть гуманитарные ценности. Права человека.
- Права? - Драму разговор раззадоривает. - Умная мысль, свежая, давно родил? Права инфузории туфельки, биологической клетки, могут ли быть выше прав человека? А что есть человек! А общество?
- Любое общество из людей состоит. Будет хорошо одному, значит, хорошо всем.
- Беда в том, что мы сами не знаем, что нам хорошо, а что плохо. Трудно не всегда плохо, а удобно не всегда хорошо, но я про другое. Клетки в организме рождаются и отмирают миллиардами каждую секунду, а мы живем. Мы вообще не знаем, что такое Человек, как можем определять развитие, ставить цели, строить общество? В результате разброд и шатание, война и конфликты.
- Нет идеи, значит.
- Идея есть, но опровергает существующие ныне представления, как научные, так и религиозные! Она выводит понятие Бога на научный уровень, а в науку вносит коренные изменения, тебе с ходу не понять, - Драму разговор цепляет за живое, он достает сигареты, косится на Платона. - Ты вроде не куришь? Ладно, остановимся, потом покурю.
- Кури, мне без разницы, окно открою.
- Нет, - Драма убирает пачку в карман. - Не люблю курить, если кому-то мешает. Дело тут в принципе. Тебя продуть может после больницы. Короче, идея есть, но донести сложно. От науки и религии кормятся громадные институты, такая бюрократия, почище государственной. Приходится ждать, пока их власть сама рухнет, и появится востребованность новых идей.
- Интересно. А история с пожаром?
- Только сейчас прояснилось, когда твой папа вернулся. Меркулова ты еще не видел, познакомлю. Лет семь тебе было? Дефолт банкиры устроили, страну грабят, взрывы домов. Ельцин уходит, новый президент, предстоит очередной передел. Секачев раскопал армейское досье Ермакова. Я успел вывести Леню из структуры, сам подставился, пришлось бежать на Север. Меня подставил Секачев, все просчитал. Понимаешь, какие тут ниточки вьются и заплетаются, какие клубочки запутаны. Характеры и судьбы. Там и любовь, личная жизнь, измены и ревность. Власть и деньги, само собой.
- И никакой мистики?
- Мистика! – Драма радуется как ребенок. – Смотри! Видишь, пьяный «КамАЗ» идет? Посмотрим, кто кого. Памперсы надел? Приготовься!
На горизонте показался грузовик. Платон усмехается. «Москвич» резко увеличивает скорость, их вжимает в спинки сидений. Грузовик приближается, и действительно, это КамАЗ. Он вырастает стремительно, мигает фарами, выходит на встречную полосу, идет в лоб. Избежать столкновения невозможно. Рев встречного сигнала налетает ураганом, проносится мимо. Платон сидит, словно его кипятком облили. Оборачивается, позади них пустое шоссе. Никакого КамАЗа нет. Улетел в кювет? На обочинах светит солнце. Испарился, никаких следов крушения. Драма сбрасывает обороты, "Москвич" катится по инерции.
- Его и не было.
- Кого не было?
- Грузовика.
Платон садится прямо, смотрит на водителя.
- Как не было? Я его видел и слышал.
- Я показал тебе возможности, – Драма притормаживает. – Человек сам не знает, на что способен, и ты себя не знаешь. Вот сюда завернем, спешить некуда. Поговорим, обсудим. Драться любишь?
- Смотря с кем.
Драма плавно съезжает с шоссе на обочину, отпускает тормоз. «Москвич» играючи перепрыгивает через кювет, вперевалочку заплывает в лес, останавливается на пригорке.

•

Они выходят из машины, углубляются в лес. Если в городе начало лета, в лесу конец весны. Сырые участки, прелая листва, в овражках чернеет снег, желтая прошлогодняя трава на высохших кочках. Платон не понимает, зачем старик завез его далеко от города. Чтобы гулять, слушать пение птиц? Вряд ли.
- А все же. Дед, что это было! Гипноз, да? 
- Гипноз строится на условных рефлексах, монотонный голос, ровный счет, человек впадает в транс, отдает свое сознание гипнотизеру, теряет контроль. А если нет сознания в принципе? Птицы, звери, насекомые, чем отличаются от человека? Они всегда в гипнозе, подчиняются пространству, которому принадлежат. Домашние животные подчиняются хозяину, они часть его пространства, им и управляются, голуби возвращаются домой. Но есть природа, где человек сам пространство и есть, он и управляет.
- Социум?
- В широком смысле. Семья, компания, деревня или город, страна в целом, профессиональные сообщества, политические партии, мафия или государственные структуры. Человек себя идентифицирует с пространством, которое в нем доминирует, и он подчиняется. Это его бог, властитель души и сердца. Кого выбрал, тому и служишь, интуитивно или сознательно, занимаешь свое место в системе. Либо ты лидер, либо исполнитель, музыкант или композитор, десятая скрипка в оркестре, но всегда есть музыка, иначе не бывает. Пространства конкурируют, враждуют, заключают соглашения, посылают сподвижников гибель. Чем дикие звери хороши? У них нет богов, подчиняются природе. Пространству Земли. Оно разумно.
- Получается, у Земли есть сознание?
- Еще бы. Как-нибудь поумнее нас. – Драма кивает. – Когда птицам лететь на Юг, когда размножаться. Мигрируют косяки рыб, стада в Африке, поголовье не счесть, миллиарды. Кочуют по планете, по расписанию и направлению. Это вам не десять электричек, и то – справиться не можем. Климатом не объяснить, дело не в комфорте. Почему киты выбрасываются на берег?
- Магнитное поле. Сбой программы.
- Да. Но это не ошибка и не сбой. Они подчиняются, как подчиняется рука или нога! Разуму. Земля показывает, что мы не правы. Рисунки на полях. Мама рисует картинки, как все устроено, а мы понимать не желаем. Магнитное поле, – Драма останавливается, смотрит на Платона. – Чтобы ориентироваться, надо знать, куда и зачем идешь, а разума-то нет? Я про животных. Есть факторы, которые человек с его технологиями учесть не в состоянии! А тут звери дикие. Как? Землетрясение или цунами рефлекса воспитать не может, слишком редко бывают. Животные не предчувствуют, они знают! Что и как делать.
- Хочешь сказать, они умнее человека?
- Печень умнее человека. Пчелиный рой, волчья стая, стадо китов или тучи насекомых. Все это малые пространства, где есть вожаки и отстающие, слабые и сильные, есть матка, ядро пространства. Так устроен атом, молекула, все строится и растет по силовым линиям, строится, как опилки в магнитном поле, в нем и развивается, все идет по плану, а не случайно. Человек придумал грампластинку, магнитофон, телевизор, компьютер, и невдомек ему, что это детские кубики, конструктор для развития мозгов. Магнитные носители информации. А какая амплитуда у магнитного поля планеты Земля? Разум тотального уровня.
- Дед. Ты веришь в Бога?
Драма вздыхает, театрально разводит руками.
- Вот оно, заблуждение. Есть Бог или нет? Никакие ученые, никакие теософы, доказать или опровергнуть не могут, а на самом деле просто. Если захочешь, поймешь, если не захочешь, спорить бессмысленно. От чего родится яблоко? Правильно, от яблони. Медведь от медведя. Разве трудно догадаться, что человек произошел от Человека? Сказано: сотворим человека по образу и подобию нашему. Мы смотрим в зеркало, щупаем себя руками, задираем голову и пялимся на звезды. Где наше подобие? Не там ищем.
- А что надо искать?
- Мы видим наружность, но упускаем содержание. Яблоко видим, а суть его зернышки внутри, которые созревают, для этого плоть яблока, которая упадет и удобрит почву, сгниет, исчезнет и превратится в ничто, но из зернышка вырастет новая яблоня и даст плоды. Пока зерно зреет, плоть необходима, но это дело временное. Это понятно? Наши тела ничто, кинули их в могилу, закопали и все. А где живое, ради чего стоит жить? Ты видел нимбы на иконах, над головами святых? Человек – это пространство живое. Золотой шар вокруг головы. Вот он свет, который во тьме светит. Сознание! Бог, которого мы увидеть и пощупать не можем, то же самое, Пространство. Шаманы сибирские поклоняются Пустоте, что это? Или Аллах, который велик. Мы называем пространством пустую комнату, некий ареал обитания, поля и луга, нечто глазу приятное, но мало ощутимое, а на самом деле Человек есть Пространство, а вовсе не тело. Мы часть Бога, – Драма останавливается. – Бог есть Человек, просто масштабы другие.
- Наверно, я не дорос, – Платон делает несколько шагов. – Возвращаемся?
Они стоят посреди поляны, поросшей кустарниками, мелким подлеском.
- Я папе твоему объяснял, и тебе объясню. Библию читал?
- Неинтересно. Скучно.
- Конечно, девочки интересней. Цитирую дословно. Да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, над всею землею. – Драма смотрит на стоящего в ожидании Платона, поднимает палец. – Слышишь?   
Вдруг разом смолкают птицы. Наступает тишина, даже ветра нет. Начинается неясный шум, общий шорох по лесу. Платон смотрит по сторонам, трепещут сосенки и осинки, листики колеблются, словно пошел ливень. Он выдвигает ладонь в поисках дождя. Никакой влаги, синее небо над головой. Вдруг гремит гром. Из-за вершин деревьев наползает туча, сейчас хлынет ливень. Платон смотрит по сторонам.
- Не спеши! – Драма встает рядом. – Не разговаривай.
Начинается ливень, струйки воды бьют по листве, пахнет свежестью, Платон понимает, что стоит сухой. На них не попадает дождь, обходит стороной. Над головой туча, вокруг мокрая зеленеет трава, кустарник шевелится, листья трепещут. Но вот же! Сухая одежда. Только случайные брызги, отскочив от ближайших веток, попадают на брюки. Мокрые ботинки. И внезапно дождь прекращается, снова чистое небо, туча уползает. Запахи возвращают в реальность.
- Что это было?
- Повторяю, да владычествуют над землею, над птицами небесными. Землю окружает магнитное поле. И у человека в мозгах то же самое. Если правильно подключить, можно управлять зверями, птицами, дождем. Что и делают, например, шаманы. Вот я только что сделал. Без подготовки опасно, можно с ума сойти, перепутать концы, потерять ориентиры. Я тебя научу! Обычная техника безопасности.
- Интересно.
- Тебе пуповину перерезали.
- Что, не понял. Что сделали?
- На эсминце тебе ввели катализатор. – Драма стучит себя пальцем по темечку. – Младенец родился, пока ползунок, молоком питать надо. Не родинка у тебя на голове была, биологический адаптер, замаскированный под родинку. Содрали стеклом бутылочным! Но ничего, зарастет.
- Андрюха сказал, чип какой-то.
- Много он понимает, твой Андрюха. Все уже рассосалось. Это было на случай, если ориентиры потеряешь. Вдруг крышу сорвет. Возомнишь себя динозавром, начнешь бегать, деревья ломать. А что вообще по жизни делать думаешь, планы какие.
- Еще не решил. Есть предложение?
- Конечно, есть! Поехали.
- Куда?
- Покажу тебе кое-что… истину. Вот она, рядом с тобой. Не пугай!
С ветки слетает синичка, порхнув над головами, садится прямо на плечо Платону, он не шевелится. Повертевшись, птичка начинает беззаботно чистить клювик.
- Перпетуум-мобиле, – улыбается Драма. – Хороший парень?
- Что?
- Вечный двигатель! Вот она, истина, у тебя на плече сидит. Мы любим, стремимся к совершенству, разве это не сила? Ученые отрицают самих себя, когда приравнивают энергию собственного разума к 3 килограммам мозгов на мясном прилавке, и о чем с ним дискутировать? Поехали.
Птичка улетает по важным делам. Они возвращаются на шоссе.

•

«Москвич» сворачивает на дорогу с предупреждающими табличками. Запретная зона, проезд запрещен, химическое заражение. Машина приближается к забору из рядов колючей проволоки. Будка, шлагбаум. Часовой издалека видит «Москвич», делает сообщение по рации, поднимает шлагбаум и, к удивлению Платона, отдает честь. Никакого намека на проверку, машина проезжает.
- Прямо ЦУП, управление полетами, – Платон хмыкает.
- Колючка для грибников.
Через пару километров вырастает профильный забор со спиралью на косых столбах, КПП с автоматчиками. Платон уже не шутит, готовит паспорт, опять без проблем. Капитан мельком глянул на пассажира, берет под козырек. Металлические ворота на электроприводе ползут в сторону. Кивнув офицеру, Драма едет дальше. Обычный поселок, двухэтажный городок с единственным магазином. «Москвич» минует короткую улицу, выезжает на прилегающую территорию. Высокий глухой забор шестиметровой высоты. Они едут вдоль забора, с другой стороны березовая роща.
- Когда-то тут зона была, мебельный комбинат, – поясняет Драма. – Губернатор выделил по старой дружбе. Цеха капитальные, фундаменты, старые станки вывезли, теплые ангары поставили, современное оборудование, база под прикрытием армейских складов.
- Как тут люди живут?
- Случайных людей нет, специалисты, рабочие с допуском. Снаружи видимость для спутниковой разведки. Внутри интересней будет. Есть железнодорожное сообщение, специальный путь, бегает маневровый тепловоз, грузы таскает, пара теплушек. Теперь понимаешь, почему на «Москвиче» езжу, – Драма улыбается. – Высокое начальство редко прилетает, даже генералов не всех пускают. Объект повышенной секретности, а мы с тобой запросто. Пойду, поздороваюсь, из машины без меня не выходи. Тут собачки бегают, незнакомцев не жалуют, лай поднимут. Дернешься, разорвут.   
Они подъезжают к административному зданию, Драма уходит. Платон, не смотря на предупреждение, вздрагивает. Пара здоровенных псов выскакивает из рощи и прямиком к машине, один ставит толстые лапы на капот, другой заходит сбоку и смотрит в упор. Свирепая морда кавказца с треугольными ушами смотрит ласково, выходить не хочется. Честь отдавать собачки не обучены, лаять не стали, переглянувшись, снова скрываются в лесу. Мало ли забот у породистых собак. Дворняга подвернется, белка на дереве или дохлый волк, барсук в норе, машины нюхать не занятие.
Закурить не мешает, думает Платон. Он редко курит, сигарет при себе нет. Он открывает бардачок в надежде на запасливость хозяина. Поверх всякой ерунды лежит картонная папка, он ее приподнимает, шарит рукой, увы. Платон вынимает папку с номером и добавочной дробью, открывает. На него смотрит его собственная фотография!? Он прячет папку вовремя.
На крыльцо выходит Драма, взмахивает рукой. Без плаща и бороды он выглядит приличным гражданином. Платону до сих пор кажется, что это разные люди, выйти не успевает. Из засады выскакивают собаки! Никаких белок не искали, видимо, сидят в дозоре. Псы радуются Драме, мохнатые хвосты, как толстые морковки, рубят воздух саблями. Собаки вдруг застывают, разом садятся, задрав морды, как солдаты по стойке смирно при виде главнокомандующего. Команды ни голосом, ни жестом Драма не давал, просто стоит на крылечке.
- Выходи, – он смотрит на Платона. – Папку захвати! В бардачке.
Платон его слышит через приспущенное стекло, берет папку, медленно выходит, немного опасаясь, что собачки не поймут мирных намерений, те не шелохнулись. Он неслышно прикрывает дверку, тем самым отрезая пути к отступлению, мосты сожжены. Собаки дрессированные, но кто их знает. И снова Драма что-то молча сказал. Собачки дружно поворачивают головы к Платону, высовывают языки и тут же прячут, словно улыбнулись из вежливости, снова смотрят на хозяина, получив негласную команду, вскакивают и уносятся в лес нести свою секретную службу.
- Сказал им, что ты свой парень. Они понимают, – Драма забирает папку. - Зачем в бардачок полез? Я в окно из кабинета видел, генералу тебя показывал. Прокол, двойка. Если бы не я, скажем, директор банка, или главарь банды тебя проверял?
- Сигареты искал, извини.
- Если не привык, лучше не начинай, я всю жизнь маюсь. Мне курить простительно, молодость лихая, но дело твое, неизвестно, что лучше. Сколько я видел некурящих людей, которые давным-давно в могиле. Досье командиру занесу, пусть знакомится, а мы с тобой на экскурсию пойдем, прогуляемся, в закрома заглянем. Или покурим? – Драма сует руку в карман. Платон жестом отказывается, они заходят внутрь.

•

Служебная территория. Драма указывает на ангары, за которыми высится гора.
- Там склады. Рядом лаборатория, производственные цеха внутри.
- Цеха?
- Под горой, внутри. Мало ли! Скальный грунт, бомбы и ракеты не достанут.
- Однако. С горы территория просматривается.
- Гора входит в наружный периметр. Наверху обсерватория, там своя охрана. Телескоп. Вместо линзы используем ионосферу от горизонта до горизонта, с фокусом в центре Земли. Та же линза, капля воды, а масштабы какие? Все есть в Природе, использовать не умеем. Ковыряемся в заднице, награды раздаем, степени научные, академики. Тьфу! Полигон в лесу за горой, стрельбище, тренинги. Диверсантов ловить, засады ставить, местность прочесывать, как без этого.
- Школа молодого бойца.
- Гора наше все! Достояние республики, – Драма ведет дальше. – Там спортивный городок, турники и брусья, силовая подготовка, рукопашный бой.
- А говорил, попасть трудно? Полно таких частей.
- Торопишься, – они идут по парковой дорожке. – Через военкоматы набираем по контракту. Каждый призыв до 100 человек, неполная рота. Через полгода остается десять, а то и меньше, от балласта избавляемся, переводим в обычные гарнизоны. Через год от роты остается 5-7 отборных курсантов, формируем группы. Кто хорошо стреляет, кто взрывает, анализирует. Комплектуем команды.
- Диверсионные группы?
- Это только прикрытие, хотя полезное. Наши ребята нарасхват во всех структурах, а вот отборные кадры бережем. – Драма умолкает. – Твоего папу я многому обучил. Сразу не поймешь, просто не поверишь, поэтому говорить не буду. Словом, у него способности от прадеда твоего, тезка твой, Платоном звали, всю войну прошел. Способности у тебя в крови, только ты не развивал, это дело наживное, здоровье поправим, медики имеются, технологии передовые, кстати, благодаря твоему папе. Тут речь, о чем? Заинтересовать талант, и не только деньгами. Через год кандидат переходит на особое положение. Квартиру в ипотеку, чтобы не расслаблялся. Фирма оплачивает, зарплата на счет, плюс работа по договорам, очень приличные суммы набегают. Через 5 лет можешь уволиться, но мало кто хочет. Вообще никто.
- А личная жизнь?
- Без проблем, – Драма вздыхает. – Семью сюда не допустят, режимный объект. Женатики мотаются в город, ревнуют, разводятся, иногда контракт нарушают. Увы! Секретность на первом месте. Женщинам этого не понять. Что ты все о бабах, – вдруг сердится Драма. – Не беспокойся! Зачем жениться? Пальцем ткнешь, мешок на голову, привезем. Расслабишься, увезем обратно и денег дадим. Укол поставим, вовек не вспомнит.
Платон осмысливает предложение.
- Шутишь, дедушка.
- Шучу, – экскурсовод смеется. – Твой прадед взял бабушку за ногу, и головой об стену. Три годика ей было. Плохие шутки! Вон, смотри. Звягинцев развлекается.
Они подходят к вытоптанной поляне рядом со спортивными снарядами. Трое молодых бойцов под взглядами сослуживцев нападают с деревянными кинжалами, машут беспорядочно, рубят воздух вверх и вниз, справа и слева, набрасываются на инструктора с бычьим загривком, тот уклоняется, наталкивая курсантов друг на друга, пока они не падают, потеряв ориентацию и равновесие.   
- Отделение! Смирно!
- Вольно, – Драма машет рукой. – Здравия желаю, товарищи бойцы.
Солдаты построиться не успевают, вразнобой здороваются. Инструктор подходит к Драме, вытирает потную ладонь о брюки, здоровается за руку, окидывает Платона небрежным взглядом.
- Здравствуйте, Валерий Петрович. Новенький! Спарринг? Познакомимся заодно.
- Он на экскурсии, – Драма снимает свою куртку. – Пограничник, после ранения. А вот я не прочь косточки размять. Хотя с кем? Полный контакт, имитацию не признаю.
- Без проблем, – инструктор поводит плечами, вытягивая шею с поворотами.
- Не смеши. Один на один скучно. Обученные ребята есть? 
Четверо солдат по вызову инструктора выходят вперед, не понимая, чего хочет этот старичок, перед которым наставник так старается, чуть не вприсядку идет.
- Хватит четверых? – Звягинцев оборачивается.
- Вместе с тобой пятеро: сойдет, – Драма отдает курточку Платону. – Посторожи. Компания подозрительная. Бандиты. Что делать будем?
«Бандиты» переглядываются, догадываясь, что им предлагают игру, насторожиться не успевают. Спектакль кончается, не начавшись. В глазах Платона метнулась тень, и все. Первым валится инструктор, четверо стоят истуканами, и вдруг, словно выбили подпорки, разом падают на землю. А Драма тянет руку за курточкой. Зрители даже не понимают, что это все. Они надеялись передохнуть, поболеть за инструктора, который для них царь и бог, за старших сослуживцев, которые заставляют их день и ночь полы драить. И все они, пять штук, лежат вповалку без движения, словно куклы из кукольного театра. Реквизит побросали в кучу, и пошли актеры водку кушать.
Драма забирает курточку у изумленного Платона.
- Что смотришь! Я их предупредил? Полный контакт, – Драма обращается к зрителям. – Чего ждете? Нашатырь тащите, валерьянку, вдруг сердечники попались. Учитесь помощь оказывать, – Драма наклоняется, по очереди щупает артерии. – Нормально, все с пульсом.   
Первым очухивается инструктор, пьяным взором смотрит на Драму, тот протягивает руку.
- Вставай, Звягинцев. Подмочил репутацию, извини.
Кто-то из бойцов уже бежит с пузырьком нашатыря. Поверженный инструктор из уважения принимает помощь, поднимается, ему нехорошо.
- Ты сам предложил спарринг, – напоминает Драма. – В порядке?
- Нормально, Валерий Петрович. Спасибо за урок.
С помощью нашатыря приходят в себя другие бойцы. Крутят стрижеными затылками, переглядываются. Платон не скрывает восхищение. Прогулочным шагом идут обратно.
- Что это было, дедушка?
- Показательные выступления, хотелось тебя порадовать, – Драма оправдывается. – Папа твой сразу врубился. Учил Звягинцева, учил! Не годится, самолюбие мешает. Сойдет для тренировки новичков. Тут дело не в физических упражнениях, а в голове. Ты думаешь, я бегал, бил и крушил? Ничего подобного. Они стояли столбом, как манекены. Я аккуратно пробил по узлам. Всех по очереди. И вышел из состояния. Ни переломов, ни растяжений.
- Как это пробил. По очереди? Ты просто исчез! На секунду, или меньше.
- Это здесь секунда, а в параллельном измерении минута, час, месяц. Звезды стоят на месте тысячелетиями, миллиарды лет, а ведь они летят быстрее пули в десятки сотни раз. Электроны наоборот, засечь невозможно, только по взаимодействиям. Я переключил сознание. В моем распоряжении была минута. Есть теоретический расчет, соотношение с формулами Эйнштейна, тебе рано. Это я на Севере, при свете лучины кропал, моржовые свечи жег. Гравитация. Никто не знает, что это, а я знаю. Закон Всемирного тяготения ни к черту, массы равнодушны, притягиваются пространства. Ньютон вывел формулы опытным путем, объяснил неправильно. Вот и спрашиваю! Кем хочешь быть? Диверсантом, аналитиком, пилотом. Может, ученым? Внедренным агентом не советую, грязь и мерзость.
- Пока не определился, – Платон смотрит на стеклянное здание кубической формы, рядом с ангарами. – А там что?
Они стоят перед административным зданием, через которое вошли.
- Там лаборатория. Много направлений, некоторые в стадии разработок, есть опытные образцы. Госзаказ, показать не могу, пока контракт не подпишем. Готова летающая тарелка, доводим навигацию. Принцип тот же самый, переход из одного измерения в другое. Просто исчезает с радара. Засечь невозможно.
- Круто. А кому подчиняетесь?
- Работаем по министерским заказам, все законно. Частная военная компания, типа АО, прикрытие. Параллельно ведем собственные разработки, привлекаем инвестиции, сами вкладываем, папа твой помогает. Сегодня единственная возможность преодолеть системный кризис государственного аппарата. Сам знаешь, повальное воровство, а у нас наоборот. Мировые институты на нас работают, сами об этом не подозревая. Напоминаю, секрет за семью печатями.
- Это я понял. А цель предприятия. Надеюсь, не деньги?
- Правильно надеешься, – Драма подбирает слова. - Смотрел «Крестного отца»? Или читал. Там есть момент, когда дон дает слово главарям, что не будет мстить за смерть сына. Его слово остановило войну.
Платон припоминает.
- Пошел на примирение. И при чем тут?
- Он войну остановил, и первым делом вернул младшего сына, преемника, которого обучил управлению, сам отошел от дел.
- Сын обещания не давал! Да? Восстановил силы, и ударил по всем врагам.
- Вот именно, в этом соль книги. Ситуация в стране похожая. Президент дал слово, он его держит. – Драма отворачивается. – Восстановил силы, а руки связаны.
- Преемника нет, – заключает Платон.
- Страна ждет будущего героя. Лет через пять ты будешь в возрасте Александра Македонского, когда он начал завоевание мира. Как тебе такие планы, мировое правительство?
- Много откровений, дед. Не боишься?
Драма улыбается.
– Мое дело ныне научное, а военными командует… вот. Собственной персоной. Заочно вы знакомы.
На внутреннее крылечко выходит Меркулов, здоровается за руку с Платоном.
- Что решили? – смотрит на Драму, тот улыбается.
- Здравия желаю, – отвечает Платон. – Летающую тарелку разрешите посмотреть?
- Меня зовут Игорь Валентинович. А контракт подпишем?
- Хоть сейчас, товарищ генерал.
- Добро пожаловать, – Меркулов кивает. – А потом и тарелку посмотрим, но вначале подписку. Да, Валерий Петрович. Прошу!
Все вместе заходят внутрь.

•

ЦПКиО, теплый воскресный день. Майор Климов в темном костюме с галстуком сидит на одной из лавочек, читает газету. На нем шляпа с полями, темные очки и накладные усы, своим видом он привлекает внимание. Поймав взгляд мальчика с нацеленным пистолетом, Климов отвечает улыбкой, снимает шляпу, обнажив выбритый череп, небрежно кладет ее на кейс по соседству, и закрывается расправленной газетой. Он походит на гангстера времен Чикаго или шпиона, то и другое плохо, но работа есть работа. Он наблюдает за кассами на Колесо Обозрения. Марина Сергеевна приближается по прилегающей парковой аллее, время от времени оглядываясь по сторонам, кого-то ищет. Из ряда стоящих по обе стороны аллеи скамеек поднимается бодрый старичок в джинсовом костюме, с мороженым в руках, незаметно пристраивается, идет следом, догоняет.
- Девушка! Разрешите угостить, – он протягивает одну упаковку. – Не стесняйтесь, у меня две.
- Валера? Что за вид, борода дурацкая, – она озабочена. – Надо поговорить.
- Радость моя просила встречи. Думал, что-то срочное. Время есть? Купи билет на Колесо, вставай в очередь, я подойду в последний момент. Займем кабинку, поговорим. Пора устраивать личную жизнь, сколько можно. Замуж пойдешь? Не за меня, мне некогда.
- Валера! – она останавливается. – Где Платон?
- С ним порядок, не беспокойся, вставай в очередь. Я сейчас!
Старик отдает упаковку, и растворяется в толпе отдыхающих раньше, чем Климов успевает его заметить, а вот вышедшая к кассам женщина мгновенно привлекает внимание, ее и ждал. Он снова цепляет шляпу, надвигает на лоб, сворачивает газету, кладет дипломат на колени, открывает. Внутри лежит автоматический пистолет. Климов вынимает из бокового кармашка тонкие резиновые перчатки телесного цвета, разминает пальцы, надевает не спеша. Над лавкой нависает куст акации, он сидит с краю, место выбрано удачно, манипуляции никому не видны, поднятая крышка скрывает содержимое. Он наворачивает глушитель, тихо щелкает затвор, предохранитель снят. Машинка готова к работе, он прикрывает крышку, поднимает газету, остается ждать.
Марина Сергеевна покупает два билетика, проходит за металлическое ограждение аттракциона, встает в небольшую очередь отдыхающих, занимающих места по мере освобождения кабинок. Она ест подтаявшее мороженое. Контролер, похожий на доброго милиционера, регулирует посадку.
- Все успеете, граждане! Не создавайте транспортные потоки, вес ограничен, в одну не поместитесь. Соблюдайте правила аттракциона, дверь не открывать, не мусорить, фантики и обертки не выбрасывать! Семечки и орехи просьба есть вместе с кожурой, – он косится на одинокую женщину с мороженым, инструктирует то громко, то тихо, в зависимости от поднятия головы, рвет билеты, регулирует посадку. – Кабины не раскачивать! Штраф три моей зарплаты… 
Климов за ограждением сидит в боевой готовности. Марина Сергеевна пропускает очередь, отходит в сторону, выбрасывает капающее мороженое в урну, достает из сумки платочек, с нетерпением смотрит на вход. Без нее загрузились и отправились в путь три или четыре кабинки. Она показывает контролеру два билета, дескать, дожидается спутника, контролер понимающе кивает. Порядок нарушает старушка в полиэтиленовой накидке от плаща. Согбенная вдвое долгожительница входит на территорию в ночном чепце и пытается пролезть на Колесо без очереди.
- Я занимала! – скрипит она, трясет головой, показывая контролеру два билета. – Я вот за этой девочкой стояла! – указывает на Марину Сергеевну, стоящую рядом со ступенями. – Ты меня помнишь, девочка? Тебе одной нельзя, дядя не пустит. Чья будешь? Вот билеты на поезд. Это наша кабинка!
Как раз высаживается семья с детьми. Марина Сергеевна понимает, что это тот, кого она безуспешно ждала, сдерживает улыбку. Они отдают все четыре билета и занимают кабину, дверь задвигается. Колесо медленно поворачивается, унося долгожданную жертву. Климов спохватывается поздно, продолжает ждать. Кабинки прибывают, без остановки всасывают очередную порцию отдыхающих, и отбывают на небеса. Дело это долгое, но поправимое. Климов достает телефон.
- Объект сел на Колесо, с женщиной. План 2, принято.
Оказавшись в кабине наедине со спутницей, Драма скидывает полиэтилен на сиденье, сдергивает панаму, садится напротив Марины Сергеевны, выглядывает за окно. Площадка восьмиугольная, огорожена металлической сеткой, как ринг панкратиона. Земля, чуть покачиваясь, уплывает от кабины назад по ходу и постепенно вниз. Шляпа Климова скрывается за кустами. Драма поворачивается.
- За собой привела? В шляпе сидит. Что не сделаешь, чтобы не встретиться с любимой женщиной. Между небом и землей, как в детстве. Любишь кататься? А меня мама на трамвае катала, купим билет, и по городу катим! Звон, красота.
- Валера, где мой сын? – спрашивает Марина Сергеевна тоном учительницы. – Мне не до шуток.
- Какие шутки. А! Платон? Отличная клиника, военная профессура. Никаких последствий, все в порядке. Заодно общее здоровье проверят. Что за паника? Не волнуйся.
- Выпускные экзамены, сижу в комиссии, ЕГЭ, ответственность страшная. Голову ребенку разбили, как работать? Он позвонил с чужого телефона, говорит, перевели в госпиталь, ты все объяснишь, и пропал. Оба пропали. С тобой не могла связаться, Лосеву позвонила, отговаривается, обещал сообщить, молчит. Где он, в какой больнице? Поеду, единственный выходной. Где он?
- Навещать пока нельзя. Военный госпиталь, специалисты лучшие, а вот посетителям вход запрещен, даже родственникам. Это НИИ. Понимаешь? Все у него есть, потерпи пару недель. Хорошо? Обследование закончится, увидитесь.
- Хотя бы позвонить, пожалуйста, дай номер отделения. Не понимаю, что за секретность такая!
- Успокойся, – Драма говорит мягко. – Он не чужой, позабочусь. Звонить нельзя, телефонами там не пользуются, сдают на хранение, режим строже атомной лодки. Хочешь, письмо напиши! Он ответит. Или на словах передам. Ты из-за этого хотела встретиться? Я бы по телефону объяснил. А то экзамены, ЕГЭ, важное дело, понимаю. Работай спокойно.
Марина Сергеевна не успокаивается, жалобно смотрит.
- Валера! Приехал раненый, из больницы в больницу. Несчастье какое-то.
- Платон не ребенок. Взрослый парень, мужчина. Ничего страшного, бывает.
- Это Секачев. Да? Впутал его! Ненавижу.
Драма настораживается.
- Рассказывай. Причем тут Секачев?
- Они с Платоном в поезде встретились, дела какие-то, – она открывает сумочку, достает почтовый пакет с сургучными печатями. – Решила тебе показать, посоветоваться. Бандероль из Москвы пришла, вчера получила, очередь выстояла. На мое имя. И адрес мой. Внизу подписано от руки. Видишь? Передать Секачеву! Не понимаю. Звонила ему, хотела передать, телефон заблокирован. Что делать? Возьми, мне некогда его искать, вдруг что-то срочное.
Драма берет пакет, взвешивает на руке. По весу и габаритам, справочник Москвы советских времен, или рекламный каталог. Оберточная бумага плотная, сложена конвертом, на сгибах сургучные печати. Штампы, отметки почтовые. Он близоруко щурится.
- Что в описи? Не могу разобрать.
- Служебные документы.
- Официальные бумаги на домашний адрес не посылают, при чем здесь ты, – Драма выглядывает за окно, осматривает местность, словно планирует выкинуть бандероль. – Секачев арестован. Адвокатская контора? – он смотрит на пакет в своих руках, как на змею. – Дату отправления смотрела?
- Штамп смазан, не разобрать. Бандероль дней 10 идет.   
- Экспертиза покажет, – Драма опускает пакет на сиденье по соседству с собой, смотрит на собеседницу, достает из кармана малахитовое сердечко в серебре, расправляет на весу. – Секачев к тебе заходил? Расспрашивал. Зачем кулон отдала? Надо было мне сообщить.
- Он Платона искал, срочно. Он же полковник! Я думала, ты в курсе.
- Пришлось из дела изъять, подменил на безделушку. Тебе не надо? Себе оставлю, на память, – Драма пересаживается к собеседнице рядом с окном, прячет кулон. – Борис! Хороший был парень. Спала с ним? Только честно.
- Можно подумать, – Марина Сергеевна фыркает. – Нет. 
Кабина, чуть покачиваясь, возносится в небо, они почти на самом верху. Город в солнечной дымке тает в бесконечности, словно они висят на Земной орбите, далеко от земных проблем.
- Жаль, парашюты не захватил. Платон, чей сын? Пожалуйста, сейчас не до шуток.
- Ермакова. Чей еще? – Марина Сергеевна смотрит в бесконечную даль. – Странный вопрос.
- Это вы странные, женщины. Мы провели экспертизу.
- Что? – она поворачивается, смотрит в упор.
- Набор хромосом. В обратную сторону закручены, биологи за голову схватились.
- Что это значит? Валера. Я должна знать. Что-то плохое? Говори.
- Если верить древним грекам, боги спали со смертными. Рождались великие герои, Ахиллес, Гектор. Боги их любили безумно, опекали. Почему? Сами не могли иметь детей, рожденные герои тоже. На то они и герои, что рождены для подвигов, а не размножения в среде подобных. 
- Ты к чему это?
- Парень в порядке, освоится. У меня такой же набор, дожил до старости, а влюблен как мальчишка. Жаль, не вовремя, – он смотрит вниз. – Просчитали меня, прости. Ты не виновата.
- Говоришь, как будто уезжаешь. Надолго?
Драма смотрит вниз. Крохотные человечки с высоты кажутся молекулами. Площадка окружена парком, аллеи расходятся лучами. Ни дать, ни взять, живая митохондрия, плавающая в протоплазме. Идет строительство белка. Кабина перешла на другую сторону, начинает опускаться. Взгляд задерживается на скамейке, где сидит Климов с поднятым лицом, шляпа на затылке. Тот смотрит прямо на их кабинку, в руке телефон, осталось нажать кнопку. Драма отворачивается.
- Ты самая красивая женщина на Земле, любимая и надежная. Только тебя и любил, остальных мучил. Уедем вместе? Далеко-далеко! На край света, – он обнимает ее за плечи.
- Валера, – она теряется, чувствует странность поведения, пытается отклониться. – Куда поедем. У меня школа, выпускные классы. Ты почему не женился? Платон твой сын. Только не говори ему, я сама. Что случилось? Секачев интересовался. Ему-то зачем, – она поддается настойчивой руке, слабнет, устало прислоняется щекой. – Я тоже тебя люблю. Сама не знаю, почему.
- Это наша тайна, – он целует завиток на ее виске, ладонью придерживает голову. – Прости…
Климов смотрит вверх. Кабины похожи на вагончики железной дороги, ползущие по кругу. Колесо Обозрения? Кому как. Он нажимает кнопку.
- Салам!
Кабину разносит изнутри взрывом, обломки разлетаются в дыму и грохоте, словно сумасшедший стоматолог одним ударом выбил зуб у великана. Конструкция вибрирует, шатается, кабинки раскачиваются, визг и паника, аттракцион окончен. Климов надвигает шляпу на лоб, прихватив кейс, спокойно встает, и удаляется по аллее в общей сутолоке и неразберихе.

КОНЕЦ