Цугцванг 5

5 СЕРИЯ

1995

Таежный лес, мохнатые ели под шапками снега. Меркулов в охотничьей куртке с меховым воротом, в шапке, собачьих унтах. Рядом Ермаков в тулупе и валенках, голова замотана бинтами, оставлена щель для глаз. Оба смотрят на поляну. Снег вытоптан зверьем, валяются срубленные сосенки, еловые ветки, пятна крови. Стволы сосен исцарапаны когтями в человеческий рост. Посреди поляны самое пиршество. Разодранная шкура, обглоданные кости на прожженном кровью снегу, клочья коричневой шерсти. Черный ворон смотрит блестящим глазом, сидит на черепе, растопыривает черные крылья, распускает, но взлетать не спешит. Меркулов взмахивает рукой, ворон ничуть не пугается.
- Леня! Что здесь было?
- Мишка был.
- Не понял, какой такой Мишка, – Меркулов смотрит из-под мохнатой шапки. – Егерь, что ли? Опять запил, сволочь. Я предупреждал тебя, здесь заповедник, сидеть тихо, никакой охоты.
- Егеря не было, другой мишка был. Я на родник пошел! Вот, на тропе стоим. Родник там, в зарослях. Медведь в осиннике поджидал. Кушать ему хочется, весна скоро. Запах от трубы, печка топится, караулил. Пришлось убить. Лопаты штыковой нет, земля мерзлая, яму не выкопать. Веток нарубил, тушу забросал. Разодрали мишку. В деревне, когда я маленький был, волки учительницу съели. Вечером шла домой из соседней деревни. Зимой, автобус сломался. Школьники ушли, она в школе задержалась. Копна сена на обочине. Сено жгла, тетради, учебники. Утром головешки и кости нашли. Пальто. Сапоги.
Меркулов заглядывает в щель между бинтами. Глаза Ермакова блестят.
- У тебя горячка, Леня. Ты не свихнулся тут часом? Волки медведей не едят, запаха боятся.
- Мишка мертвый, а волки голодные. Голод сильнее страха. У моего приятеля отец охотником был. Пошел западни проверять. Ружье с собой было. Куда там! Стая голодная. Два выстрела, чуть отбежали и окружили, перезарядить не дали.
- Ну-ну. И съели! А потом сыну рассказал. Да?
- Рассказал, потому что не съели. Нож у него был добрый. Спиной к дереву встал, одной рукой горло прикрыл, а другую руку снизу подвел, рукояткой в грудь, лезвием вперед. Волки по одному прыгают, хватают за руку, а лезвие в горло попадает. Кровь брызжет, они звереют. Как комары, знаете, когда тучей, успевают из бьющей руки кровь пить. Одного комара в отдельности не сразу прихлопнешь, а когда много, не боятся, потому что звереют. Гнус в тайге то же самое…
Меркулов поднимает руки, словно сдается.
- Леня, стоп! Ты заговариваешься. Гнус, комары, волки. Бубнишь и бубнишь. Связь теряешь!
- Ничего не теряю. Отец того приятеля пять волков зарезал, двое убежали. И медведь озверел. Ему не объяснишь, что человека кушать не надо. Я с ведром шел. Пришлось убить.
- Ведром?
- Почему ведром. Нет, у меня гвоздь в кармане завалялся, вот такой, шиферный. – Ермаков достает из тулупа длинный гвоздь с широкой шляпкой, показывает. – Я перед этим на крышу лазил, шифер чинил. Скат на юг, снег тает, в доме плесень. Листы сдвинул, крышу починил, гвоздь за подкладку провалился. Повезло. Медведь выскочил, я за дерево, он лапой по стволу рванул. Видите, борозды? Это от когтей. Шатун вокруг, я за другое дерево прыгнул. Он начал кору драть, кричал, а я гвоздь нашел. Куда деваться, использовал.
Меркулов смотрит с недоверчивым прищуром.
- Ага. Ты этим гвоздиком его щекотал под мышками, пока мишка со смеху не умер. Волки пришли и завершили дело. Тебе лесные рассказы писать! Охотничьи байки.   
- Идите, сами посмотрите.
Ермаков выходит на поляну, ворон хрипло хрюкнув, неповоротливо снимается с черепа. Цепляя крыльями снег, отлетает, садится на ближайшую ель, обронив целую шапку снега. Меркулов, стараясь не ступать унтами на запятнанный снег, идет вслед за Ермаковым. Тот указывает на медвежий череп, из которого опенком торчит металлический гвоздь.
- Леня, кого ты дуришь? Я охотник. У медведя кость на башке, как доска шпунтовая, сороковка. Наросты костяные. Их топором не разрубишь!
- Это не лобная кость, темечко. Как у человека, пластины сходятся, зарастают со временем, но, если правильно попасть, кость мягкая, почти хрящ. Повезло, я же говорю.
Меркулов понимающе хихикает.
- Скучно тебе, Леня. Решил пошутить? Молотком гвоздь забил мертвому медведю. Остроумно! Пойдем, Йога ждет. Я ее специально привез, перевязку сделает. Оставлю на два дня. Волки, медведи, комары. Мы водку привезли. Как портрет заживет, документы новые сделаем, потерпи. Больше никаких боевых операций. Девушка ждет. Пойдем, что ли. Ты куда?
Ермаков, широко ступая, отходит к ближайшей сосне, поворачивается, жестом приглашая Меркулова следовать за ним, тот смотрит на сугробы, не собираясь напрасно унтами снег месить.
- Что ты хотел? Леня, пойдем! Я тороплюсь.
Ермаков делает рукой круговое движение, хлопнув ладонью по сосне.
- Идите, сами посмотрите!
Меркулов нехотя подходит, задирает голову, придерживает шапку. Из толстой коричневой коры торчит шиферный гвоздь, вошедший в ствол наполовину.
- Тоже скажете, молотком забил?
Меркулов поднимает руку, трогает пальцем шляпку, пытается пошатнуть.
- Откуда я знаю, чем ты тут занимаешься. Заранее сюда забил? Фокусник нашелся!
Ермаков берется за гвоздь двумя пальцами, выдергивает из дерева с легким хлопком, словно лесной гном бутылку шампанского откупорил.
- Показываю еще раз!
Ермаков держит гвоздь за острие шляпкой вниз. Пальцы правой руки разводит ножницами, захватывает гвоздь, острие торчит вверх. Сгибает ладонь в кулак, острие смотрит вниз. Ермаков демонстрирует это движение несколько раз. Взглянув на Меркулова, снова взмахивает рукой, в последний момент раскрыв ладонь. Металлический опенок торчит из коры. Меркулов щупает. Гвоздь стоит намертво.
Он поворачивается, смотрит на Ермакова внимательно.
- Ты опасный человек.
- Игорь Валентинович, что вы! Для вас я ангел Божий, – Ермаков доволен реакцией, глаза под бинтами сверкают. – Ну что, пойдем? С Йогой знакомиться.
- На два дня здесь оставлю. Не обижай ее!
Они идут к небольшому домику, притаившемуся под елями.

•

Тесная избушка, печка у входа, с другой стороны лавка, маленькое оконце, грубо сколоченный стол. Прямо напротив окна топчан, застеленный дерюгой. Ермаков сидит на табурете. Элла в охотничьем костюме амазонки. Закончив перевязку, она собирает старые бинты с пола, сворачивает, бросает к дверям. Ермаков щупает тампоны на лице, прилепленные свежими пластырями. Элла стягивает медицинские перчатки, пальчиками щупает его бритую голову, рассматривает со всех сторон.
- Ушки как пельмешки стали. Почему он тебя в лесу держит? Даже света нет. Не мерзнешь тут?
- Керосинка есть, печка, какие проблемы.
- А это что такое? – она берет его голову в ладони, пытается наклонить к окну. – Татуировка. Треугольник, в нем круг. Что это?
- В армии маялись. Скучно без женщин, тоска. Еще не заросло?
- Почти не видно. Где-то я видела такой знак. Каббала?
- Покушаем. – Ермаков отклоняется. – На долларовой купюре видела. Пирамида иллюминатов. Люцифер за нами смотрит, а я в ответ пялюсь. Шрам убрали, а симметрия сложно. Врачи, медсестры, соседи по палате, кто-нибудь да стучит. И по документам след останется. А тут нет свидетелей.
- У Меркулова клиника имеется. Я пол помою! – Элла осматривается. – Как ты тут живешь? Не понимаю. Грязно, пыльно. Антисанитария.
- В туалет хочешь? За домом шалашик, под ним ямка. Проводить?
- Мне воду надо! И тряпку.
- Я веником подметаю, со снегом. Давай, выпьем за любовь? Потом на родник схожу, воды принесу, тряпку найдем. 
- У тебя дом есть. Зачем в лесу жить?
- В деревне не спрячешься. Медсестрой работала? Пальцы у тебя хорошие, нежные.
Элла ставит рюкзак на лавку, достает хлеб, бутылку водки. Ермаков наблюдает, как она хозяйничает. Режет огурцы, делает бутерброды. Фигурка у нее стройная, соблазнительная.
- Ты красивая. Я бы влюбился, Меркулов не разрешит. Нам работать вместе.
- А в городской квартире? Снять можно.
- Мелькать во дворе, в магазин ходить, контактировать. Если не выходить, кто-то продукты привозить должен, проследить могут. В лесу проще. В тайге медведь хозяин, и тот не барин.
Ермаков алчно наблюдает за наклонившейся Эллой. Она чувствует его взгляд, оборачивается.
- Слушай! А где твоя квартира?
Он сворачивает пробку с бутылки, придвигает железную кружку.
- Семье оставил.
- Подожди, Леня. Стаканчики есть, сейчас найду, где-то были, я тоже немного выпью. – Элла роется в рюкзаке. – Я не про ту квартиру!
- А про какую еще.
- На первом этаже! Мама у тебя была, бабушка с дедушкой.
Ермаков наливает водку в кружку, качает бритой головой.
- Потом тару найдешь. Выпей!
- Вот они, – Элла достает составленные друг в друга стаканчики, садится. – Мне немного.
- Меркулов раскопал? Продал я ту квартиру. Бабушка с дедом умерли, мама в больнице лежала. Лекарства, препараты, уход дорогой. Квартиру продал за 10 тысяч. Хорошо, мама не мучилась, все равно умерла. А деньги Павлов съел, не подавился, – Ермаков наливает по полному стаканчику. – Реформа.
- Доллары можно поменять. Причем тут реформа?
- Рубли! Рубли у меня были, 10 тысяч. При обмене подтвердить требовалось, справка нужна. Откуда? На рынке поменял на купюры нового образца. 500 рублей выручил, экономил как мог. Потом инфляция началась. Через год бутылка водки 2 с половиной тысячи стоила. За бутылку водки хату продал, что от деда осталась. Кинули бабушек и дедушек, ограбили народ. Гайдары с Чубайсами. Твари. Будь здорова! 
Они выпивают. Элла хрустит огурцом, поглядывает на Ермакова, тот закусывать не спешит, закуривает. Лицо залеплено тампонами, глаза пылают. 
- Теперь понятно, почему ты злой. Даже Меркулов боится.
- Мы в одной команде. – Ермаков снова наливает. – Зря боится.
- Ты бы закусывал, а то с катушек слетишь, мне с тобой не справиться.
- Зачем справляться? Ты мне нравишься, – Ермаков берет банку консервов, втыкает охотничий нож с оранжевой рукояткой, одним движением срезает донышко. Элла перестает жевать.
- Ловко. Ты где служил, Леня?
Ермаков поддевает ножом кусок мяса, отправляет в рот, снова наливает водки.
- Меркулов нашел сведения, чего еще надо. Переспать просил?
- Не говори ерунды. В Афганистане ты в плен попал, тебя обменяли.
Ермаков смотрит мимо Эллы, мясо не жует, глотает.
- Еще бы.
- Ложку возьми! Что ты как зверь, с ножа ешь. Меркулов тебя проверял по своим каналам, Министерство Обороны, архивы КГБ, нигде тебя нет. Через ГРУ нашел, там все засекречено.
Ермаков держит нож, усмехается краем рта, трогает тампон на щеке.
- Ты его закладываешь! Да кто он такой? Ладно! Действительно, живу в лесу, поговорить не с кем. – Он выпивает. – В Афгане был один раз. Разовые акции.
- Шрам оттуда?
- Глаз вырезать хотели.
- Расскажи, Леня. Пожалуйста!
Он берет ее за руку, она напрягается, он отпускает.
- Рейган с Горбачевым договор подписали, сокращение вооружений. Срыв поставок. Короче, один полковник, ракетчик, решил продать зенитный комплекс налево. Мы колонну сопровождаем, у меня свой командир. Суки! – Ермаков выливает в кружку остатки. – Водка есть еще?
Элла достает из рюкзака вторую бутылку.
- И что?
- Комплекс на тягаче, полковник решил угнать, сам бежать за границу с деньгами. Ты бы не отказалась от пары миллионов в Швейцарском банке?
- Я бы отказалась.
- Это ты, понятно. А Горбачев продал, на шубки Райкины разменял. Армию разогнал, вагонами-эшелонами воровали, далее по цепочке. Теоретически понять можно. Неизвестно, чем дело кончится, отставка, пенсии боевые не платят. Полковник застрелил капитана, я убил полковника, там моджахеды в засаде, наготове ждали. Выстрелы, общая тревога. Меня ранили, утащили в плен. Комплекс остался. Командиры решили, что это я предатель, убил командира и полковника, ушел с диверсантами.
Элла испытующе смотрит.
- Взяли в плен. А ты им зачем?
- Как зачем, – Ермаков усмехается, проверяет пальцем тампон на лице. – Пароли, радиокоды, расположение объектов. Оперативные планы, много чего. Ножом глаз выковыривать начали, американец не дал, инструктор. На гражданке химия, укол поставят, сам расскажешь. Зачем зря мучить? А в полевых условиях подручные средства. Молоток, кусачки, ножовка по металлу, ржавая. Собственно, я был готов умереть, но пытки дело тяжелое.
Элла содрогается.
- И что?
- А ничего. – Ермаков выпивает. – Есть приемы, боль бессильна. А знаешь, что страшнее всего? Бессонница. Смешно? Без еды можно месяц, долго жить. Без воды неделю, десять дней, умрешь без проблем. А вот без сна? Это плохо. Думаешь, человека надо будить, из шланга поливать, свет включать, музыку, как в кино американском? Лишние хлопоты. В яму бросят, уши сыром натрут, и пару крыс для компании. Я бы их сам загрыз, а если руки за спиной? Проваливаешься в забытье, тебя бритвой по уху. Дернешься, они отскочат, своими делами занимаются, шуршат в темноте. Они рычать умеют, хрюкать, смеяться, даже разговаривают. Им спешить некуда. Ты снова падаешь, и снова бритвой по уху, кусок мяса вырвут. Им симуляция по боку, теряй сознание сколько угодно. Сутки, вторые, третьи. А ты говоришь, пол помыть, грязно.
- И ты рассказал?
- Нет, – Ермаков смотрит на Эллу. – Я с катушек слетел. Обменяли. С паршивой овцы шерсти клок. И меня обвинили. Могли запросто убрать: полковник, тот не сам по себе комплексами торговал. Операция рангом повыше. Зенитный комплекс дорого стоит. Американец операцию курировал. Секачев псевдоним придумал, прямо в точку попал. Меркулов подсказал, наверно. Раскопал историю. Союз развалили, не до меня стало. Домой вернулся, тут все плохо, мама умерла.
- Как же тебя в училище приняли? – Элла оборачивается на глухой стук. – Ты в плену был…
Из косяка торчит нож с оранжевой рукояткой, которым Ермаков только что доставал мясо из вспоротой банки. Она поворачивается к столу. Ермаков бесцеремонно валит девушку на топчан. 

2016

Лосев и Секачев сидят в оперативном микроавтобусе-пикапе, наблюдают за большим монитором, на который выведены видеокамеры ночного клуба.
- Это самодеятельность, Секачев, – Лосев открывает люк, достает сигареты. – Операции по задержанию иностранцев необходимо согласовывать. Что предъявим? Он под прикрытием. На разработку время надо, контакты установить, агентов подвести. Тонкая работа, лучше меня знаешь.
- Мы его возьмем на передаче. Коричневый кейс-атташе, смотри в оба. – Секачев ставит чашку с кофе на откидной столик, смотрит на часы. – Вот что, Лосев. Надо определиться.
- Определиться в чем?
- Реутов контролирует второй этаж, лифт, на лестнице в зале дежурят охранники. Михайлов внизу на пропуске. Скоро Платон подъедет, мы с ним в бар пойдем, оттуда зал просматривается. Встреча назначена, Тагиров подтвердил. Явится Джонсон, пропустим наверх, там и возьмем обоих, организатора и заказчика. С поличным. А вот в тебе я сомневаюсь.
- Что так, – Лосев закуривает. – Мы наедине вдвоем, а ты обзываешься. Значит, злишься.
Не отрывая взгляд от монитора, Секачев достает плоскую фляжку, делает глоток.
- Будешь? Хороший коньяк. С собой привез.
- Не хочу. – Лосев молчит, не хотя сообщает. – Джип Меркулова обнаружили, только что. Воткнулся в дерево на лесной дороге. Меркулова нет, вообще никого в машине. Надеюсь, он жив. Область соседняя, информация по джипу не сразу дошла. Из разряда потерялась кошка.
- Когда обнаружили?
- Говорю, только сообщили. Когда ты с Тагировым общался.
- По навигатору?
- Навигаторами он не пользуется. Где охрана, там и генерал. Местный житель наткнулся на джип. Он засеки там ставит, типа, березовый сок собирает.
- Как твой дядя в лесу оказался?
Лосев разводит руками.
- Место знакомое, я там был пару раз. Это на другой стороне озера, на границе с соседней областью. Там заповедник был в застойное время, сторожка егеря. Зимой он на снегоходе, иногда на лыжах с ружьем, километров 10 по озеру. Летом на квадроцикле гоняет. Может, он там прячется? Скорее всего.
- Не знает, кому доверять, понятно. Даже тебе не доверяет! Тагиров его предал. Покушение организовано профессионально, западными службами. Тут другая проблема. Да, злюсь, Сохатый. Очень злюсь! Даже не представляешь, как злюсь на тебя. Ты мне друг, как говорится, но истина дороже. Джонсон явится, его брать надо! А мы ссоримся тут, из-за горшков деремся. 
- Ты, о чем, – Лосев затягивается сигаретой. – Дай глотнуть. Знобит.
- Нервничаешь, – Секачев снимает колпачок, протягивает фляжку. – Элла замешана.
Лосев делает пару глотков, возвращает фляжку, откашливается.
- Конечно. А как ты думал? Меркулов курирует бизнес Тагирова, часть офшоров, акции предприятий. Она в совете директоров с правом решающего голоса. – Лосев пожимает плечами, смотрит на приятеля. – Что-то не так? В финансовые пироги не лезу, но уверен, ты тоже в курсе. Разве нет?
- Я не про бизнес, Витя. – Секачев закручивает фляжку. – Элла свела Джонсона с Тагировым. Вертолет тоже ее идея. От заказа на покушение Тагиров, разумеется, отопрется. Возьмем Джонсона, Тагирова адвокаты отмажут, а вот Эллу твою утопят. И что делать будем? Бизнес одно дело, заказное убийство другое, западные службы третье, терроризм четвертое. Ты полковник полиции, тут измена Родине светит. Про Тенгиза и вербовку наемников вообще молчу. Если Меркулов жив, я вас прикрою, но из органов ты вылетишь однозначно, а то и в тюрьму. Меркулов отойдет от дел.
- Звучит пугающе.
Люк не справляется с вентиляцией, Лосев ладонью подгоняет дым.
- Если Джонсона упустим, я сам вылечу. – Секачев делает паузу. – Это очень серьезная история. Покушение сорвалось! Тагиров с Джонсоном об этом не знают, пока не знают. Если Джонсона возьмем без доказательств, возьмутся адвокаты, резонанс. Тесть меня удавит за такую работу. А вот мертвый Джонсон никому не нужен. Ни нашим спецслужбам, ни западным! Главное, Элла уцелеет, даже не присядет. Джонсона надо валить, это выход. Думаешь, зря Меркулов в лесу прячется? Надо решать. 
- Убийство предлагаешь? Мы полковники вообще-то.
- Вот именно. Забыл? Меркулов путевку дал обоим, на ноги нас поставил. Я помню об этом. А ты? Дошло до дела, дрейфить начал. Племянничек. Чего ты боишься?
- Послушай, Секачев! В молодости мы выполняли приказ. А сегодня мы сами отдаем приказы, бизнес не наше собачье дело. Для этого Элла есть, и все работает. А ты что предлагаешь? Стать преступниками, убийцами. В тюрьму не хочу, даже с тобой за компанию. Ты что? Время другое, мы другие.
Секачев качает головой.
- Сохатый! Я предупредил. Что с Меркуловым, пока неизвестно, без него ты не выплывешь. Шанс упускать нельзя. Джонсон враг, агент ЦРУ. Я не хочу подключать тестя, но, если ты меня не поддержишь, придется обратиться. А ты загремишь, полковник. В отставку или куда подальше. Решай. Или ты пушистый белый котенок? Офшоры ваши раскопают, счета заграничные. Тагиров тебя сдаст, никуда не денется. Или мы вместе? Учти. Откажешься сейчас, потом я тебе не помощник.
Лосев без спроса берет фляжку, делает глоток.
- Валить предлагаешь. За посещение клуба, за встречу с кандидатом в губернаторы? Куча свидетелей. Не факт, что зайдет, и выйдет с чемоданом. Думаешь, они дураки? Передача денег не состоится.
- Я сам сделаю, ты страхуешь. Сидишь на мониторах, записи из клуба изымем, почистим. Это твоя задача. А вот Элла? Она запутана с Джонсоном, соучастница.
- Не может быть. В любом случае, болтать не станет.
- Смотря как допрашивать, – Секачев закручивает колпачок, прячет фляжку во внутренний карман. – Что их связывает? Подумай. Тут что-то личное. Как она могла поставить под удар тебя? Меркулова... Ага! Платон подъехал. Витя, я в клуб. Действуем по обстоятельствам. Сиди на мониторах, координируй. Рабочую папку я здесь оставлю. Вспомним молодые годы! Все, на связи.
- Фляжку оставь, в баре выпьешь. Я в форме, послать некого.
- Конечно, – Секачев протягивает фляжку, щупает пистолет под мышкой, выходит, задвигает дверь. Лосев, продолжая наблюдать за мониторами, делает глоток.

•

Недалеко от клуба припаркован джип, за рулем Тенгиз, рядом Алик, показывает пальцем.
- Полковник Секачев! Говорил тебе, не связывайся с Арсеном, – он смотрит на КамАЗ с двумя контейнерами. – Теперь ему со стоянки не выехать, надо владельцев звать, машины двигать. Чего там подписать? Давай быстро. Папа сказал, не отлучаться.
- Брат! Папе знать не надо.
- Он и так знает. Зачем грузовик сюда поставил?
- Я днем ставил, пусто было. А куда ставить? Груз без документов. На улице не бросишь. Вот, – Тенгиз показывает бумаги. – Тут мыло хозяйственное, порошок стиральный. Накладные в бухгалтерии сделали, печать у тебя в кармане, подпись нужна. Ты директор, распишись, и все! Делать ничего не надо, я сам все сделаю. Шоферу денег дам, перегонит на грузовую стоянку. Никого двигать не надо, пролезет. Если надо, охранник позовет владельцев, да? Переставим. Чего ты греешься?
- Чушь какая-то, – Алик смотрит бумаги. – Мыло хозяйственное. А на самом деле?
- Взрывчатка. Тротил в коробках, гексоген в мешках. Даже этикетки есть. Все сходится, проверять на дороге никто не будет. Контейнеры под пломбами. Документы посмотрят, если что. Ничего страшного, не в первый раз.
- Палево, – Алик отдает бумаги. – Ничего подписывать не буду. Я думал, сено обычное.
- Э, брат! Выслушай, да? – Тенгиз достает сигареты. – Химзавод знаешь? В лесу под Каменкой. Там взрывчатку делают, мы закупаем для карьеров. Все легально, щебенка для строительства. Много раз так делали. А теперь халява. Миллион денег. Зелень! Кэш, да?
- Меркулова сфера. Без него нельзя.
- Меркулова нет совсем, да? – Тенгиз снова подсовывает бумаги. – Все разбежались, одна собака на цепи. Контейнеры подогнал, таджиков со стройки снял, привез, они закидали за полчаса, даже собаку покормил. Арсен покупает оптом все сразу, за живые деньги. Товар посмотрит, рассчитается, миллион на бочку. Папа не разрешит, ему выборы важнее. Я бы один сделал! Миллион за день.   
- Вот и вези! Отсюда куда подальше.
- Как везти, брат? Про то и речь. Без документов? На контейнерах пломбы, без документов заинтересуются. А с бумагами езжай куда хочешь. Мы с папой такие дела проворачивали, ты на горшок ходил. Директором стал? Ты бюрократ! Взятку просишь? Деньги пополам. По-честному! А папе не надо говорить, ему не до этого. Сердиться будет.
- Ты где машину взял?
- Элла дала, у нее сделка отложилась из-за Меркулова. Я с шофером договорился. Заработать хочет, а кто не хочет? Я бы подписал сам, печати нет, – Тенгиз начинает злиться. – Что ты целку строишь, да? Большой человек. Без папы пальцем шевелить боишься! Элла смелее тебя. 
В это время звонит телефон, Алик смотрит вызов, оживляется.
- Да, Кристина! Здравствуй. Слушаю тебя… – за разговором Алик достает авторучку и в некотором сомнении подписывает бумаги. Улыбаясь, достает печать из кармана, откручивает крышку. Тенгиз тоже говорит по телефону. Посетителей перед клубом много, на входе скопилась очередь, охранники проводят общий досмотр. Алик расписывается, ставит печать, протягивает бумаги.
- Держи. Убирай грузовик.
- Накладка, – Тенгиз отключает телефон. – На поселок менты наехали. Облава. Арсен просит до утра подождать. Деньги есть, собрал миллион. Товар везти некуда, ангары оцеплены.
- Чья облава?
- Говорить не может. Перезвонит.
- Папа иностранца ждет, клуб под наблюдением, – Алик смотрит в конец улицы. – Видишь автобус на углу? Полиция. Секачев из него вышел, там еще люди сидят. Черт с ним, с КамАЗом, пусть стоит до утра. Если не двигать, кому он тут нужен, стоянка наша. Деньги пополам? Вот бумаги. Кристина должна подъехать. Не вовремя все.
- Отмени свидание, – Тенгиз складывает бумаги. – Нашел проблему, да?
- Жениться хочу.
- Я бы ей засадил. И послал! А ты как маленький, да? Совсем мальчик.
- Заткнись, – Алик огрызается. – Я тебя сам пошлю! Куда подальше.
- А я тебя зарежу, да? – Тенгиз хлопает Алика по плечу, убирает бумаги в бардачок. – Не обижайся, я пошутил. Сидеть в машине будешь, девушку свою ждать? Я к братве пойду, шашлык кушают. Пойдем вместе? Приедет, позвонит. Что ты как маленький. Куда денется, да?

•

Генерал Артемьев (65-70) приказывает шоферу припарковаться на Площади Обороны, перед Домом Офицеров. Белая «Волга» с военными номерами притормаживает, выбирает свободное место, аккуратно заворачивает. Почти одновременно с лихим разворотом поблизости паркуется старенький «Москвич», из-за руля выскакивает дедок в брезентовом плаще, поправляет очки, смотрит по сторонам, прицеливается глазом, подходит к государственной машине с явным намерением испортить жизнь.
- Черт старый, – ворчит шофер, опуская стекло. – Сейчас я его взгрею.
- Отставить, Юра, это ко мне. Погуляй!
Водитель Юра, похожий на бронепоезд в отставке, покидает салон, старик ныряет на заднее сиденье рядом с генералом. Обмениваются рукопожатием. Артемьев смотрит с участием.
- Вырядился. Что-то срочное?
- Стал бы я беспокоить! Меркулов на измене, в лесу прячется.
- Значит, жив, – Артемьев снимает фуражку. – А я уж поминать хотел.
- Жив курилка! Секачев из Москвы прибыл, Джонсона ловит. Теракты в твоей компетенции?
- Выкладывай.
- Сегодня в ночном клубе «Алиби» предстоит операция, командует Лосев, начальник розыска. Бандитов десятка два. Надо подстраховать. Василий Михалыч! Без тебя не справиться. Как там Глушаков? Пусть не спешит. Возьмем банду! Тагиров сольется автоматически.
- Обратись к Меркулову, он свою структуру подключит.
- Нужен официальный спецназ. Тут террористы.
- СОБР?
- Василий Михалыч! Без согласования. Иначе сорвется.
- Военный спецназ, – генерал смотрит на часы. – Я тебя свяжу с командиром группы. От него утечки не будет. Как сам?
- Чувствую себя воскресшим мастодонтом. Такая же история? Привет Глушакову. Замены нет, так и скажи, чтобы не беспокоился. Тагирова ведем на посадку. Не возражаешь?
- Нет. – Артемьев надевает фуражку, потолок не мешает. – Пора его списывать.
Генерал невысокого роста и сложения, сухощав, внешне похож на Суворова. С Драмой они держатся запросто, словно играют в разведчиков. Генерал сводит зрачки на переносице, шутка такая, протягивает узкую ладонь, разговор окончен. Драма покидает «Волгу», прыгает в свой драндулет и, зарычав мотором, вклинивается в попутный поток. На яростный перезвон трамвая наглый «Москвич» не обращает внимания, перегораживает пути и, не пропустив встречную лавину, устремляется обратно. Шофер Юра, изумленно покачав головой, открывает дверку, громоздится за руль, смотрит в зеркало.
- Василий Михайлович! Это что сейчас было?
- Тебе лучше не знать. Поехали.
Водитель Юра включает зажигание, аккуратно выезжает со стоянки.

1996

Зимняя трасса, ночь. По дороге идет КрАЗ с металлическим кузовом, за ним следует иномарка, за рулем Ермаков. Шрама под глазом нет, заметны рубцы от пластических операций. Элла (22) прикуривает от зажигалки, приоткрывает окно.
- Молчишь и молчишь. Леня! Ты всегда такой мрачный?
- О чем говорить? Все продумано.
- Щепа этот, кто он такой? 
- Вор.
- Из-за какого-то вора! Самосвал, полная сумка денег. Зачем это все?
- Вор не профессия, звание. Щепа генерал преступного мира, вор старой закваски, смотрящий по региону. Меркулов его вербовал в «Белом Лебеде», специальная тюрьма, где воров перевоспитывают. Тот подписку не дал, но согласился. На свободу вышел, кинул Меркулова. На криминале не возьмешь, стережется, своими руками ничего не делает.
- А почему его просто не убрать.
- Это высшая каста. Можно сказать, дворяне, элита общества. Сафаров их уважал, хотя бандит бандитом. А соблюдал, без нужды не ссорился.
- Воры, бандиты! Преступники, подонки. Какая элита?
- Спорный вопрос. – Ермаков отворачивается. – Щепа из дворян. Щепкин Федор Михайлович. Училище есть театральное. Или художественное? Не знаю, не суть. Меценат такой был. Вроде бы он родственник. Воры любят рисоваться. Щепу надо взять с поличным, чтобы прессовать по полной программе. Он сидеть не захочет. Деньги в сумке, как бы дань в общак. С администрацией решено, а воров уговаривать надо. В общем, не парься. Меркулов подстрахует. Все продумано.   
- Про Сафарова мы тоже думали, что продумано. Про Мишу Кучумова, а трупов сколько? Зачем Раду убили, – она отворачивается, смотрит в окно, там темнота и отсветы фар. – Мы с ней дружили. Я отвлекла людей Сафарова, информацию от Рады получила, а вы ее как муху прихлопнули.
- Ты отвлекла людей Сафарова, правильно. Мы друг друга страхуем, а как. Конечно, все рассчитать невозможно. Зачем она Сохатого за ногу схватила? Он растерялся, дорога скользкая, упал, а там бандиты, перестрелка. Жила бы себе дальше.   
- Она его полюбила, – заявляет Элла, как будто этим все сказано и комментариев не требует. Она поворачивается, смотрит с вызовом. Ермаков безразличен.
- Кого полюбила? Бандита! Кого любишь, за того умираешь. Вас не поймешь. Сама стучала, а тут за ногу схватила. В лицо Меркулова видела, бандиты на подходе. Уговаривать ее? Жалко девчонку, конечно, но кто виноват? Сама судьбу выбрала. А если бы Сохатого подстрелили, Секачева? Меркулова могла сдать. Труба тогда! Всем.
Элла молчит, как будто соглашается.
- Лень! А ты в Бога не веришь? Тебе хорошо. А я мучаюсь! Спать не могу.
- Верить или не верить, разницы нет. Надо иметь убеждения.   
- Ты людей убиваешь. Какие тут убеждения?
- Бандиты не люди, враги. Врагов надо убивать, точка! – Ермаков трогает свое ухо. – Рвут страну на части, не подавятся. Чиновники, коммерсанты, менты у них на прикупе. Если воры в законе правят, закон бессилен! Убивать надо, нет другого выхода. Тут Меркулов прав. 
- Если каждый будет убивать?
- Каждый убивать не может.
- Спасибо, объяснил. 
- А ты вспомни войну! Немцы враги, с ними понятно. А еще были полицаи, служили немецкому порядку, ездили на телегах, пальцы веером. Это бандиты, а хозяева кто? Те же немцы. Егор, губки бантиком, улыбается в телевизоре, страну грабят. Либералы? Закон в их руках.   
- У тебя все просто, – Элла открывает окно, выбрасывает сигарету. – Буду спать как убитая.
- Типун тебе, – Ермаков нажимает кнопку, поднимает стекло. – Тебе рожать надо, детей воспитывать. Зачем с нами связалась?
- Я тоже кое-что повидала.
- Что ты повидала?
- Командировка была.
- В Чечню? Понятно.
- Что тебе понятно. – Элла фыркает, отворачивается.
Молчание, оба отвлеченно смотрят на дорогу, думают о своем. Квадратный зад грузовика маячит впереди, подрагивая и погромыхивая на мерзлой дороге. Молчать становится тягостно. Ермаков берет сигареты. Элла замечает браслет на руке.
- Часы у тебя интересные!
- Ага, между прочим. Подарок от маршала Жукова. – Ермаков поправляет браслет на руке. Элла тут же щелкает зажигалкой, подносит огонь, он прикуривает. – Дедовские часы. Всю войну прошел, восемь похоронок! А он вернулся живым, без единого ранения. Царапины не считаются. Обожаю деда. Обожал.
- Разве такое бывает? Восемь похоронок!
- Он диверсантом был, – поясняет Ермаков. – Секретная часть НКВД. Типа СМЕРШ. Еще круче!
- Леня, расскажи? Часы от Жукова! Учебник, а он часы на руке носит. Врешь, наверно? 
- Могу показать, надпись есть, – он расстегивает браслет, подает. – Я, когда на часы смотрю, всегда деда вспоминаю. Секрет у него был.
Элла открывает бардачок, в свете лампочки рассматривает надпись.
- Круто! Леня, расскажи! Долго ехать. Пожалуйста! Какой секрет? – она отдает часы.
- Он переключался. А часть секретная, временные предписания. Не вернулся с задания, похоронку на родину отправят, а он через неделю-две, иногда месяц и больше, возвращался. Его и не ждут!
- А Жуков тут при чем?
- Танковый прорыв, фишка коронная. В одном месте готовится наступление, стягиваются войска, артподготовка, роты идут в атаку, гибнут. Но это отвлекающий маневр. В это время работают диверсанты. Местность разбита на квадраты. Задача очистить коридор, чтобы не осталось ни одного живого человека. А там посты, прифронтовая полоса. Надо вырезать всех. Потом уже танки идут, никто не видит и не слышит, потому что нет никого. И выходят там, где никто не ждет, за десятки километров. Наступление, танковый прорыв. Немцы хватятся, а связи нет, все посты вырезаны. Партизаны, ахтунг. Зондер-команды лес прочесывают, партизан ищут, а их не было. Партизаны глубоко в тылу, а в прифронтовой зоне мой дедушка ножом работал. Время – это сила. Если уметь пользоваться.
- При чем тут время?    
- Сама подумай. Блокпосты – это вооруженные солдаты, у них автоматы, пулеметы, они настороже, проводная связь, ракетницы, а диверсанты идут тихо, с ножами. Зачистить квадрат, снять часовых. Приказ выполнил, можешь не возвращаться. А у деда 26 забросов. Возвращался из ада. Иногда один, иногда с товарищем. Их в санчасть, по кружке спирта. Пьют залпом. Отключатся, очнутся, снова кружка, спирт кровью пахнет, с потолка капает. Пьют и пьют, пока кошмар с явью не перепутается. Они ведь не только посты резали, это на карте карандашная линия, а на местности? Там хутор или пасека, где немцы, где полицаи, мирные жители попадут, а вырезать надо всех, разбирать некогда. От Москвы до Берлина дедушка прошел с одним ножом. Сколько душ погублено в тех коридорах, никому не известно. 
- Ничего себе, дедушка!
- А ты бандитов жалеешь. Поэтому Жуков – маршал Победы.
- А дедушка не любил сочинять? Про подвиги на войне.
Ермаков не собирается убеждать, просто поясняет.
- Зачем на себя наговаривать? Наоборот. Часть секретная, штабные писаря не в курсе. Наступление, люди батальонами гибнут, бумажку выпишут, а он уже на другом фронте. И пистолет у деда был именной. Тоже сочинил? Я этот пистолет в руках держал. Маленький был, а помню. Зачем деду врать. Или бабушке? Она рассказывала, как после войны он матушку мою за ногу схватил и головой об стену ударил. Наотмашь, как куклу. Чтоб не плакала. Родную дочь!
- Ужас.
- Маме года три, плохо жили, худенькой была, весу никакого, ковер на стене, смягчил удар. Больше при нем не плакала никогда. Суровый дед.
- Что водка делает.
Ермаков удивляется.
- Причем тут водка? Характер такой. Потом в город переехали, квартиру дали. Он стрельбу открыл, в потолок. Дом высотный, первый этаж. Менты оцепили, военных вызвали. Дед опомнился, пистолет в руках, солдаты окружают. Пистолет на тумбочку положил, руки поднял. Солдатики ворвались. Повалили, спеленали как гусеницу, чтобы надежней. А деду за 70. Лежит на полу. Чего еще? Капитан пистолет увидел, надпись читает. От маршала Жукова? Где пистолет взял! И пнул дедушку в бок. А дедушка на полу связанный. Зачем пинать? Дед встал на лопатки и пятками его. В челюсть. Солдатики с автоматами налетели. А он связанный и пьяный. Кому сустав выбил, кто за бок держится, кто на полу корчится, капитану челюсть сломал. Прикладами его успокоили.
- Посадили?
- В специальной клинике держали. Сообразили, что дедушка не простой, справки наводили. Нет такой части. Потом нашли, подтвердилось. Номер части, пистолет. Ствол в музей сдали, пить завязал. Только прожил недолго. Лучше бы пил! Перестройки не выдержал. За что людей резал, за что воевал? Мама сказала, дед похоронки сжег и умер. Он на рыбалку ездил в деревню, на мотоцикле. Сядет на берегу с удочкой и смотрит на дом. Ель там высокая, черемухи куст, я в детстве там от деда прятался. Съездим как-нибудь. Еще не обустраивал. 
Элла выдерживает паузу.
- А мама где?
Ермаков смотрит на дорогу.
- Бабушка с мамой следом ушли. Опухоль в голове. Может, последствия того удара. Всю жизнь боли головные мучили. Мигрень. Я один на свете остался. С Меркуловым познакомился, сошлись по случаю. Страну надо защищать. Сегодня от внутренних врагов, они страшнее. 
- А папа у тебя где?
- Нет его. – Ермаков молчит. – Никогда не было.
- Игорь Валентинович сказал, ты с женой развелся?
- Семью подставлять нельзя, вот и развелся. Чего это он?   
КрАЗ проезжает указатель с обозначением соседней области, замедляет ход. Срабатывает сигнал вызова. Ермаков включает переговорное устройство.
- Да, Сохатый! На связи. Что там у тебя?
- Отлить надо, приедем скоро.
- Налегке веселее! Да, Йога? Тормози, Сохатый.
КрАЗ включает сигнал поворота, прижимается к обочине.

•

Придорожное кафе. Пустой зал, за столиком двое. Щепкин (лет 65) похож на обычного пенсионера. Филин (средних лет) белобрыс и лохмат, пальцы татуированы. В руке непрестанно вертит нож-бабочку, мастерски играет с ней.
- Федор Михайлович! Мы кого тут ждем?
Щепкин неодобрительно смотрит на щелкающий нож.
- Тагирова ждем, бизнесмена одного.   
- Брезгуете? Мангал на трех тачках прибыл, пехоты взвод. Кто он такой? Тагиров. Барыга? – Филин перестает бряцать ножом, смотрит за окно, выпрямляется, снова начинает крутить. – Скажите честно, Щепа, а то впишусь не по адресу. Я правду-матку в глаза режу, хочу ознакомиться с регламентом.
- Резать никого не надо! Ты слушай меня, Филя, выполняй, что скажу. Мангал за Сафарова интересуется. Замочили года два назад, общак взяли, нам предназначался, договоренность была. Менты концов не нашли, тут информация проявилась, что баба Сафарова при Тагирове экономистом работает. Чуешь поворот? Мангал наедет на Тагирова. Хватит брякать! В ушах звенит, как ребенок с балалайкой.
- Ребенок? – Филин прячет нож. – Я чемпион мира! Мастер спорта по вырезанию печени. Значит, Тагиров общак взял? Мангал без анестезии башку оторвет. Поганый народ, барыги. Общак взял, еще с бабой спит! Теперь в гости едет? Интересная стрелка! Рандеву с пристрастием. 
Щепкин выбивает из пачки папиросу «Беломорканала», продувает гильзу. На тыльной стороне ладони уродливый шрам-рубец, натянувший кожу до самой кости.
- Надо выяснить, под кем Тагиров работает. Раньше под Сафаровым был. Там другая область, а здесь наша земля, он рудник покупает, добычу согласовать хочет. Один не приедет, с представителем. Мангал попрет буром, мы вмешаемся. Если Тагиров не захочет, пусть Мангал исполнит свой бандитский долг, а мы честное воровское имя подтвердим, свою бескорыстность.
- Мангал воров не признает! Вдруг не послушает, возьмет барыгу под себя, – Филин щелкает зажигалкой, подносит Щепкину огонь. – Бандит серьезный.
- А сам ты кто? – вор прикуривает, смотрит поверх очков. – Форсу много, не люблю.
- Обижаете. Я воров уважаю! Завсегда с почтением. Будьте уверены. 
Щепкин задирает голову назад, выпускает дым к потолку.
- Между прочим, Филя. Я воров сам не признаю.   
- Вот тебе, бабушка, и Юрий днем! Вы что говорите, Федор Михайлович, мороз по коже от удивления ваших слов. Воров не признаете? Кому другому, я бы пулю в лоб. И пером расписался.
Старый вор укоризненно вздыхает.
- Юрьев день, Филя, это когда крепостное право отменили, давно было, в 19 веке. Ты не понял. Воровские законы я соблюдаю, только воров не признаю.   
- Мне не понять вашего ума полета, – Филин дипломатично молчит. – Только лучше бизнесмена на трассе взять. На березе проще. Здесь не опасно для следствия? Дальнобойщики заезжают, кафе с блинчиками, толчок теплый. Свидетели. Присутствие чужих глаз. В лесу к березе привязать, бензина плеснуть, печень пощекотать, все расскажет! А нет, спичку в нос, и руки чистые.
Щепкин корявым ногтем сбивает пепел на ладонь, вытряхивает в пепельницу.
- Кафе закрыто на учет. Люди Мангала случайных людей не пустят. Нам нужен разговор, а не мочило в зимнем лесу. Мало ли, кто за ним едет, вдруг менты на связи, там и повяжут, хороводом поставят вокруг той березы, не отвертишься, а здесь случайная встреча, не докажешь. Мне, Филя, на нары попадать нельзя, по УДО гуляю. – Щепкин смотрит на Филина. – Ты не трусишь? Может, голодный? Разрешаю для присутствия духа. В кабинете водка, хозяин пьяный спит в подсобке. Может, уколоться желаешь? Рассчитывать не на кого. Мангал бандит, по дури всех завалить может, на Тагирова списать. И деньги приберет. А тебе я верю.
Филин смотрит в сомнении, снова достает нож, начинает играть.    
- Вы знаете мою сомнительную репутацию. Наркоту не потребляю, от водки зашился. Перед разборками не ем и не пью. Вдруг пуля или перо в бок? Врачам в кишках копаться. Им неприятно будет.
Щепкин кивает, насчет щелкающего ножа и мелькающего лезвия не возражает.
- Так бы и беседовал! Ты не кишка, уже хорошо.
- Не кишка?
- Кто пожрать любит. Настоящих воров не осталось! Ночной ликбез тебе по дружбе. Воры в законе – это советский парадокс, нигде в мире нет. Сталин его породил, с ним и умер. До Революции бандитом был, банки грабил. Эксами промышлял. Экспроприацией капиталов. К власти пришел, народ как удержать? Собрал авторитетных людей того времени, и заключил договор. Бандитская власть на воле, воровская в лагерях, разделение по колючке. Отсюда и пошло, воры в законе.   
- Со всем уважением, Щепа, – Филин даже про нож забыл. – Воры против власти.
- Это как бы зеркало, отражение. Ты наколки вспомни. Профиль Сталина на груди. Погоны на плечах, звезды воровские. Чекисты знаки отличия напоказ носят, а у воров на голом теле. Власть бандитская на свободе, а у воров симметрия. Правила соблюдались строго, иначе гад, сука. Нельзя работать, политикой заниматься, газеты читать, с властями сотрудничать, иметь жену, дом, имущество. Песню знаешь? И за борт ее бросает, в набежавшую волну. Кого бросает? Княжну персидскую. Почему? Демонстрация духа. Показалось разбойникам, что променял атаман волю-вольную на богатство и жену персидскую. Тут бы ему импичмент сделали, зарезали. Вот и выбросил за борт, чем вернул к себе уважение. Отсюда песня, не на пустом месте живет, эпос народный. Воры соблюдали правила. Мало кто знает, даже из воров, кто они исторически. Воровские законы, по сути, заповеди христианские. 
- Как можно оскорблять!
- Кого, Филя. Воров или Бога?
- Бог не одобряет воровской промысел. Батюшка так говорит.
- Нашел кого слушать. Ремесло для пропитания тела, воровская идея для духа. Птицы Божии не сеют, не жнут, а пропитание имеют, это из Евангелия. Воры верх держали, тогда бандиты устроили войну сучью. Честных воров резали, кувалдами били и убивали. А сегодня воры в законе замки строят, яхты покупают, бизнесом занимаются, это коммерция, последнее дело по понятиям, воры во власть идут, в политику лезут. Какие воры? Бешбармак конский. В старые времена жизнью отвечали, а сейчас корону купить можно... Ага! Едут. – Щепкин гасит папиросу в пепельнице, смотрит в окно.
В темноте показались далекие огоньки фар.
- Ты с Мангалом повнимательней, Филя. За спиной не оставляй. Пехоты много, за деньги пришьет кого угодно. Он бандит. Банкира на углях испек, живьем. Еврей хорош, на бабки кинул. И опять Библия. Не убий, не укради. Моисей людей тысячами резал, своих евреев, которых из Египта вывел. Жены служанками у египтян были, перед исходом золота взяли, везли телегами, вот и погнался фараон. Разве не воры? Фараон их с миром отпустил, они обокрали. Водил по пустыне 40 лет. Смех. Земля по Экватору 40 тысяч, три километра в день. Компаса нет, солнце в пустыне кончилось? Он блудил, чтобы власть не терять, привел, когда терять нечего. Жулик и вор, значит, и Бог с нами. Встречай гостей!

Продолжение следует.