Полигон

     Максим надолго исчез, скрывался и мыкался, наделал более мел-ких преступлений, его искали, но он сам объявился с повинной и по-полз выпрашивать снисхождения.
     Ему хотелось жить, и он полз по глубокой колее и упоенно шептал выходящие из глубин плоти слова:
     — Вечный сын народа, его великий труженик и солдат, вы всегда были там, где труднее, вы возглавляете самый благородный фронт. Ваши выдающиеся качества, замечательные человеческие черты снискали нашу любовь, вы неутомимый борец...
     Максим устал от поисков смысла и так ему сделалось спокойно, когда ползешь себе, имея впереди хоть какую-то цель. И вот он уви-дел чью-то спину и пятки чьих-то ног и обрадовался: он не один.
     — Вы светоч и надежда, — воодушевился Максим, — мы гордимся, что живем с вами, ползем по этой чудной колее! С чувством большого восхищения мы ежечасно убеждаемся, что нет ни одной отрасли науки и культуры, где бы не отразился наш творческий ге...
     Тут его тронули за плечо, и Максим взглянул вверх. Человек со скорбным лицом участливо сказал:
— Он тебя слышал, ему было очень приятно, он благодарен, но он умер.
Человек заплакал, сморкаясь в платок. Заплакал и Максим.    
— Что же теперь?
— Незаменимых нет, ползи — и, может быть, успеешь.
     И под завывание толпы Максим ткнулся носом в колею, которая все углублялась и расширялась от усердия сотен тысяч людей, не желающих жить без хоть какой-нибудь цели. Он полз в жирной грязи и уже громко говорил, представляя, как достигнет своего назначе-ния:
     — Какое счастье для меня и всех нас идти по таким историческим путям, где раньше не ступала нога человека, бороться за правое де-ло, под водительством такого организатора побед, каким являетесь вы, наш родной, горячо любимый! «Наш путь станет райским садом!» — считывал Максим слова со стен и верил. — Вслед за вами мы без-заветно следуем на штурм любых препятствий и трудностей. — Мак-сим выплюнул изо рта вонючую жижу. — Корифей науки! — возопил он, и отовсюду полились сладостные стоны, — любое ваше задание почетно! Нет выше чести, чем получить ваше одобрение!
     Максим дошел до исступления, а грязь дошла ему до подбородка. Он уже ничего не чувствовал. И он уже не хотел укусить белую аппе-титную ногу, маячащую впереди. Он знал, что такая преданность не останется незамеченной и будет вознаграждена сполна.
     — Нет в мире слова более авторитетного, чем ваше! Нет в мире человека, равного вам! Вы влияете на ход развития всего земного шара! Эта дорога прекрасна, восхитительна, единственна!
     Тут его снова кто-то тронул за плечо и долго тряс. Максим услы-шал траурную музыку и увидел траурные лица. 
     — Он вас слушал внимательно, но он умер.
     Максим сел в лужу и заплакал:
     — Куда же теперь? Будет ли еще колея?
     — Будет, - сказал человек-распределитель и снял траурную по-вязку, — видишь — поползли. Ползи. Он простит тебе все грехи, по-тому что он вас любит и живет ради вас.
     И Максим пополз по слизи, тыкаясь в ноги впереди ползущих и переползая через умерших и обессилевших.
     — Шлем вам, великому кормчему, свой пламенный сердечный привет, — постепенно разогревал он себя, чтобы снова почувствовать радость устремленного человека. — В вашем лице приветствуем бор-ца, мыслителя, мудрого учителя всего человечества. С каждым ва-шим вздохом все яснее открывается перед нами величие подвигов, совершенных и совершаемых вами за создание счастливой и радост-ной жизни на земле...
     Он считывал, вспоминал и говорил. Он был рад, что в нем самом не возникает сомнений, терзаний и мыслей. Он уже знал, что снова будет траур и новые надежды, и поэтому, когда его остановили, он не стал выбираться из колеи, сидел и ждал, когда подойдет вертикаль-ный человек.
     — Он благодарен, слушал и умер, — прозвучал скорбный рефрен, — сейчас поползем дальше.
     — Мало есть дают, — возмутился Максим, — сил не хватает.
     — Ничего, — ответил человек, следящий за ходом движения, ско-ро получите добавку.
     Максим проворчал что-то, посмотрел на солнце, которое было особенно жарким, посмотрел на спины ползущих, встал на четверень-ки и пополз, присоединяясь к хору восклицаний и обещаниям пере-мен, добавок и райских кущей. Он уже понял, что грехи ему давно простили, и, покуда он будет ползти, все им будут довольны, и у него всегда будет надежда.

     А поднявшись на высоту хотя бы птичьего полета, можно было увидеть грязный полигон, на котором по кругу давно уже доброволь-но ползали счастливые люди. Несколько стоящих фигурок стояли и меняли манекенов, и длинная вереница спин устремлялась к новым корифеям, светочам и лидерам, подталкиваемая ветрами перемен, все глубже и глубже уходя в землю.
     А если подняться еще выше, то вдали, за нетронутым лесом кое-кто сумел бы разглядеть тонкую воздушную линию, исчезавшую за го-ризонтом. Но рядом с этой линией никого не было.