Цугцванг 12

12 СЕРИЯ

2000

Центр города, метет снег. Драма притормаживает на повороте, мечтая о кофе и рюмочке коньяка, не тут-то было. Едва завернул в арку своего дома, как две машины, спереди и сзади, одновременно перегораживают проезд. Подскочившие оперативники предъявляют удостоверения, сковывают наручниками, наспех обыскивают. Без объяснений заталкивают в патрульный «Уазик», что там с несчастным «Москвичом» сделают, можно только догадываться. Командировка на Север, похоже, откладывается. Его доставляют в отделение, сразу заводят в глухую камеру без окон и мебели, снимают наручники.
- Ждите здесь.
Как будто есть выбор: здесь ждать или за углом! Он бы предпочел за углом, но его не спросили. Задержавшие его оперативники уходят, не задав ни одного вопроса, значит, ошибки нет. Сопровождавший сержант закрывает дверь, гремит засов. Следовало ожидать появления высокого начальства.
- Доберусь до вас, наведу порядок! Распустились, – ворчит Драма, присаживаясь на невысокую площадку от стены до стены, напоминающую подиум. – Танцевать можно! А не хочется, настроения нет. 
Обыскали наспех, документы и ключи изъяли, вопросов не задавали, доставили в отделение, протоколов не оформляли. Однако жарко. Он снимает дубленку, укладывает калачиком к стене, ложится. Суетиться, кричать, стучать в дверь, требовать? Зачем лишние движения. Ждать приходится долго, он засыпает.

•

Участь Драмы решается вечером в высоком кабинете. Генерал Артемьев разглядывает фотографии. Старушка лежит на снегу под крылечком с вывернутой шеей. Второе фото. Отец Наум сидит на стуле, уронив голову на стол, лысина в окружении спутанных кудрей. На столе порожняя бутылка коньяка и лужица крови, натекшая из-под головы.
- Его пытали? – Артемьев поднимает глаза на Меркулова, откладывает снимки в сторону.
- Горло перерезали. Пытали или нет, вскрытие покажет, на потолке петля. Драма в камере, только что задержали. Взяли возле дома, сопротивление не оказывал. Ребята говорят, он спокоен. Даже не удивился, адвоката не требовал.
- Как трупы обнаружили?
- Поступил звонок по 02. Участковый прибыл из соседней деревни, выяснил. Соседка зашла во двор, старушка лежит. Вроде как с крыльца упала, поскользнулась. Лейтенант Савельев, он из соседней деревни, мы с ним сталкивались на пожаре, где Ермаков погиб. – Меркулов ждет, пока генерал свяжет события, имена и место происшествия, тот кивает. – Три населенных пункта на участковом, парень толковый. Сомневается, что старушка сама упала.
- Почему? Может, так и было.
- Старушки во двор раздетыми не выходят, даже по малой нужде. Телогрейку или шаль, все равно оденет. Туалет во дворе, могла пойти, но не в платке и кухонном переднике. Имеются показания соседей. Время смерти приблизительно совпадает с визитом Константинова. Его видели, «Москвич» стоял под окнами дома с полчаса, потом уехал. Батюшку обнаружил тот же участковый, там точно насильственный труп. Это не с крыльца упасть, факт налицо. Время смерти тоже приблизительно совпадает. Звонок участковому поступил вечером, часа три прошло, мог еще кто-то побывать, но связь очевидна. Приезд Драмы. Его машину видели там и там. Лично я не верю, что Драма к убийствам причастен, другого уровня человек, но улики. Отпечатки пальцев на бутылке, подарочные наборы, он их в деревне покупал, продавщица опознала. Не стал бы он среди бела дня убивать, можно сказать, на глазах у всей деревни, а с другой стороны? Есть основания подозревать.
- Основания?
- Погибшая старуха родная бабушка Бориса Ломова, – Меркулов отводит глаза. – Ломова упустили. Ермаков погиб. Леонид был агентом, его раскрыли, Драма курировал его внедрение, это его прокол. Вероятно, поехал искать концы, выяснил нечто опасное для себя, зачистил концы.
- Драма так не работает.
- Мог быть особый расчет. Приехал открыто, отпечатки оставил. Кто подумает? Но есть и дополнительные сведения. Мать Ломова сожительствовала с отцом Наумом. Сплетни будем проверять, но возникает проблема юрисдикции. Драма ваш человек? Василий Михайлович, надо согласовать. Майор Лосев выделил опергруппу, он в этом деле заинтересован. На пожаре жена пострадала, дочь похитили. Замес серьезный, плюс интересы разведки, уголовный розыск не пляшет. Дело запутанное, но очень перспективное. Пока не допрашивали, чтобы протоколы не оформлять, потом труднее будет. В каком статусе привлекать? Или спустить на тормозах, засекретить. Несчастный случай со старушкой вполне вероятен, священников убивают на религиозной почве, тем более, Наум проповеди читал в клубе, из церкви выгнали. Требуется ваше решение, Василий Михайлович. Что делать с Драмой. Подозреваемый, обвиняемый, свидетель. Он пока в местной кутузке, там не знают, кто он такой, и за что задержан. Жду указаний, товарищ генерал.
Меркулов смолкает.
Артемьев сидит в кресле, откинувшись назад, глаза прикрыл. Высокие мысли желательно не тревожить, но и молчать не очень прилично. Меркулов откашливается.
- Василий Михайлович?
Голубые глаза Артемьева распахиваются, словно дитя проснулось. Генерал слегка выпрямляется, собираясь встать, глаза смотрят весело, озорно.
- Я тебя понял, Гоша. Пора расставить точки. В шахматы? 
- С удовольствием, Василий Михайлович. Давно не сражались, – Меркулов оживает, кладет руку на соседний стул, достает из портфеля бутылку коньяка. – Разрешите? Ведомства разные, сталкиваемся редко, а так хочется по душам, как раньше. Гоняли вы меня, теперь скучаю.
- Можно и выпить, – Артемьев поднимается невесомо, достает из стенного шкафа шахматы, стаканы, плитку шоколада. Садится за стол напротив гостя, открывает доску. – Мы с тобой, как Наполеон с Кутузовым, через трубу подзорную смотрим. Да, Гоша? Скучает он! Не ври, сражаемся регулярно, день и ночь. Сбежал ты от меня, с тех пор покоя не даешь, снишься.
- Надеюсь, не в кошмарах, – Меркулов распечатывает бутылку.
- В комедиях, – Артемьев расставляет фигуры. – Сериал Полицейская Академия.   
- У нас не полиция, – Меркулов наливает по треть стакана, доза проверенная.
- Ты старый противник, – ласково говорит Артемьев, глаза лучатся. – Однако. Городу жалко терять героев. Зачем Ермакова спалил?
- Откуда было знать? Василий Михайлович, каюсь, не моя вина. Надо было информировать, что ваш агент, внедрили, чтобы систему контролировать. И на войне бывает, союзников кроют. А он чем думал? Доигрался с огнем. Теперь вот с Драмой история. Тоже ваш агент?
- Драма не агент и не друг, он единомышленник. Товарищ по жизни, хотя стоим по разные стороны закона, в отличие от противника тайного, вроде тебя, с которым служили вместе, и встречаемся на совещаниях.
- На что играем?
- На генерала.
- Какого генерала, – Меркулов поправляет фигуры на доске.
- Хочешь получить генерала?
- Я полковника недавно получил, когда банду монастырскую взяли, два года назад. Шутите, Василий Михайлович, - Меркулов понимает: такими вещами не шутят, спросил для поддержания игры. Доска расставлена, стаканы налиты, плитка шоколада разломана. Игроки готовы к сражению.
- Рабочий день окончен, можно на «ты». Учти! Поддавки не требуются. Займешь генеральскую должность в Округе, исполняешь обязанности. При ровном раскладе получишь генерала через год. Рекомендую тебя по военному ведомству, зам по тылу, место теплое. Тыловика убирать пора, в машину не влезает.
- Интересный поворот, – Меркулов соображает. – Это выигрыш. А если проигрыш?
- Все равно получишь генерала.
- Как так.
- Звание получишь, и сразу подаешь в отставку, скажем, по состоянию здоровья. 
- Не хочу в отставку, – Меркулов в сомнении смотрит на доску.
- Тогда мат, – Артемьев поднимает стакан. – Могу разжаловать, могу и посадить, надолго. Ваши операции проводились под моим контролем. Сильному врагу ставят условия, и он их принимает, либо сдается. Это ультиматум, Гоша. Будешь играть? Или свободен.
Меркулов мрачнеет, берет черную и белую пешки, прячет за спиной.
- А если ничья?
- Все равно получишь генерала, – Артемьев смотрит с участием, понимая, что соперник поплыл, деваться ему некуда. – Будешь командовать, но никакого криминала. Как говорится, волки целы и овцы сыты. Ты волк, Меркулов! И овца – тоже ты. Пришло новое время. Других вариантов нет.
- Я почти согласен на ничью, – Меркулов вытягивает кулаки. – А Драма как?
- Будете работать как прежде, сотрудничать. Играю белыми. В правой, конечно.
- Интересно, – Меркулов переворачивает кулаки, открывает. Действительно, белая пешка оказалась в правой руке. Они чокаются стаканами, и вприкуску с шоколадом начинают игру.

•

Драма открывает глаза от тихого возгласа. Над ним высится незнакомый капитан. За его спиной топчется сержант, рыжий парень с дубинкой в руках. Времени прошло много, заступила другая смена, сотрудники знакомятся с временными постояльцами. 
- Встать! – судя по блеску в глазах, капитан изрядно пьян.
- Сколько времени? – Драма садится на лежаке, точнее, на деревянном подиуме с дубленкой в изголовье. – Утро или вечер. Кофе принес?
- Константинов! – глаза брызжут гневом, как солнечные зайчики. – Встать!
- Я тебя самого поставлю. Дай позвонить? Имею право.
- Ты слышал? – капитан призывает сержанта в свидетели. – Оскорбление сотрудников при исполнении, раз. Оформим сопротивление! Два. Что за фрукт! Почему отдельно?
Сержант трезвый, однако с начальством не поспоришь.
- Городские опера доставили, оформлять не стали, до особого распоряжения. Фамилию записали, документы отдельно в сейфе, чтобы не перепутать. 
- Им тут что, камера хранения?! Приют для нищих бродяг? А мы вот перепутаем, человек без документов, – капитан наклоняется, приглядывается. – Нос разбит. Драться любит. Мы его к бомжам направим, в линейный отдел! Там и зарезать могут. За что взяли? Встать, – капитан делает пару шагов назад, освобождая место для разбега. – Он у нас чистосердечное напишет, пару краж повесим, во всем признается.
- Господа офицеры, – Драма миролюбиво встает. – Позвоните майору Лосеву, он объяснит. Я сам не знаю! Недоразумение. Выясните, буду благодарен.
- Видишь, сержант? Процесс пошел. Дай дубинку! – капитан вытягивает руку.
- Смирно стоит, товарищ капитан. Позвонить в Управление? Проверить.
- У нас тут полночь, в Америке сейчас утро, звони Клинтону, – собственное остроумие веселит капитана. – Может, к уголовникам засунуть? В соседней хате банда, в карты играют, сегодня задержали! Им такие перцы нравятся.
- Товарищ капитан, – сержант мнется. – Опера сказали, не трогать.
- Чем промышляешь, Константинов, масть какая? – капитан явно рисуется. – Учись, как народ воспитывать. Никто работать не хочет. Воруют и воруют. Даже в розыске взятки берут, и этот откупится.
- Одни воруют, другие их охраняют, – Драма стоит кротко. – Вы из каких будете?
- Что ты сказал?!
Кулак уже летит в лицо. Но пролетает дальше. Драма успевает крутнуть мельницу, подцепив локтем капитанский пах. Капитан начищенными сапогами сверкает в воздухе, и с грохотом рушится на деревянный подиум, ногами к стене. Летит дубинка сержанта, история повторяется. Уклон, захват локтя, бросок. Оба сотрудника легли, как младенцы-близнецы в широкой коляске, дубинка валяется на полу. Драма ее отодвигает ногой, берет дубленку, встряхивает.
- Вы отдыхайте, господа офицеры. Где ключ от сейфа?
Капитан приподнимает голову. Драма касается пальцем его шеи, и все в мире становится тому безразлично. Голова падает, капитан прилежно уснул. Сержант успевает перевернуться, стоит на четвереньках, как собака Павлова, только хвоста нет, сбоку косится на капитана.
- Сиеста, не беспокой, сами разберемся, – Драма надевает дубленку. – Ключ от сейфа где? Мне нужны мои документы, чужого не возьму. 
- В столе дежурного, – сержант вытягивает ноги, садится, на ремне звякает связка ключей. – Это от камер ключи, там еще дверь в коридоре. В караулке два наряда, не выйдете.
- Выспался, отдохнул, спасибо за приют! Давай ключи.
Сержант отстегивает связку.
- Вот этот от коридора. Всех не выпускайте, пожалуйста! 
Сержант протягивает связку, и смотрит снизу на обычного человека, какие ходят по улицам, иногда напиваются и попадают в разные истории, но такого он никогда не видел.
- Плохой у тебя командир, сержант, уходи из милиции. – Драма забирает связку. – Ты не дергайся, сержант, больно не будет.
Сержант успевает увидеть зарешеченную лампочку над дверью, вспыхивает яркий свет, и сразу опускается темнота. Этого человека в дубленке он будет помнить всю жизнь, и возможно даже рассказывать внукам про доброго волшебника, которого однажды охранял, а тот вдруг исчез из отделения, где в дежурке сидели два вооруженных патруля с пистолетами и дубинками.

•

Артемьев едет в отделение за полночь. Нехорошо. Заигрались в шахматы с бывшим подчиненным, с которым соперничали долгие годы, много дел обсудили, былых и будущих, а про Драму-то забыли, спохватились поздно. Нехорошо получилось, человек томится в неизвестности. Можно было позвонить, распорядиться, однако поехал лично. Артемьев был изрядно выпивши, две бутылки по поводу примирения хлопнули. «Волга» сворачивает с освещенного ночного проспекта в привокзальные дворы, навстречу одна за другой выезжают две машины Скорой помощи. Происшествий хватает, генерала не касается, надо Драму освободить, по случаю праздников посидеть за бутылкой, только не сегодня. Кондиция не та, и возраст не тот. Что это? Милицейский двор машинами не удивишь, но чересчур, словно собачья свадьба, слетелись со всех сторон патрульные «уазики», тявкают сиренами. Еще две Скорых кого-то грузят. Предчувствие бодрит. Генерал выходит из машины. Он человек несолидной комплекции, но форма есть форма. Круглым шаром в милицейской шинели подкатывается майор, козыряет.
- Зам отдела, майор Скаутов. Разрешите доложить?
Генеральские глаза под каракулевой папахой сверкают отблесками синих огней, он небрежно взмахивает широким обшлагом с шевроном, не утруждаясь поднимать руку для ответного приветствия.
- Теракт?
- Никак нет! – майор старательно пучит грудь, того и гляди, пустит газовую атаку.
- Не кричи, вольно. Что случилось?
- Виноват! Задержанный Константинов… – майор терпит, не решается портить зимнюю атмосферу, переводит дух.
- Что задержанный Константинов?
- Выясняем! Отделение положил.
- Что значит, положил. Перестрелял?
- Никак нет, товарищ генерал. Слава богу, без жертв! Просто покалечил.
- И чем покалечил? – Артемьев мысленно сокрушается. Надо было позвонить или Меркулова послать, но захотелось самому. Если Драма покалечил сотрудников, дело плохо.
- Как будто голыми руками. Капитан зашел в камеру с обходом… – и опять молчок.
- С обходом. Что дальше? 
- Не помнит. Очнулся в камере на полу. Сержант рядом лежит. Вышли из коридора, там еще шесть человек вповалку лежат. Табельное оружие у всех на месте, ничего не пропало. Константинов только свои вещи забрал, и документы. Виноват.
- Кто виноват?
- Я готов нести ответственность. За подчиненных.
- Поздно, майор. Они уже! Несут ответственность. Сильно пострадали?
- Переломы, вывихи. Одного в реанимацию везут, у него с сердцем проблемы. ЧП, а начальник за границей, Рождественские каникулы, извините, – майор снимает форменную шапку, словно собирается отвесить поясной поклон, но только рукавом вытирает взмокшую лысину, по которой сочатся весенние ручьи, готовы запеть птицы и проклюнуться подснежники. Генерал поворачивается к машине, открывает дверь.
- Готовь рапорты. Свободен. Продолжайте свадьбу.
- Так точно, – майор нахлобучивает головной убор, отдает честь. – Виноват! Какую свадьбу?
Артемьев садится в машину.
- Собачью. Ходу, Юра.
Отвернувшись от запруженного милицейского подворья, генерал еле сдерживает смех. Шофер рвет с места на разворот, увозя плачущего от смеха командира в зимнюю ночь.
- Это я понимаю, – генерал всхлипывает. – Отделение положил, голыми руками!
Звонит радиотелефон. Выезжая на проспект, шофер отвечает, коротко разговаривает.
- Вас, товарищ генерал! Полковник Меркулов, – он притормаживает, передает трубку на заднее сиденье.
- На связи, – генерал мрачнеет, молча слушает. – Лосев сообщил?.. Где, когда?.. Понял, отбой.
Навстречу по проспекту проносится автобус ОМОНа. Артемьев возвращает трубку, шофер выжидающе смотрит в зеркало.
- Домой, Василий Михайлович?
- Останови.
«Волга» послушно прижимается к обочине, встает возле дорожного ограждения. Шофер не спрашивает, глушит мотор, Артемьев не выдерживает.
- Не верю, – генерал рассуждает вслух. – Отделение на части разобрал, ушел целым и невредимым! И попал под товарняк. Обнаружили только что, за вокзалом. На путях.
- Может, не он.
- Документы. Как раз передали ориентировку. Линейный отдел подключился к розыску. На тебе! Труп на путях. Нырнул под идущим поездом. За вокзал хотел уйти, там частный сектор. Где тут ночной магазин? Юра, не в службу сходи. Купи коньяка хорошего. Завтра выходной. Три дня, начальники отделений по заграницам отдыхают, а мы за полночь работаем. И ты отдохнешь. – Артемьев подает деньги.
Шофер на малой скорости едет по проспекту, находит работающую витрину, тормозит.
- Я мигом, Василий Михайлович.
- Теперь некуда спешить.
Шофер молча выходит, перелезает ограждение, скрывается в магазине. Артемьев провожает его глазами, дотягивается, берет с базы радиотелефон, набирает номер.

•

Меркулов сам ведет машину, он мрачен и пьян. За спиной две девицы, поначалу они веселились, но состояние клиента, который пару раз на них рыкнул, заставило притихнуть. Главное, добраться живыми! Машина летит сквозь снежную ночь посреди пустынной трассы, предпочитая встречную полосу, снижает скорость, сворачивает на примыкающую дорогу, за редкими соснами мелькает зарево пожара. Меркулов поначалу не беспокоится, но уже ближе, когда свернул на улочку, ведущую к даче, понимает, что горит именно его дом. Дом старый, сам собирался сносить и строить коттедж, выкупил соседние участки с обеих сторон, а все же плохо. Домик сгодился бы для проживания рабочих. Никаких пожарных машин, только местные башкиры машут руками, радуются развлечению. Деревенька глухая, на отшибе, а место шикарное. Хрен с ним, пусть горит. Он притормаживает поодаль, чтобы не мешать проезду пожарных, все равно вызывать, а вот с девочками что? Меркулов собирается звонить, смотрит в зеркало. Мигают огни, звучит трубная сирена, из леса выбирается пожарная машина, проезжает мимо, устремляется на пожар. Меркулов сворачивает в ближайший проулок, объезжает по краю деревни по снежным заносам, выезжает обратно на свою улочку, однако едет прочь, мимо пожара. Тут выезд из деревни, впереди лесок на берегу, там местное кладбище. Девочки беспокоятся.
- Игорь, что случилось?
- Обещал шашлыки, будут. – Меркулов выворачивает на гористый мысок, останавливается. Отсюда пожар как на ладони. – Видите? Дом горит. Выходим, поможете. Мангал поставлю, уголь в багажнике, а вы веточек, хвои наберите. Мясо буду насаживать, водки выпьем. Что сидим?
- Мы так не договаривались, – девицы выражают сомнение. – Ночь, сугробы. Что за ерунда вообще?
- Сугробов нет, горка продувается, камни под настом. С деревьев труха сыплется, ее и надо. Мокрощелки! Чего сидим? Дача сгорела. Кладбище рядом, закопаю на фиг. – Меркулов чересчур пьян, чтобы соизмерять шутки и угрозы, девицы пугаются, суют ручки в свои сумочки, очевидно, в поисках газовых баллончиков. Он понимает свою ошибку. – Успокойтесь, дамочки. Все хорошо, сейчас денег дам. Форс-мажор, понимаете? Обстоятельства неодолимой силы, – он открывает бумажник, не считая, выкладывает на панель стодолларовые купюры. – Если будете послушными, добавлю премиальные. Все на выход.
Девицы, кутаясь в норковые шубки поверх ажурных колготок, не очень уместных в зимнем лесу, отправляются выполнять поручение клиента. Меркулов открывает багажник, раскладывает походный столик, собирает мангал, насыпает из мешочка уголь, брызгает жидкостью для воспламенения. Закуривает сам, бросает спичку, в мангале вспыхивает огонь. Но дрова надо! Чтобы веселей мясо на шампуры насаживать. Он смотрит на девушек, которые подобрав пару сухих веточек, стоят под сосной, о чем-то женском беседуют. Никакого энтузиазма в молодежи! Меркулов сам отправляется на поиски подходящих сучков, взбирается на каменистый холмик, тут всегда сильный ветер с озера, часто сухие ветки и даже сосны ломает. Сверху осматривается, бросает взгляд на пожарище, там кипит работа пожарных. Зевак много. В деревне пожар событие, кому беда, кому развлечение. А это кто? Вероятно, некий местный житель заметил машину, дымок на мысе, решил навестить туристов, выпить на халяву. Фигура в ватнике и шапке с опущенными ушами движется прямо по дороге, сворачивает на кладбище. А куда еще идти среди ночи. Меркулов спускается с горки, чтобы предупредить непрошенное вмешательство. Девчонки складывают свою жалкую добычу на столик, собрали две кучки сухих веточек, поворачиваются, отряхивают ручки с накладными ноготками.
- Мы правильно собираем?
- Правильно. Давайте еще, – он проходит мимо.
Они встречаются на выезде с кладбища. Меркулов заранее готовит сотенную купюру. Самогоном торгуют в деревне круглосуточно, пойдет и купит, там и напьется. Если здесь налить, без угроз не выгонишь, другие алкаши подтянутся, узнают погорельца, разговоров будет. Снег белый, а все же темно, лицо аборигена под шапкой не разглядеть, значит, и его тоже. Он протягивает деньги.
- Вали отсюда, – негромко предупреждает он.   
Он ожидал чего угодно, но только не этого. Вообще Меркулов считал себя мужчиной крепким, твердо стоящим пусть на коротких ногах, а тут? Мужичок поднял руку навстречу, пронес ладонь мимо денег, и дернул ворот на себя, а сам отклонился. Меркулов стоял выше, ясно, рухнул мордой вниз. А мужичок-то уже сидит у него на спине, умело сидит, не давая возможности перевернуться. Меркулов все еще пьян, однако понимает, что все это неслучайно. Что девушки подумают? Да черт с ними.
- Ты кто!?
- Догадайся.
Голос слишком хорошо знаком. Меркулову хочется зарыться в снег, лицом раздвинуть смерзшиеся камни и корни деревьев, расцарапать голыми пальцами землю, углубиться к самому Земному ядру, искупаться в лаве, и вынырнуть где-нибудь в Южной Америке или, на худой конец, в Африке. Мыс Доброй Надежды подойдет. Лучше, чем кладбище в деревне. Рыть подкопы не понадобилось, спину освободили. Меркулов поворачивается, смотрит снизу. Драма поднимает отлетевшую купюру, заботливо прячет в карман.
- Пригодится. Водка есть?
Меркулов поднимается, косится наверх, девушки хлопочут, включили музыку, накрывают столик легкими закусками. Ничего не заметили, просто не обратили внимания. Драма успокаивает.
- Они думают, ты сам упал.
- Ты… откуда взялся? Водка есть! Пойдем.
- Конечно, взялся. А где тебя искать! По телефону нельзя. В городе кругом облавы, пришлось мотнуться на попутке, все равно уходить с концами. Дом поджег, чтобы быстрее приехал, сообщат. Ты строиться собирался, вагончик поставишь. Считай, помог зачистить территорию. Ты зачем Ермакова зачистил?
Они не спеша поднимаются по склону к машине. У Меркулова за пазухой пистолет, но он не дергается. Не просто опасно, а смертельно опасно. Человек рядом великодушен, но, если неправильно поймет, тогда лучше Пролив Бурь, Мыс Горн, кратеры на Луне. Вдруг пришельцы спасут? Шансов на порядок больше. И это при том, что Меркулов не трус, но он просто знает, и далеко не все. Намеки Артемьева, покровительство генерала, откуда? Драму задержали, он выскочил. Поездом переехали, куски мяса на рельсах. Меркулов сюда мчался на машине, как на пожар, на него и приехал. Пожар тут как тут, и Драма, собственной персоной. Пока работали вместе, операции проводили, все шло как по маслу. Бандиты со своими группировками летели на свалку, а у них в гору перло и перло, и вот, пожалуйста. Без 5 минут генерал, а Драма, мужичок в телогрейке, уронил его мордой в снег. Мысли вихрем пронеслись в голове быстро трезвеющего Меркулова. Он останавливается.
- Это Секачев сука! Крот. Я не знал ничего. Он Ломова из Москвы привез!
- Да я догадался. Тебя спросил, знаешь ли ты. Если так, отлично. С Москвой ссориться рано, пусть Секачев растет по карьере. С Глушаковым решили, станет губернатором, вместе проще, без меня пока обойдетесь. Мне надо уехать.
- Куда?
Драма не отвечает. Меркулов спросил по-житейски, автоматически. Похоже, гибель Ермакова не обескуражила Драму, говорит, никаких угроз. Непонятно.
- Наукой займусь, – Драма улыбается, словно вокруг лето, они стоят на набережной в городе, и беседуют о пустяках, какая погода, что в мире делается. – Мешать не буду, пожар дело хлопотное. Стаканчик приму, якобы местный житель, девчонки не обидятся. Отвезешь на трассу? И все.
- Денег? Документы?
- Документы есть. А денег желательно. В город возвращаться нельзя. Вот именно, Фарс-мажор.
- Деньги сделаем, – Меркулов соображает. – Доедем до райцентра, банкомат на вокзале. Сниму максимум, сколько в наличии будет. Потом позвонишь, переведу, куда скажешь.
- Это вряд ли, – Драма кивает. – Спасибо, не ожидал. По стаканчику?
Проститутки их встречают радостными возгласами, как-никак они на работе.

2016

Привокзальная площадь, летнее солнце. Такси подъезжает к центральному подъезду. Стройная брюнетка в черном брючном костюме, облегающем фигурку, выходит из машины. Таксист выскакивает со своей стороны, открывает багажник, осторожно вынимает фирменный чемодан на колесиках с выдвижной ручкой. Перебирая ножками на высоких каблучках, брюнетка достает бумажник, рассчитывается. Полицейский на входе сразу берется за рацию.
- Центральный пост первому. Прием…
Рация трещит, отзывается скрипучим голосом.
- Первый на связи. Что у тебя?
- Последняя ориентировка. Брюнетка, на вид от тридцати до сорока, стройная, прибыла на такси. С дорожным чемоданом, отъезжающая, провожающих нет. Прием!
- Нам нужна Зверева, 66-го года рождения, значит, 50 лет. Проверь паспорт, обрати внимание на дату выдачи, как понял? Потом доложишь.
- Так точно, отбой.
Полицейский делает шаг навстречу брюнетке, идущей к подъезду, козыряет.
- Здравствуйте. Сержант Архипов, линейный отдел. Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
Женщина улыбается, отставляет чемодан, роется в сумочке, подает паспорт.
- Сэр! – говорит она с ярко выраженным акцентом. – Опоздать не есть в правилах.
Сержант открывает иностранный паспорт синего цвета, сверяет фото.
- Здесь блондинка, – он внимательно на нее смотрит.
- В России запрещено? Это есть женская дискриминация. Кому надо жаловаться?
- Обычная проверка, извините, не задержу, – сержант смотрит отметки, возвращает паспорт. – Предъявите, пожалуйста, проездные документы.
- Как вы сказать? Что это есть, проездные?
- Билет на поезд, вы пассажирка. Ехать! – сержант усердно двигает локтями, изображая паровоз, не забывая наблюдать за проходящими мимо пассажирами.
- А! Билет есть мой муж. Мы встретиться на перроне.
- Далеко едете?
- Мы отдыхать. Южный отпуск. Сочи, Олимпиада. Крым аннексирован. Мой муж есть майор, органы правосудия, опаздывает. Чуть-чуть задержка. Много есть вопросов?
- Все в порядке. Доброго пути!
Сержант козыряет, отступает, берется за рацию, смотрит вслед яркой пассажирке. Брюнетка закатывает чемодан по пандусу, заходит в расступившиеся врата.
- Центральный первому, прием.
- На связи.
- Не наш объект. Американка, муж судейский пристав, якобы майор. Да дура она.
- Еще не хватало. Он с ней?
- Никак нет, задерживается.
- Как зовут? Имя, фамилия.
- Ингрид Ланж. На артистку смахивает.
Недолгое молчание, треск эфира.
- Куда едут, номер поезда?
- Говорит, билеты у мужа, встречаются на перроне. Едут то ли в Сочи, то ли в Крым, в географии не разбирается. Говорит, Крым аннексирован. Задержать до выяснения?
- Ингрид Ланж? Продолжай наблюдение. Отбой.
Сержант отключает рацию, и щурится на солнце, невольно выбирая среди пассажиров стройную брюнетку, или что-нибудь близкое к подобному описанию.

•

Первая платформа, московский поезд, идет посадка. Вышколенные проводницы, стюарды, галстуки и пилотки, белоснежные улыбки. Брюнетка не спеша идет по перрону, катит за собой чемодан, отвергая помощь грузчиков, рассматривает номера выгонов, подходит к тамбуру с пышногрудой проводницей на входе, к пассажирке тут же кидается стюард.
- Добро пожаловать! – он ослепительно улыбается, словно встретил возлюбленную. – В Москву? Второй вагон, мадам, разрешите помочь!
- Спасибо, – брюнетка улыбается в ответ, отпускает чемодан. – Русская матрешка, балалайка? Мои документы есть, положено, – она достает синий паспорт с вложенным билетом. Проводница, глянув на чересчур оживленного помощника, просматривает документы.
- Добро пожаловать, миссис Джонсон. Проходите! Третье купе, люкс. Отправление через 5 минут, – проводница выдавливает из себя нечто похожее на улыбку тюремного надзирателя, отдает документы. – Владик, помоги маме устроиться.
Она, очевидно, хотела сказать "даме", но не удержалась от колкости, иностранка не поймет! Стюард с чемоданом и пассажирка следом проходят в вагон, язва-проводница отворачивается.
– Она старая, малыш. Уши на подтяжках! Чуть не опоздала, на грузчиках экономит.   
В подтверждение слов ретранслятор объявляет отправление поезда. С помощью стюарда брюнетка добирается до купе, дает на чай металлический доллар, тот его щелчком подкидывает, словно бросает жребий, прихлопывает другой ладонью.
- Амулет на счастье, – открывает ладонь. – Вы прекрасны, мадам. Я еще зайду!
- Спасибо, мальчик, – брюнетка говорит без малейшего акцента. – Скажи этой мымре, что она сама старая. Хорошо, зайчик? Заходи, только не часто. Лучше ночью, когда напарница уснет. Свободен!
Восхищенный стюард, предвкушая ночные приключения, идет на выход. Она прикрывает дверь, садится в кресло, окидывает взглядом комфортное купе на одного пассажира, в ожидании отправления смотрит в окно. Вздрагивает. По перрону спешит вооруженная группа спецназа, направляется к этому вагону. Брюнетка вскакивает, осматривается, деваться некуда, садится. Принимает утомленный вид. Дверь отодвигается, заходит Роман в форме, за спиной Данила с автоматом.
- Помощник прокуратура, капитан Григорьев, – Роман предъявляет удостоверение. – Ваши документы, гражданка!
- Нарушение порядка. Поезд есть отправление! – брюнетка злоупотребляет акцентом. – В чем дело, господа сотрудников?
- Поезд подождет. Предъявите удостоверение личности.
- Please! Пожалуйста. Беспорядок, не есть заграница, – она подает паспорт со стола. Вздернув подбородок, отворачивается, не давая рассмотреть себя чересчур пристально. Прямо по перрону движется черный микроавтобус, останавливается под окном. Роман листает паспорт.
- Мэри Ли Джонсон. Есть другой документ?
- Беспорядки режима. Жаловаться прокурору.
- Ваше право. Сумочку к осмотру! – Роман делает шаг в сторону.
Данила тут же вытряхивает содержимое сумочки на стол.
- Еще один паспорт, – подает документ Роману, тот смотрит, кивает.
- А третий паспорт в залог оставили? На Глухом Озере. Миссис Ланж, миссис Джонсон, она же гражданка Зверева. Может, еще вспомните? Гранина Илона Анатольевна.
Брюнетка забывает про акцент, на этот раз возмущается вполне натурально.
- Позвольте, господа! Вы юноши молодые, вам трудно понять. Я выходила замуж, сменила имя и фамилию, муж ревнивый. Паспорт утерян, недавно нашелся. Про турбазу не понимаю, – она находит силы улыбнуться, но помощник прокурора оказался бесчувствен, или уже достаточно опытен.
- Откройте чемодан, – Роман держит оба паспорта, сравнивает фото. – Приготовьте багаж к осмотру.
Интонация не предполагает церемоний, брюнетка наклоняется, отстегивает замки.
- Пожалуйста. Ройтесь в женском белье, – она готовится плакать, достает платочек из кармашка, прикладывает к уголку глаза, слеза никак не идет. Она отворачивается к окну, там черный автобус. – Я буду жаловаться американскому консулу! 
Роман отступает в сторону, открывает папку, достает бланки протокола.
- Жалуйтесь, имеете право. Сколько угодно. Даня! Чего стоишь? Поезд ждет, открывай. Понятые здесь? Пусть зайдут, сразу под протокол.
Заходят проводница и стюард. Купе наполняется людьми.
- Понятые, внимание! Проводится досмотр личных вещей гражданки США, Мэри Ли Джонсон. Где оператор? Начинайте.
Протискивается сотрудник с видеокамерой, сразу ведет съемку. Данила кладет чемодан на диван, поднимает крышку. С некоторым сомнением перекладывает из чемодана на диван одежду, предметы женского туалета, добирается до дна. Пожимает плечами.
- Пусто, товарищ капитан.
Понятые отступают к дверям, переглядываются.
- Можно отправлять? – проводница показывает часы. – Состав задерживаем. 
Стюард отважно подмигивает брюнетке, дескать, он бравый парень, все суета и тлен, только любовь, ночью он придет. Данила не теряет энтузиазма, осматривает чемодан по углам, достает нож, открывает зубчатое лезвие. Его руки в черных перчатках с обрезанными пальцами и тесак вызывают дрожь у зрителей. Он поддевает уплотнитель, обшивка отскакивает. Глазам предстают банковские папки, разложенные по второму дну. Данила прячет нож.
- Внимание! – Роман выкладывает папки веером на диване, чтобы оператор мог зафиксировать их общее количество. – В вашем присутствии происходит изъятие пластиковых контейнеров в количестве… 14 штук. На выход, гражданка Джонсон! Собирайте вещи. Понятые, сюда, – он садится на диван, подложив папку, заполняет бланк протокола. – Чем быстрее оформим, тем раньше поедете.

•

Гостиничный номер. Секачева будит условный стук в дверь. Минувшие события и две бессонные ночи довели организм до нервного истощения. Предугадать, чем закончится командировка, удачей или катастрофой, он не в состоянии, вариантов множество, и не все от него зависят. Вернувшись накануне с озера, он выпил двойную порцию антистрессовых таблеток, запил доброй порцией коньяка, и повалился в кровать. И только повторный перестук костяшек возвращает полковника в действительность. Это стук его сотрудников. Он открывает дверь. Бритоголовый Климов (лет 40) стоит, с интересом смотрит. Секачев отступает. Здороваются, когда дверь уже закрыта.
- Неважно выглядишь, – Климов проходит в комнату, усаживается в кресло без приглашения. Голова у него как бильярдный шар. И не лень ему ее брить каждое утро.
- Не хами, – роняет Секачев, направляясь в ванную. – Виски на столе. Приму душ, отчитаешься. Двое суток до этого не спал. – Он скрывается в ванной, недовольный собственным настроением. Включает воду, сует голову под кран, чтобы взбодриться, а потом уже заняться гигиеной. Лосев накануне, теперь подчиненные в глаза тычут. Во время командировок субординация редко соблюдается, а в гостинице тем более можно не церемониться, и все же панибратство Климова раздражает. После душа и тщательного бритья он выходит в комнату посвежевший и внешне спокойный, нарочно в одних трусах. Не обращая внимания на Климова, достает из сумки спортивный костюм. Гость сидит в кресле со стаканом в руке, наблюдает с усмешкой.
- Надушился как куртизанка!
- Пришлось по лесу бегать, грязь смывал. Как бабушка?
- Отправилась по расписанию.
- Почему сам не поехал?
- Ничего страшного! Бабушка одна прокатится, там встретят. Кипеж был на вокзале, ловят кого-то, проверяли документы, – Климов делает глоток из стакана. – Опять меня впутал в историю. Сильно воняет твое личное дело.
Секачев натягивает майку, реагируя на замечание, нюхает подмышку.
- Хороший одеколон! Бабушка едет, поезд идет. Ты кто такой, чтобы принюхиваться? Чистильщик и есть, работа у тебя такая.
- Любой каприз за ваши деньги, тут дело личное. Это дороже.
- Отсюда мысли про куртизанок, – заключает Секачев, натягивая брюки. – Климов, все будет оплачено, ты меня знаешь, не в первый раз. Включить кондиционер или окно открыть? Жарко что-то. Или кажется? Проветрим.
- Кондиционер лучше, – советует Климов. – Подойдешь к окну, вдруг пуля прилетит? Ты же всегда на стреме. Куртизанки французские вообще не мылись, вшами мучились. Даже маркизы, графы разные, мода на парики, гребешками специальными чесались. Туалетов не было в Париже, помои в окно, вода источник греха, могли на костре сжечь, в колодце утопить. Ты на этом пути, чую. У меня нюх профессиональный.
- Вот почему лысый, вшей боишься, – Секачев забывает про кондиционер, наливает себе виски. – Ты по делу докладывай. Платон! Что у него там?
Климов поднимается, не спрашивая разрешения, раздвигает жалюзи, распахивает окно, достает сигареты, оборачивается.
- Ты нас зачем вызвал? – Климов закуривает стоя возле окна. – В 6 утра по тревоге подняли, спецрейсом на самолет. Осмотреть парня, допросить без санкции, пройти в госпиталь. Однако там не просто госпиталь, лаборатория секретная. Повязали, как пацанов сопливых. Ксивы, оружие изъяли, и в камеру на пару часов, пока данные не пробьют.
- Документы, оружие в порядке? Чего паришься.
- Я как раз не парюсь, иначе бы не выпустили. Суть в чем! Ермаков чист. Нет никакого чипа в голове, ложный вызов! Ничего нет, кроме повреждений на коже. Макаров сказал, есть какое-то излучение, определить невозможно.
- Врач на рентгене датчик поднес, ИК-порт, на компьютере окно выскочило, я вас вызвал. А лучший кибернетик Управления ничего не обнаружил?
- Макаров говорит, пустышка.
- А излучение откуда?
- Я по другой части специалист, голову отвернуть, а что внутри, не разбираюсь. Макаров говорит, мозг состоит из электромагнитных полей. ИК-порт, это датчик инфракрасной частоты, короткие волны. А мозг работает на длинных волнах, почти прямых. Он не мог считывать. Возможно очаг поражения, воспаления, онкология, что угодно. Только не кибернетическое устройство. Парня просветили на аппарате МРТ, который настроен на живые клетки, он мог сфокусировать длинные волны, и выдать программный сбой, отсюда ошибка ввода! – не докурив, Климов выщелкивает сигарету в окно. – Кто такой Артемьев?
- Генерал.
- Спасибо, сам догадался. – Климов закрывает окно, поворачивается. – Он лично приехал, примчался на всех парах. Из-за какого-то пацана. Министерство Обороны, разведка ГРУ, им датчики не требуются, они сами башку отвинтят, тебе и мне за компанию. Я-то думал, история в Ермакове. Родине помочь, дело святое. А ты под генерала меня засунул? – Климов садится, наливает порцию. – Твое здоровье! А я умываю руки. Деньги я в другом месте заработаю.
- Суммы разные бывают, – Секачев не злится, чувствует зависимость от ситуации. – Дело не окончено. Поможешь, в долгу не останусь.
- Понимаю, – Климов раздумывает. – Рисковать люблю, но тут не просто риск. Тут самоубийство. У меня другие планы. В общем, я тебе доложился? Подробный отчет в Москве напишу, у меня сейчас одна задача, убраться из этого города куда подальше. Счастливо оставаться, – он собирается встать.
Секачев поднимает руку.
- Постой. Тебе я доверяю, сто лет работаем. Что тебя напугало? Два часа в камере, проверка документов? Рассказывай, в чем дело. Насчет лицензии учти, отнимем.
- Благородство не в моих правилах, разве что баш на баш.
- Я же сказал!
- Так и быть, поделюсь. Ты Ермакова насчет Джонсона пытал. Так?
- Есть такой агент, все верно.
- Это его отец.
- Знаю. Что это меняет? Без разницы.
- Разница есть, и большая, – Климов откидывается в кресле. – Твой личный интерес. Деньги бережешь? Не помогут. Джонсон охотится за тобой, Артемьев тоже.
- Новость мало стоит, Джонсон мертв.
- Даже так? – Климов усмехается. – Говоришь, по лесу бегал? Понятно. Зато Меркулов жив и здоров.
- Он под арестом, тебя это не касается.
- Не касается!? - Климов разводит руками. - А Губарев, а Браузер. Их не касалось? Однако. Они мертвы. Меркулова завели ко мне в камеру, он так насел, будто действующий генерал, и все тут решает. Покушение он не простит, Секачев. Вертолет я по твоей просьбе зарядил? Соучастие как минимум, но он не про покушение спрашивал.
Секачев не может скрыть напряжения, наливает себе порцию.
- А про что?
- Помнишь Бориса Ломова? Мы его взяли в 90, потом выпустили на живца, я его вел по твоему заданию, родню его зачистил, концы оборвать. Про меня Меркулов понятия как раз понятия не имеет, а тебя подозревает. Зачем тебе понадобилась эта старуха, поп в деревне?
Секачев не понимает.
- Чего ты психуешь? Срок давности истек.
- В личных делах срока давности нет, не бывает. Санитара в морге отравил, он тоже спрашивал. – Климов пожимает плечами. – Я тогда лейтенантом был, выполнял твои распоряжения, а теперь догадываюсь! Ты хотел стрелки перевести на Джонсона. Да? Та старуха в степь пошла, и батюшка следом. Дело прошлое, только стоит подороже дел сегодняшних. Меркулов из меня чуть душу не вытряхнул! Но я тебя не сдал. Сейчас не требую, потом рассчитаешься. Если выживешь, половина моя.
- Чего-чего? – Секачев запивает смешок добрым глотком виски. 
- Ты не поперхнись, откачивать не буду. Чтобы полковник по лесу бегал!? Сумму не утаишь, все равно всплывет. Решай! Мое дальнейшее участие стоит ровно половину чемодана. Почему сам с бабушкой своей не поехал? Ты боишься. Мог бы проводить дамочку. С посылкой едет?
- Ты опытный человек, Климов. – Секачев делает жест рукой, показывая беспорядок в номере. – Видишь бардак? Мне нужно хоть какое-то алиби. Бухал! Не мог проводить, тем более ехать сам. Сразу бы вызвал подозрение. Никакой половины, Климов! Говори твердую сумму, может быть, и сойдемся. Если настаиваешь, без тебя обойдусь, тогда с лицензией прощайся. Я тебя привлек с уведомлением своего начальства, угрожать разоблачением не вздумай, шантаж не пройдет.
Они сидят и смотрят друг на друга непримиримо, как боксеры в ринге. Неожиданно дверь распахивается, в номер врываются бойцы спецназа.
- Сидеть на месте! Руки за голову!!
- Извини, полковник. – Климов поднимает руки. – Я не самоубийца.

•

Военная прокуратура, коридор. Секачева заводят в кабинет, он щурится, утреннее солнце в окнах, он в спортивном костюме, лицо опухло, ночь в изоляторе. Роман в форме, заполняет бланк протокола, поднимает голову. Данила усаживает Секачева на стул, снимает наручники, выкладывает на стол пакет с документами, телефонами, пистолет отдельно.
- Беретта, – сообщает он многозначительно. – Поприсутствовать?
- Присутствуй, – Роман открывает сейф, достает еще один пистолет, кладет на стол. – С экспертизой успеется. Анатолий Львович, будем знакомиться? Капитан Григорьев, помощник военного прокурора.
- Потрудитесь объясниться, – Секачев выражает негодование. – За что задержали? По какому праву держали в камере?
Данила усаживается на стул к стене.
- Сейчас попросит адвоката!
- Даня, помолчи. Гражданин Секачев, по протоколу я должен сообщить, что ведется аудиозапись нашего разговора. Распишитесь, что вы предупреждены. Основания для задержания имеются, а ночь в камере бывает полезна, – Роман разворачивает бумагу ближе к задержанному. - Вот здесь, пожалуйста.
- На вопросы отвечать не буду, бумаги подписывать тем более. Предоставьте право на звонок, – Секачев смотрит с сожалением. – Прощайтесь с погонами.
- Ваше право. Тогда побеседуем без протокола, – Роман берет в руки оба пистолета, показывает. – Который ваш? Две «Беретты». Один в один, только номера разные.
- Гражданин начальник! – Секачев явно иронизирует. – Вы нарушаете процессуальный кодекс. Повторяю, на каком основании задержали полковника контрразведки?
- Оснований достаточно. Пока вы находитесь в статусе человека, подозреваемого в убийстве. Если не устраивают полномочия помощника прокурора, пишите жалобу, ее рассмотрят в установленные сроки, будете сидеть в камере. Или продолжим? Как вы провели вчерашний день, желательно по часам.
- На вопросы отвечать не буду. Право на звонок.
Роман достает из пакета задержанного лица два телефона, просматривает вызовы.
- Я предоставлю вам эту возможность. Чуть позже.
- Право на звонок, – Секачев демонстративно отворачивается.
- Анатолий Львович? Вы достаточно в гостинице наговорили.
- В смысле… – Секачев спохватывается, закрывает рот.
- Климов вас сдал. В номере установлена видеокамера и прослушивающая аппаратура. Соответственно, визит Климова был провокацией. Хотите посмотреть на собственные откровения по поводу беготни по лесу? Вы не грязь. Вы кровь наших сотрудников смывали. Мало для задержания? – Роман показывает один ствол. – Из этого вы застрелили лейтенанта Михайлова и Алексея Романова, местного жителя. Затем из пистолета Михайлова убили капитана Реутова, и свой ствол подбросили ему. Так было? А в номере найден пистолет-близнец, зарегистрированный как личное оружие. Этот факт зафиксирован, правда, при вашем отсутствии.
- Записи фальсифицированы, кто там что говорил? Был в городском парке, гулял на природе. Что еще придумаете? Записи ерунда, болтовня приятелей.
- Дальше будет интересней. Сами признаетесь?
- В чем! Все убиты, свидетелей нет. Значит, это домыслы. Или я должен признаться в ваших неумелых фантазиях? Не смешите.
- Признание не требуется, есть показания Климова, вашего внештатного сотрудника, показания полковника Лосева, его супруги. А также гражданки США Мэри Ли Джонсон, она же миссис Ланж, она же гражданка Зверева, ваша любовница, проще, бывшая проститутка по кличке Пума. Сейчас она дает показания, дело времени, – Роман смотрит на часы. – Словом, «бабушка» призналась, позже устроим очную ставку. Сегодня прибудут ваши коллеги из Управления ФСБ, Следственный комитет подключится. Настоящие профессионалы, будете довольны. Продолжим? В ваших интересах оказать усердную помощь следствию.
Информация просто убийственная, но Секачев сохраняет видимость хладнокровия.
- Спасибо за откровенность. Предоставьте право на звонок, или ведите в камеру.
- Между прочим. Алексей Романов, участник событий на озере, дал показания, после операции оклемался. Стреляете вы метко, но ему повезло. Бронзовый крест висел на груди, пуля зацепила его краем, ребро сломала, но жить будет. Свидетель есть. – Роман делает внушительную паузу. – Вы признаетесь в убийстве Джонсона?
- Его застрелил Лосев! – Секачев равнодушно кивает. – Из помпового ружья. Не хотел говорить, Витя старый друг, но вы меня прижали. Это все?
- Представьте, вовсе нет. Могу продемонстрировать запись из леса. Это не ваша операция, Секачев! Операцию проводил полковник Лосев. Ваши беседы зафиксированы с санкции прокурора. На место происшествия прибыл вертолет, вы бежали, Реутов преследовал по собственной инициативе, это стоило ему жизни, пагубная оплошность. Добавьте покушение на генерала Меркулова, – Роман качает укоризненно головой. – Ваш цинизм безграничен. Подробности не знаю, разберемся, но вы убивали людей беспощадно, в том числе своих лучших когда-то друзей.
Секачеву требуется время, чтобы осмыслить информацию.
- Ведите в камеру, голова трещит.
- Недолго осталось, потерпите.
Дверь широко распахивается, в кабинет входит Меркулов, следом Лосев. Вид такой у них такой грозный, что у Секачева замерло сердце, и он валится со стула в обморок.

Окончание следует.