Цугцванг 4

4 СЕРИЯ

2016

Секачев нажимает кнопку звонка. Дверь открывает Марина Сергеевна, поправляет очки.
- Здравствуйте, – Секачев достает из-за спины букет в целлофане. – Москвичей принимаете?
- Здравствуй, Толя, – особой радости хозяйка не проявляет. Секачев мнется.
- Думал, обрадуешься. Сколько лет не виделись, совсем не изменилась. Я пройду, чтобы не на пороге. Извини за вторжение? Я ненадолго.
Марина Сергеевна уступает дорогу. Секачев заходит, отдает цветы, спешно закрывает дверь, поворачивает замок, нажимает кнопку стопора.
- Так рушатся семьи, – замечает хозяйка. – Проходите, гости дорогие! Можешь не разуваться. Спасибо за цветы. Я их в вазу потом поставлю, когда уйдешь, чтоб не задерживать. Почему на перроне не подошел? Конспиратор.
Секачев все же разувается, надевает тапочки, откашливается.
- Ну! Ты сына встречала из армии. Компания у вас. Я думал, ты меня не заметила?
- Не заметила. Платон уже дома сказал. Проходи. Чай, кофе?
- Не стоит. Я ненадолго, тороплюсь. Что ты сказала насчет конспиратора, – он проходит в гостиную, перепуганная кошка шмыгает под диван. Он садится в кресло, смотрит на фотографию Платона. Ждет, пока Марина Сергеевна расположится на диване. – Семьи рушатся. Ты, о чем?
- Привычка у тебя дурная! Двери на защелку закрывать.
- Действительно. Привычка, чтоб не зашли часом гости непрошенные. А что?
- Он и не помнит, – Марина Сергеевна опускает со лба очки на нос, смотрит изучающе. – И не стыдно? Конечно, 20 лет прошло. Зачем помнить?
- Марина, честно не помню.
- А я каждый день тебя поминаю, недобрым словом. Явился вот так же, с цветами, еще и с водкой. Леню ждал, выпил и развезло, прилег на диване. А он приходил в тот вечер. Ключом не смог открыть. Караулил в подъезде, пока ты не проспался. Встал и вышел, а бутылка и цветы остались. Леня словом не попрекнул. Когда развелись, обмолвился. Раньше, говорит, надо было думать, когда с моим другом на защелку закрылись, водку пили и кувыркались. Он перила грыз, потом лучшего друга увидел, из квартиры выходит. Ты мимо прошел, не заметил, что смерть за углом стояла. Так, о чем ты спросить хотел? Друг лучший. Ни разу не появился! И на похороны не приехал. 
Секачев сидит обескураженный. Марина Сергеевна со злорадством повествует.
- Мы только-только переехали, квартиру купили. Думали, заживем! И все рухнуло. Леня раз только и показался, даже в гости не зашел. Сына посмотрел, ничего слушать не стал, исчез с концами, а потом сгорел. Пил и допился. Знала бы тогда, я тебя с лестницы спустила. Ну! Зачем явился гость московский? 
- Извини, – Секачев приходит в себя. – Я, правда, не помню. Мне он тоже ничего не сказал, да и когда. Я попрощаться приходил, в Москву уезжал. Черт попутал, напился. Из-за чего? Ты мне нравилась. Даже завидовал! Но дурных мыслей не было. Чтобы в постель там.
- Да куда уж! Ты маленький был, стеснялся, а наговорил ужасов, пока на кухне сидел. На прощание отомстил? Тоже мне, друг-разведчик. Разве можно так напиваться, – Марина Сергеевна отчитывает его, словно нашкодившего мальчишку. – Все секреты выболтал. Леня меня не любит, женился для конспирации, а ты надежный. В Москву звал, как устроишься, вместе с сыном. И ничего не помнишь. А я-то дура. Ревела ночами. Сейчас-то как? Семья, дети. Внуки?
- Женился, потом тоже плохо, дочь в Англии. Больше не женился. Пуганая ворона на воду дует, – Секачев криво улыбается, обозначая шутку. – А у тебя как. Есть кто-нибудь? – возникает неловкая пауза. – Я тогда наговорил, если честно, от черной зависти. Леня в тебя влюбился, ему повезло. А где Платон? Я думал, вы вместе отмечаете. Как же он маму оставил? Больше года не виделись.
Марина Сергеевна сидит в задумчивости, смотрит на Секачева.
- Платон с друзьями уехал. Думаешь, Ермакову повезло? Странно! Мертвым не завидуют.
- Я не в том смысле. А куда Платон уехал, не секрет?
- На коттедже хотели посидеть, с друзьями. Вечером в клуб собирался. Сестра объявилась по интернету. Толя, ты его не впутывай в свои дела. Опять ловите кого-то, выслеживаете. В Москву парня зовешь! Не стыдно? Собьешь с пути, и бросишь.
- Сестра! Какая сестра? Марина, никого я не брошу, костьми за Платона лягу. Пусть сам решает, но тут дело государственной важности. Я специально из Москвы приехал.
- Даже так, – глаза матери темнеют. Кажется, она готова выгнать его взашей, а то и под задницу. – Никак не уймешься. Всю жизнь разрушил. Леня погиб. Мало тебе! За сына взялся?
- Марина! Что ты такое говоришь?
- Я шрам у него видела, на спине. Ничего не говорит! Что за дела у вас?
- Платон нужен сегодня, на один вечер. Это важно. В поезде мы обменялись цифрами, но он телефон отключил. Или дома забыл? Не доступен.
- На вечер? Он сказал, ты хочешь эксгумацию делать. Объясни, зачем.
- Ты сама знаешь, тайна следствия, в милиции работала. Эксгумация, чтобы установить, кто погиб, Леня или кто другой. Отец и сын, экспертиза покажет.
- Ничего она не покажет, – Марина Сергеевна отворачивается.
- Почему не покажет. Останки царя, мумии идентифицируют, кости мамонтов.
- Я тебе скажу, чтобы отвязался от нас раз и навсегда. От меня и моей семьи. Надеюсь, ты оценишь и поймешь правильно, болтать не будешь. Платон не сын Ермакова, он приемный отец. Понятно? Оставь ребенка в покое. Я требую! Если будешь настаивать, у меня есть связи, никакой тесть тебе не поможет. Вылетишь из органов, где бы ни служил.
- Что? – Секачев недоверчиво улыбается. – Платон не сын Ермакова? Знаешь, Марина, сколько живу. Что за эквилибристика? Не шути так. Чей же он сын.
- Во всяком случае, не твоя забота.
- Что? – лицо Секачева вытягивается шлангом. Марина Сергеевна радуется.
- И этого ты не помнишь? Приставал как Чикатило, еле отбилась! Хочешь, припомню? Как вербовать вздумал, чтобы на мужа стучала. Сказал, что он убийца, бандит.
Секачев открывает рот, не решается возражать.
- Обойдемся без эксгумации. Часы!
- Что часы?
- От маршала Жукова. Лосев их тебе вернул. Можешь показать?
- Показать могу, – она достает коробку, смотрит. – Платон взял, ничего не сказал, странно, – она вытягивает кулон на цепочке. – Леня подарил, вас побили из-за нас. Сразил он меня. Шрам на лице, глаза злые, а сердце доброе. Наговорил ты на него! Стыдно, Анатолий, – тон у нее учительский. 
- Ты его любила? – Секачев тянет руку за кулоном. – Разреши.
- Зачем тебе.
- Пожалуйста! Для экспертизы.
- Любила или нет, какая разница, – она с неохотой отдает кулон. – С возвратом. Это снохе будущей, подарок. Вернешь? С тебя сбудется. Обещаешь, или расписку взять?
Секачев рассматривает кулон, убирает в папку.
- Обещаю! А все же. Кто отец Платона?
- Этого никто и никогда. Не узнает, – хозяйка поднимается. – Спасибо за цветы! Скоро экзамены, готовиться надо. Платон тебе позвонит, как только появится. Не проговорись про отца, сама скажу. Он телефон дома забыл. Всего доброго, Анатолий Львович!
Кое-как открыв заклинившую как назло защелку, Секачев кивает на прощание, бочком выходит за дверь, и по-мальчишески бежит вниз, прыгая через три ступеньки.

•

Небольшой коттедж в строительных лесах. Стол на веранде под открытым небом. Платон с Данилой жарят шашлыки во дворе. Там небольшой столик, скамейка. Данила машет картонкой, разгоняя жар.
- Что собираешься делать?
- Не решил еще.
- Давай к нам!
- Спецназ, конечно, весело. Только скучно.
- То весело, то скучно! – Данила заливается. – Ты уж определись. Военная полиция. Куда еще?
- В спецназ по здоровью не пройду. – Платон смотрит на Романа с Лерой, которые возвращаются с лесной прогулки, закрывают ворота. – У них что, любовь?
Данила отмахивается картонкой от дыма.
- Лера-то? Очередная пассия! Это она думает, что любовь. Как же! Ромка их меняет, как тапочки, раз по сезону. Помнишь, смеялись? Старше нас, краснел в школе, стеснялся, стихи читал. Теперь не читает! На коттедж возит-отвозит, стройку показывает, цветы-конфетки, а как капризы да намеки начинаются, типа, пора в Загс, уезжает в командировку и сразу номер меняет. У него две симки, одна служебная, другая амурная. И все, нет Ромы! Испарился. Лера думает, веревки вьет, как бы не так. Военная прокуратура! Может пристроить, допуск сделает, в компьютерах ты шаришь, образование техническое. Рома помощник прокурора! Месяц-другой отдохнешь, здоровье поправишь, больничную справку сделаем. Как там, тяжело? На войне. Мечтаю!
Платон переворачивает шашлыки, сдвигает в сторону.
- Даня, не грузи. Не отошел я еще, вспоминать не охота. Проверками замучили. Как-нибудь поговорим. А что Андрюха? Опять жена не пустила? Вообще-то мог бы и приехать.
Данила философски разводит руками.
- Он дежурит сегодня, в больнице лаборантом работает. До свадьбы Настя еще ничего, нас терпела, а сейчас видеться не дает, реально. Лютая баба вообще! А с ним сюсюкает. Беременные, они такие. Глупая женщина! Разве можно без друзей жить? Вообще не понимаю беременных. Они все такие, что ли. Никогда не женюсь!
- Слышь, Даня? У меня сестренка объявилась. В интернате выросла. Отец с мамой развелись, потом он погиб. А тут сестра, сводная. Короче, ей 18 лет. Должна позвонить. Вечером смотаюсь до города, в клубе встретимся. Постараюсь сюда привезти. Стесняться будет, а ты парень веселый. Я теряюсь немного в городе. Ты все-таки с братом рос, сестры у вас двоюродные, умеешь с девчонками обращаться. Поможешь?
- Да ладно ты. Скромняга нашелся! – Данила заливается. – Кристина-то как, не звонила?.. Ну еще бы, вице-мисс. Забудь, дура она. Не понимает. Мама не говорила? Она с Аликом спуталась.
Подходят Рома с Лерой.
- Мальчики! Как вкусно пахнет. Я за тарелками!
Роман провожает подругу озадаченным взглядом.
- Платон! Опять вычислили, на этот раз по нашим телефонам. Я с Лерой специально выходил за ворота. Та же самая тачка, стоит на выезде, Реутов.
- Да я ему уши на кардан намотаю! – Данила в нетерпении подпрыгивает. – На выезде, говоришь?
У Романа звонит телефон, он отвечает, молча слушает, прикрывает трубку, смотрит на Платона.
- Полковник Секачев. Будешь разговаривать? Он знает, что ты здесь.
- Давай. – Платон берет трубку, отходит, разговаривает в стороне. Друзья смотрят со спины.
- Ни хрена себе, – Данила становится серьезен. – Что это значит?
- Его с Москвы ведут. Сейчас расскажет.
- Парни, тут история. – Платон подходит. – Полковник один помочь просит. Он из контрразведки. Вечером встреча в клубе, подстраховать надо. Шпиона одного ловим, иностранца.
Данила возмущен до глубины души.
- Это он наружку прицепил? Еще помощи просит!?
- Тут все запутано. – Платон отдает Роману телефон. – Насчет Реутова я полковнику высказал. Сейчас снимет наружку, даже извинился. Вообще-то я сам виноват, должен был позвонить, телефон дома оставил.
Возвращается Лера с тарелками.
- Рома! Помогай, нечего тут бездельничать, – командует она. – Шампуры горячие, вот нож, надо мясо снять на тарелки. Мальчики, к столу! Там все накрыто, руки мойте.
- Сама-сама! – Роман отмахивается. – У нас разговор.
- Тогда отойдите, мальчики! Не мешайте женщинам готовить.
Парни отходят в сторону, разговаривают.

1994

Двухъярусная квартира, не обустроенная после капремонта. Тимур Сафаров (лет 35) сидит на втором этаже возле открытого сейфа, достает пачки денег, составляет стопками на столе. С помощью калькулятора суммирует, заносит запись в тетрадь, подготовленную партию складывает рядами в клетчатую сумку, с какими путешествуют челноки, потом с ними бомжи ходят. От подсчетов его отвлекают удары внизу. Элла (лет 19) в спортивных трусах и мужской майке прыгает вокруг боксерского мешка, подвешенного с краю балкона.
Сафаров ворчит себе под нос, наконец, сумка сложена до верха, в сейфе остались деньги в разнокалиберных по толщине пачках, обтянутых резинками с вставленными бумажками. Он встает, приподнимает сумку за длинные ручки, чуть встряхивает, денежная масса оседает. Он застилает сложенные пачки газетами, сгребает из сейфа остатки денег, укладывает без пересчета. Теперь сумка набита до отказа, он кое-как застегивает молнию. С усилием приподнимает сумку. Заглядывает в тетрадь, подводит окончательные расчеты, выписывает на отдельный листок общие суммы. Смотрит, прикидывает в уме. Снова прибегает к помощи калькулятора, отдельно пишет общую сумму, обводит кружком. Получилась число с нескончаемым множеством нулей, которые требуется считать отдельно. Теперь он вполне доволен, спускается вниз, где Элла с фигурой подростка прыгает вокруг мешка.
- Киска! – кричит он, хлопает в ладоши. – Хватит, тренировка окончена.
Элла не обращает на окрик внимания. Сафаров наблюдает.
- Танцевать надо на цыпочках, бей кнутом, чтобы волна катилась от бедра, с поворотом в кисть! Да не так.
Элла злится, подсказки выводят ее из равновесия, она чуть не падает, но снова начинает с остервенением колотить мешок. Наконец, руки бессильно опускаются, повисают плетьми. Она снимает перчатки, исподлобья смотрит на спортивную фигуру приятеля. Сафаров играет мускулами, танцует перед ней, наносит несколько стремительных ударов по мешку.
- Поняла? Вот как надо!
- Я боксом не занимаюсь.
- А что ты тут делаешь? Душ прими, надо бутерброды сделать. Человек на пять! Нет, делай на десять, и умножь на три. Штук 30, по кругу. Хлеб и колбаса, сыр нарежь, буженину. Сейчас пацаны заедут. Перекусят. Чайник большой поставь! Чтоб не ждать потом.
- Сам поставишь, сам нарежешь, я тебе не кухарка.
Сафаров хмурится.
- Киска. Сегодня хороший день, не порти настроение!
- Мне по фигу твое настроение. Мой папа погиб, а ты кто? Бандит, тебя в зоопарке надо показывать, и табличку повесить. Бывший чемпион! Его убили бандиты. В ресторане покушаете! Я вам не буфетчица. Денег хватит, пересчитал? Могу занять пару сотен. Больше нет. Я в душ.
- Стоять! – Сафаров говорит спокойно, только желваки на скулах играют, и стальные глаза превращаются в чугун. – Со мной так не разговаривают. Никто и никогда. Твоего папу зарезали хулиганы. Не бандиты. Я их наказал. Ты на скакалке прыгала, с косичками, папу твоего знал, жили по соседству. Он тоже спортсменом был. Менты не нашли, а я их нашел, хулиганов этих. На твоих глазах их забили палками. Увезли и закопали. Зачем ты меня оскорбляешь?
- Я не официантка, – Элла сбавляет тон. – Ты тоже не оскорбляй. Не получаются удары, а ты дразнишься. Подумаешь, чемпион. Мне бокс не нужен! Я хочу рукопашный бой.
- Иди сюда, – Сафаров смягчается, протягивает руки. – Это совсем другая техника. Если хочешь, наймем профессионала, научит. Только зачем тебе? Не женское это дело, кулаками махать. И деньгами меня не попрекай! Их достаточно, я тебя не балую, берегу. Терпеть не могу блондинок. Сегодня выхожу на самый верх, выше некуда. Понимаешь? Город мой. С ворами решено, в общак сумму сдам. Чемпионом не стал, и не надо. Пойми, пацаны уважают не ресторан или силу, а душевное отношение. Именно вот так, бутерброды на кухне, на подоконнике. Они многое повидали. Разные люди, плохие и хорошие, но все ценят, когда вожак нос не задирает. Это не просто уважение! За это жизнью рискуют, даже умирают. А спуска я никому не даю. 
Она сбрасывает перчатки на пол, медленно подходит.
- Даже мне?
- Тебе в первую очередь, – он улыбается, ждет поцелуя. – Потому что уважаю. Ты упрямая и смелая, почти как я, меня не боишься. А меня все боятся!
- Уважения мне мало. А любовь?..
Она бьет его кулаком в нос, кулак пролетает мимо, только ухо задевает. Он ловит ее запястье, не отпускает. Теряя равновесие, она бьет его другой рукой. Он перехватывает, держит ее за обе руки, медленно притягивает к себе, лица соприкасаются, только она ростом ниже. Упираясь, она подгибает ноги и наклоняет голову. Сафаров, шутя, ее удерживает, вдруг она выпрямляется и, как пружина, бьет головой в подбородок. Удар ошеломительный! Сафаров выпускает руки. Она вцепляется растопыренными пальцами ему в лицо, коленом бьет в пах, удерживает локоть, проводит подсечку, Сафаров падает. Она прыгает ему на грудь, оседлав его, обхватывает голову, припадает всем телом, и целует весьма страстно. Он не сопротивляется.

•

Сыплет мелкий снежок. Возле трансформаторной будки стоит Москвич-сапожок, кузовом обращенный к подъездам. В задней дверке вертикальное оконце, забранное металлической сеткой. В кузове расположились трое друзей. Зимние костюмы, шапочки задраны на лоб. Лосев, подогнув ноги, лежит посреди кузова на куче ветоши, двое сидят по краям на внутренних выступах крыльев. 
- Третьи сутки торчим! – Лосев двигает берцами. – Ног не чувствую.
- Пни печку, вдруг заработает. – Ермаков наклоняется самому к окошку, на лицо падает свет, через мелкую решетку осматривает безлюдный двор.
- Аккумулятор сдох, – Секачев подается грудью вперед, разминает пальцы. – На горшок бы сходить. По-человечески! Не ценят люди комфортных условий. Унитаз бы сюда. Я воздух освежу. Леня! Расскажи что-нибудь, отвлеки партер.
- Имей совесть, Секачев! Задушишь, – Лосев поднимается и, хватаясь за колени товарищей, пробирается вглубь тесного кузова.
- Тихо вы! Машина качается.
Ермаков продолжает наблюдать за двором. 
- Сохатый! – шипит Секачев. – Ломанулся в кусты, ветки трещат. Хотя. Сохатый – это старый лось, мудрый, а ты лейтенант сопливый. Когда станешь полковником или майором, тогда может быть. Мослы длинные, соответствуешь. Еще усы отрастить! 
Лосев садится на канистру в переднем углу кузова, кулаком разминает носы ботинок.
- Пижон ты, – Секачев слегка кряхтит. – Кто в берцах воюет? У них подошвы толстые, кочку не чувствуют. Скажи, Леня? Пехотная мина отрывает ноги с берцами, они на шнуровке. А в кроссовках мясо обрывает, кожа лохмотьями висит, зато ноги целые. Мелкие кости срастить можно, прихрамывать, детей из детдома взять, а пятки где возьмешь?
- Снег идет, следов нет. Машина стоит и стоит. Чересчур долго стоит, – Ермаков согнутым пальцем трет веко, продолжает наблюдать. – Секач. Не пугай товарища! Все нормально будет.
- Воздух вышел, – Секачев выпрямляется. – А чего он? Задушишь, совесть. Сам совесть иметь должен. Ночью курить вздумал, это как? Леня, расскажи… Платон ходит уже?
- Пока ползает, 10 месяцев, рано ходить. Как танк по квартире ползает, стулья сшибает. Лежит в кроватке на животе, а ногами по загородке молотит. Рот раззявил, бьет и бьет. Пять минут терпим, десять. Начни останавливать, назло будет. Пенсионер снизу поднялся. Глухой, мох из ушей, ночью телевизор включит на всю катушку, тот еще глухарь, а тут услышал. Опять ремонт затеяли!? Ему под 80, жене за 60, пенсионеры. Так он ей обе руки сломал, как раз под нами живут. Баба его ходила, обе руки в гипсе. Ревнует девушку, ему 80… Тихо, пацан идет.

•

Вид снаружи. Москвич покачивается, внутри сдавленный хохот. Мимо проходит подросток, останавливается, смотрит на автомобиль, раздается собачий лай. Мальчик уходит. 
- Сохатый! – голос Секачева. – Леня-то изменился? Раньше слова не вытянешь. Любовь что делает! Пацана с ходу родили, в общаге познакомились, по фигу мороз. И Витек изменился! Да, Леня? Раньше бабником был, остепенился. Женись, Сохатый! Тебе следователем работать, или в уголовном розыске. Неохота мне, парни, на складах сидеть. Вот бы Меркулов в штат взял, это надежней. Кем, интересно, Платон вырастет, генералом? Зубы режутся. Орет, наверно!
Мимо идут случайные прохожие, жители ближайших домов, голоса смолкают. Никто не обращает внимания на присыпанный снегом пикап.
- На днях часы спрятал. Не догадаетесь, куда.
- Часы от Жукова?
- Ага. Я с ними не расстаюсь, только на ночь снимаю. Тут утром встал, нет часов. С ног сбились, ящики выдвигаем. Куда спрятал? Он не встает, только ползает. В прихожей обувь проверили, туалет. Нет часов! А он голову задерет и лыбится. Рот беззубый. – Ермаков сдержанно зевает. – Ну вот, спрашиваю. Где часы, Платон? Проглотил, что ли? Он голову опустил, на пол падает. От хохота. Тяжелая башка, держать не может.
- И где нашли?
- Не могли исчезнуть, комната маленькая. – Ермаков приближает лицо к самому оконцу, смотрит по сторонам. – Слышу, в унитазе вода журчит. Если рычаг резко отпустить, клапан косо падает. Платон рано просыпается. Крикнет сердито, типа, жрать давайте! Маринка покормит, ползунки оденет, и выпустит, сама снова спать. А он в разведку, что новенького.
- Ну-ну, а с часами что?    
- Заглянул в унитаз, пусто. Где-то должны быть? Проволоку загнул, шарю дальше, за сливом. И пожалуйста! Вытаскиваю, как рыбку золотую, часы на проволоке, брошка мамина нашлась, еще там ерунда всякая. Бросит в унитаз, и воду спустит. Идеальное место для тайника, никакой обыск не страшен. Ноу-хау! Платон изобрел. Собираюсь разводиться, не дело это! На связи.
Включается переговорное устройство, голос Меркулова.
- Внимание, парни. Две машины. Работаем!
- Принято.
Из-под арки во двор заезжают две иномарки с тонированными стеклами, заворачивают к ограждению стройки. Хлопают дверки, появляются бандиты. Кожаные куртки, вязаные шапочки, спортивные штаны, кроссовки. Борман держит на поводке белого бультерьера в пятнах. Тот сразу тянет к трансформаторной будке. Случайная дворняга шарахается в кусты.
- Пацаны! Цезарю отлить надо! – хозяин тянется за поводком. Пес замирает возле пикапа, обнюхивает бампер, глухо рычит. Другие бандиты стоят в ожидании, руки за пазухами, смотрят по сторонам.
- Это чье корыто? Третий день тут торчит!
- С рынка машина! Продукты развозит.
- Взорвать к чертовой матери. Что тут делает?
- Чего ты злишься. Рынок наш! Сперва колеса проколоть. Счетчик включить.
- Давай, Цезарь! Хватить нюхать, – Борман оттаскивает пса к забору, тот справляет нужду, поворачивается всем телом к пикапу, снова рычит, ногами забрасывает место оправки, хозяин дергает поводок. Пропустив собаку вперед, бандиты скрываются в подъезде. Черные шапочки натянуты на лица, Лосев перемещается вместе с канистрой, становится тесно. Ермаков включает рацию, сообщает.
- Пятеро! С ними пес, почуял. Поднялись наверх.
- Третий этаж, кухонное окно, справа от подъезда. Занавеска дернется, сейчас выйдут. 
- Принято, – Ермаков отключает связь, снимает решетку с окна. – Посмотрите на свет! Поморгайте. Бандитов много, растянутся. Сохатый очередь ведет справа, от подъезда. Секач справа, очередь ведет слева! Не подведи, водители будут близко. Перекрестный огонь. Я работаю центр. Главная цель Сафаров, потом Борман. Встаем веером, валим наглухо, с контролем. Сохатый! Канистру приготовил?
Ермаков видит, как в окне третьего этажа отодвигается занавеска, появляется силуэт. Девушка тянется рукой, открывает форточку, поправляет волосы, занавеска опускается.
- Работаем.
Распахивается подъезд, выходят двое, встают ближе к машинам. Выходят еще двое, один с клетчатой сумкой, Борман с собакой. И еще один, это Сафаров. Хищное лицо, стальной взгляд, сразу идет к машинам. Появляется шестой бандит, придерживает автоматическую дверь.
- Тимур! – призывный женский крик из окна дома.
Сафаров задирает голову, смотрит. Бандиты отвлекаются, подъездная дверь защелкивается. Дверки кузова распахиваются, шквальный огонь. Бандиты валятся соломой. Пес мечется на поводке. Из пикапа выпрыгивают трое, ведут прицельный огонь. Один бандит повисает на заборе, другой корчится поперек подъезда. Окровавленные пальцы царапают снег. Сафаров лежит на спине, стальные глаза смотрят в небо. Короткая очередь раскалывает череп, как перезрелый арбуз. Контрольные выстрелы скачут по двору. Пес вцепился в кисть Бормана мертвой хваткой. 
Бойцы сбрасывают автоматы в кузов пикапа. Ермаков открывает канистру, плеснув на ветошь, бросает вглубь кузова. Поджигает ветошь, плотно захлопывает дверки. Друзья с клетчатой сумкой ждут под аркой. Ермаков идет, на ходу видит девушку в окне, она молча открывает рот, а потом уже доносится крик. На выезде из-под арки дожидается «девятка» с работающим двигателем, дверки приоткрыты. Парни вталкивают сумку в салон, садятся сами, хлопают дверки, оглядываются. Кузов пикапа разрывает в клочья, дверки разлетаются по двору. «Девятка» выезжает на проспект, втирается в общий поток. Звенят трамваи. Меркулов тормозит на перекрестке, смотрит в зеркало.
- Никто не пострадал?
- Сафаров готов. Все готовы! Посторонних не было.
Парни срывают шапочки. Встрепанные волосы, возбужденные лица, глаза пылают азартом. Меркулов аккуратно газует, машина плавно трогается.
- Не расслабляйтесь. Свидетели?
- Девушка в окне. Бандитов отвлекла!   
- Это Элла. Сейчас, тачку сменим.
- Ноги отморозил, – Лосев сидит рядом с Меркуловым, наклоняется. – Трясет всего.
- Мы тебе костыли купим, Сохатый! Чтобы не падал наземь перед цыганками! – Секачев хлопает Лосева по спине. – Полковником станешь, возьмешь на службу? С крещением тебя. Бормана завалил! Пса-то зачем? Цезарь все-таки.
Лосев чувствует вину, оправдывается.
- Боялся, в ногу вцепится, страшный пес. Берцы жалко, новые. А Борман заслужил! Нас поломали, за что? У меня теперь нос кривой, штырь в ключице, когда еще вытащат.
- Пижон ты, Сохатый! Нос у него кривой, красавец-мужчина. Усы отрастишь! – Секачев настолько взвинчен, что не может сидеть спокойно, подпрыгивает на сиденье. – Живем, братцы!
«Девятка» сворачивает во дворы.

•

Школьное здание в три этажа, вечер. Окна горят по три в ряд, большинство не освещены. Друзья заходят в школу, двое в военной форме, со стула встает возрастной охранник.
- Вы к кому, товарищи. Шефы, что ли?
- Нам нужен Игорь Валентинович.
Охранник заглядывает в журнал пропусков.
- Учитель истории? Он предупредил. Проходите. Гардероб не работает, поздно. Идите сразу наверх. Второй этаж, с лестницы налево, по коридору 25 кабинет.
- Я что-то не врубаюсь, – Секачев снимает форменную шапку, друзья следуют примеру. – Учитель истории. При чем тут? Ни фига не понимаю. Месяц прошел, я думал, он вообще свалил. За границу. Послал всех подальше! Сумка тяжелая. Миллионов сколько? Небось, в валюте.
Лосев сердится.
- Ты что. Рехнулся? По себе судишь!
- Уймитесь вы. Пионеры…
Они подходят к 25-му кабинету, робко стучат, заглядывают. Пустой класс. Меркулов сидит за кафедрой, заполняет журнал, поворачивает лицо в очках, встает.
- Заходите, ребята. Чего встали? Дверь закройте.
Друзья заходят в полном недоумении. Дешевый костюм советского покроя, значок на лацкане. Меркулов снимает очки, здоровается с каждым за руку, указывает на парты.
- Присаживайтесь. Удивлены?
Они рассаживаются, шапки кладут на стулья по соседству. Секачев косится на Лосева.
- Нам сказали, вы в КГБ работаете.
- Комитет развалили, нет его, а у меня образование педагогическое, кушать-то надо. Вот и совмещаю, – Меркулов улыбается. – Кто-то должен историю преподавать, обществоведение. Политику, экономику. Иногда пострелять хочется. Исключительно на охоте.
- Или на рыбалке, – Секачев краснеет от неудачной шутки.
Меркулов возвращается к кафедре, поднимает с пола старенький портфель, ставит на кафедру.
- Значит, так. Бандиты в панике, администрацию трясет. Не мог я выйти на контакт. Паузу взял, чтобы вас нечаянно не подставить, хвостики имеются. Если не взяли сразу, можно вздохнуть, но и тянуть нельзя. Сейчас получите указания на ближайшее время. Слушайте внимательно. Будут вопросы, задавайте по ходу. – Он достает из портфеля газетный сверток и стопочку файлов с документами, выбирает один. – Неизвестно, как все сложится, поэтому сразу. Лосев!
Лосев вскакивает. Меркулов усаживает его рукой.
- Садись, Витя. Вот твои бумаги. Рекомендации от кого надо. Городское управление. Ты хотел в розыск, – Меркулов кладет на парту файл. – Тут характеристики с училища, диплом, похвальные грамоты. С места службы возьмешь сам. Сопроводительные документы, все на уровне. Наверно, уже приготовили, завтра же в отдел кадров. То же самое для Анатолия. Вот, держи!
Следующий файл ложится перед Секачевым.
-Ты куда мечтал?
- КГБ вообще-то. Но его же нет? – Секачев с надеждой смотрит на Меркулова.
- В разведку пойдешь? Внешняя разведка. Первое управление того же КГБ. Институт Стратегических Исследований, серьезное ведомство. Прямая рекомендация и личное письмо. Адрес на конверте. Из рук в руки, лично. Не подкачаешь? Работают в самых верхах, в том числе за границей. Разумеется, направят на учебу. Пока жены-семьи нет, кого ждать? Кроме дружков Сафарова. На складах карьеру не сделаешь, это прикрытие. Все, дальше сам. Теперь деньги. Всем по 30 тысяч! Долларов. – Меркулов возвращается к кафедре, разворачивает газету, там пачки долларов.
- Анатолию, – три пачки ложатся на парту. – Пособие единовременное, больше не будет. Советую. В Москве сейчас квартиры дешевые, будут раз в 10 дороже, не прогадаешь. Не вздумай бизнесом заняться! Ум аналитический, но характер азартный. Пролетишь. Ермаков получит столько же. С тобой, Леня, разговор отдельный, деньги независимо от решения. Вдруг больше не встретимся. Так, Лосев! Виктор. Ты пока не устроился, заведи ячейку, завтра же. Таскать доллары в карманах не годится, в общаге у вас вор на воре. В милиции не объяснишь, откуда сумма, – очередные пачки ложатся перед Лосевым.
- Спасибо, дядя Игорь, – бормочет тот.
- Спасибо за спасибо! Заработали. Общее задание всем. Это самое трудное. Служите на совесть! Делайте карьеру. Никаких контактов, за вами могут наблюдать, неизвестно где и когда, и неизвестно кто. Состригут мгновенно, и не узнаете, кто пулю послал. Я сам вас найду, через год. Вы прошли настоящую практику. Это вам не танковое училище. Толк будет из всех и каждого. Никакого криминала! Вопросы?.. Когда все уляжется, начнем работать по-настоящему.
Секачев поднимает руку, как школьник.
- Да, Толя. Спрашивай! Вставать не надо.
- Игорь Валентинович, а что потом? Через год.
- Планы большие! Год на внедрение каждому в свою систему. Конкретная информация не требуется, растете каждый в своем ведомстве. Нас четверо. Есть еще пятый член команды. Можно сказать, октябрятская звездочка. Пятый человек! Зовут Элла, она подала сигнал, тоже прошла испытание. Все операции мы провели автономно, никто из моего бывшего руководства не в курсе. Это понятно? Рты на замок, и ключ в прорубь.
- У нас что, революционная ячейка? – Секачев обескураженно смотрит на друзей.
- Толя, – Меркулов улыбается. – Думаешь, взял с вас подписку, кровью повязал? Вы выполняли приказ. Собственно, так и есть. Другое дело, мой личный риск. Я не стал докладывать по инстанции. Это мера безопасности, выше информация не гарантирована от утечки. Живите, обустраивайтесь, делайте карьеру, там посмотрим. Кто бы ни был наверху, порядок в стране нужен, без работы не останемся. Дело не только в работе, – Меркулов смотрит со значением. – Все в рамках закона.
Секачев не унимается.
- А если кто-то не захочет! Что тогда?
- Имеет право на решение. Год на раздумья достаточно, – Меркулов смотрит на часы. – Ребятки, время, выходим из графика. Еще одно! Требуются кодовые имена, дружеские прозвища, чтобы не вызывали подозрение. Мало ли, встреча на улице. Я могу воспользоваться телефонным звонком, телеграммой, сообщить через третьих лиц. С Витей понятно. Лосев, он Сохатый. Секач годится. Согласны? Я буду Меркель, как бы сокращение. – Меркулов серьезен. – Знакомая одна была, разведчица-перебежчица. А вот Элла? Сейчас под следствием. Вообще-то она рыжая.
- Рысь! Или Лиса? – Секачев перебирает пачки на парте. – Познакомиться можно будет? Потом, когда с консервации выйдем.
- На рысь она похожа. Но тогда зоопарк получается. Рысь, Секач, Сохатый… Девушка с характером, с парашютом прыгает, йогой увлекается, единоборствами, на этой почве с Сафаровым сошлась. Пусть будет Йога. А познакомиться можно, почему нет, но без всяких амуров. Что с Леней? Ему желательно с иностранным оттенком. Алекс, Леонардо, что-нибудь в этом роде.
- Джонсон, – предлагает Секачев. – Сын Ивана!
- Леня?.. Отлично. Все, парни! Витя и Толя своим ходом. Забирайте деньги, – Меркулов выдергивает из портфеля магазинные пакеты с рекламой продуктов. – Можете сюда сложить. Нам с Леней поговорить надо, он задержится. Я сам его отвезу.
Меркулов ждет, пока они соберутся.
- Дядя Игорь! А это что, – Лосев достает из своего файла лист бумаги, поднимает глаза. – Это же моя подписка? Соглашение о сотрудничестве.
- Больше не требуется, проверка окончена. Я мог порвать или сжечь, вы бы сомневались. Сами уничтожите! Вопросы есть?.. Свободны. А вас, Джонсон, я попрошу остаться, – Меркулов смотрит на Ермакова с улыбкой добряка Мюллера. Ермаков находит свою подписку, сворачивает, убирает в карман, поднимается. 
- Это не для меня, – он поворачивается к дверям, оставив на парте свою долю.
- Леня! – окликает Секачев. – Деньги забыл.
- Это не для меня. До свидания, Игорь Валентинович! Спасибо за науку, на меня не рассчитывайте. – Ермаков смотрит на друзей. – Вы идете?
Парни с застывшими лицами складывают свои пакеты. Меркулов подходит к Ермакову.
- Леня, – голос укоризненный. – А как же зенитный комплекс? Ты хотел купить. 
Глаза Ермакова мутнеют. Друзья за спиной Меркулова переглядываются. Кровь с лица Ермакова сходит, шрам белеет, изуродованные уши наоборот, чернеют, словно покрываются серым пеплом.
- Я родиной не торгую, – он трогает шрам под глазом. – Хорошо, я останусь.   
Меркулов поворачивается к приятелям, смотрит на часы.
- Не задерживаю! Садись, Ермаков. Разговор недолгий, но важный.
Лосев и Секачев, наступая на пятки и спотыкаясь, выходят из класса.

2016

Кабинет директора ночного клуба «Алиби». Тагиров по-хозяйски расположился за столом. Алик (лет 25) и Тенгиз (лет 40) стоят перед столом, потупив головы.
- Что за КамАЗ на стоянке? Возле клуба.
- Моющее средство, – Алик кивает на Тенгиза. – Покупатель готовит оплату.
- Тут что, прачечная? Убрать немедленно. Пятница, наплыв посетителей. Нашли куда ставить!
- Сейчас, я позвоню, – Тенгиз отходит к окну с телефоном.
- Пап, ты чего, – Алик смотрит на отца. – Случилось что-то?
Тагиров открывает коробку с сигарами, специальные ножнички.
- Меркулов погиб в ДТП, несчастный случай, – он срезает кончик сигары, щелкает зажигалкой. – Ты хозяин в клубе, угости папу. Коньяка плесни немного, на пару пальцев. 
- Сейчас! – Алик с готовностью подходит к стенному бару. – Тебе со льдом?
- В коньяк лед не кладут. Что там, Тенгиз?
- Арсен не отвечает. Может, пусть пока стоит? Никому вроде не мешает.
- Арсен! Опять марихуаной балуетесь. Тоннами возите? Обнаглели, нельзя рисковать. Отгоните на грузовую стоянку. – Тагиров ладонью приглаживает волосы. – Доконаете мои седины!
- Это коньяк, пап, – Алик ставит перед отцом стакан, кладет пару конфет. – Ты кого-то ждешь?
Тагиров разворачивает конфету, кладет в рот. Начинает сосать, как леденец, рассеянным взглядом смотрит сквозь Алика. Тот мнется.
- Пап! Ты кабинет занял до вечера. Я свободен?
- Нет. Вы здесь нужны, оба. Человека одного жду. Предупреди охрану. Все как обычно, только строго. Никаких происшествий, пьяниц и наркоманов. Дилеров ваших тоже!
- А если постоянные клиенты?
- Не пускать. – Тагиров отпивает коньяк, смакует во рту. Сигара дымится в пальцах.
- Пап, кто он такой? 
- По важному делу, из заграницы.
- ЦРУ?
Тагиров назидательно поднимает руку с сигарой, выпускает дым.
- Больше так не говори! Вслух не произносят. Примерно так, да.
- И он придет сюда? Почему не в офис. Ты бы предупредил! Может, его встретить надо?
- Зовут Джонсон. Как только спросит, проводите наверх. Тенгиз, ты еще здесь?
- Сейчас отгоню, – Тенгиз направляется к дверям.
- Постой.
- Да, папа?
Тагиров смотрит на часы.
- Насчет твоих дружков, уголовников. Расположитесь в Lounge-зоне. Девушки могут пить, вы нет. Никакого оружия. Пистолеты, ножи, чтобы ничего в карманах. Никаких таблеток, порошков, проследи. Могут нагрянуть. Полиция, ФСБ, кто знает.
- Может, пацанов вообще убрать? – Тенгиз хмурится.
- Делайте, что говорю. Люди могут понадобиться, вдруг банда Меркулова. Кто с тяжелыми статьями или под надзором, их чтоб не было.
- Мне не светиться? 
- Джонсон тобой интересовался, желает познакомиться. Если за границей слухи ходят, ты уже засветился, и очень основательно, – Тагиров смотрит на сына. – Оружием торгуешь?
Тенгиз отвечает угрюмым взглядом.
- Какое оружие? Все по закону, папа. Коллекторское агентство, да? Кредиты, мелкие займы.
- Алик! Ключ дай от сейфа, деньги убрать надо. – Тагиров показывает сигарой на саквояж в кресле. – Кстати, у тебя есть девушка из прессы. Кристина, кажется? Впрочем, это все потом, оставь ключ. Будьте в шаговой доступности. Из клуба не отлучайтесь.
Алик отстегивает от связки ключ.

•

Дверь распахивается без стука и приглашения. Секачев врывается в кабинет, как ураган. Алик и Тенгиз оборачиваются. Входят Реутов с Михайловым с пистолетами наготове. Тенгиз поднимает руки. В тишине лязгает железо. Тагиров закрывает сейф, садится в кресло, берет дымящуюся сигару.
- В чем дело, господа?
Секачев показывает удостоверение сыновьям.
- На выход! Оба. Пошли вон.
Братья смотрят на отца, тот сдержанно кивает.
- Выполняйте.
Они выходят. Реутов и Михайлов стоят в ожидании. Секачев поворачивается.
- Подождите за дверью, никого не пускать. 
Оперативники выходят, аккуратно прикрывают дверь. Тагиров вытирает пальцы носовым платком.
- Зачем детей пугаешь. Здравствуй, Анатолий. Давно не виделись. Опоздал! Я про Меркулова. Ждал он тебя, очень ждал, – Тагиров встает, протягивает руку. Секачев вначале выкладывает на стол фотографии. Тагиров убирает повисшую руку, садится, надевает очки.
- Что это?
- Порадуйся!
Тагиров рассматривает фото. Покореженный фюзеляж, обломки вертолета. Труп летчика, окровавленное лицо с чахлыми усиками, второй труп. Дымящийся бензовоз на трассе. Сотрудники МЧС с циркулярными пилами, обугленные тела на носилках. Груда металлолома на автопогрузчике. Тагиров снимает очки.
- Почему я должен радоваться? Грустно видеть.
Секачев забирает снимки, складывает в папку.
- Деньги приготовил?
- Какие деньги, – Тагиров берет сигару.
- Чемодан в сейф убрал. На моих глазах, только что. 
- Сыновей выгнал, про деньги спрашиваешь.
- Меркулов мертв, исполнители тоже, заказ исполнен. 
- Звонить адвокату? – Тагиров смотрит сквозь дым, кладет сигару. – Меркулов разбился, я ни при чем. Или Лосеву звонить? Ты бы присел, Анатолий Львович. Здороваться не хочешь, объясни. Прошу! – Тагиров указывает на кресло, где недавно стоял саквояж.
Секачев проходит к двери за спиной Тагирова, пытается открыть, ручка не поддается.
- Комната для разврата?
- Клуб не мой. Если хочешь обыскать, предоставь ордер. Звонить Лосеву или адвокату?
- Чего там! Звони Сафарову, – Секачев убирает пистолет, садится на стул. – Скажи, будешь денька через три. Там аллея бандитская, по статусу ты не тянешь. Сафаров похлопочет, место нагреет. Вы же по соседству жили!
В глазах Тагирова мелькает беспокойство.
- Загадками говоришь. Почему через три дня?
- Похороны на третий день бывают. Или ты мусульманин, у вас иначе, – Секачев смотрит на часы. – На Лосева не рассчитывай. Ты вертолет подарил Меркулову? Взрыв в системе отопления, бензовоз твоей компании! Исполнителей убрали, концы в воду? Несчастный случай или покушение, пока не установлено. Рассказывай, потом будет поздно.
Тагиров берет погасшую сигару, не спеша раскуривает.
- Устанавливайте, предъявляйте, подключу адвокатов! Приехал тут, угрожаешь.   
- На юбилее состоялся разговор, есть свидетели. Меркулов послал тебя. Ты дал команду! Меркулова устранили. Деньги приготовил за ликвидацию, Джонсона ждешь. Кто он, организатор? Мы тоже подождем. Что скажешь? 
- Уберите разборки из моего клуба. Найдите другое место.
- Сотрудничать не желаешь, значит, – Секачев достает новые фотографии. – Этих людей ты знаешь. Кто из них Джонсон? Не отпирайся. 
Тагиров не думает отпираться.
- Вот этого знаю. Пилот вертолета, фамилия Губарев. На фото шрам, в жизни усы. Второй – Джефферсон, вертолет сопровождал с документами. Оба разбились? Не повезло. Виделись один раз, когда акт подписывал. Лично не знаком ни с тем, ни с другим. Подписал и все. 
- Уверен? – Секачев тычет пальцем в Браузера-Джефферсона. – Посмотри, как следует, очки не надел. Может, это Джонсон? Они погибли, не бойся. Для тебя это выход.
- Я оплатил счет, подписал акт. Летчика видел на юбилее мельком, они с Эллой над озером летали. У меня вообще нет штатных пилотов. Бензовоз? По региону десятки машин ходят, сотни по стране. Ищите, допрашивайте, выясняйте. С Меркуловым договорились встретиться в выходные. Его не устроили некоторые условия, вопрос решаемый, он тебя ждал. Зачем мне заказывать его? Себе дороже.
- Меня интересует Джонсон.
- В глаза не видел, – Тагиров раскуривает потухшую сигару. – Разговаривал один раз по телефону. Договорились встретиться, ничего криминального. Обычные переговоры.
- Переговоры? – Секачев собирает фотографии. – Смелее, Тагиров. Рассказывай! Кто он такой?
- Отставной полковник. Меняю начальника безопасности, перед выборами. Меркулов погиб, и что. Я должен голову пеплом посыпать, траур назначить, клуб закрыть? Это ваша проблема, не моя.
- Зачем тебе иностранец? Отставников своих полно.
- Санкции! – Тагиров в огорчении разводит руками, пыхает сигарой. – А как ты думал? Панамский кризис. Джонсон обещал решить, помочь с офшорами, перевести деньги в Азиатский регион, я с китайцами работаю. Обещает небескорыстно, конечно. К Меркулову это отношения не имеет. Хотя? Имеет. Счета не только мои, это наши общие интересы.
- Джонсон. Как на тебя вышел?
- По рекомендации Лосевой. Он из эмигрантов, вышел в отставку, решил вернуться на родину. Ему нужна работа, мне требуется профессионал. Местным кадрам не доверяю.
- Служба охраны? Это прикрытие для встречи, легенда.
- Думай как хочешь. Лосевой можно доверять?   
- Начинаю сомневаться. – Секачев соображает. – А вертолет! Откуда взялся?
- Я же говорю, оплатил счет. А как вы его через Москву тащили, понятия не имею. 
- Меня интересует Джонсон. Кто он такой?
- Разумеется, он связан со спецслужбами, иначе бы не решал вопросы. Конкретно я ничего не знаю. Сегодня появится, будем разговаривать. Не ломай встречу, Анатолий, мне он позарез нужен. Миллиарды подвисли, а ты заказуху шьешь. Горе, я сам расстроен. С Игорем много лет работали. И вот что, Секачев. Хватит угрожать. Будешь самоуправничать, в Москву позвоню. Меркулов погиб, бизнес на этом не кончается, – Тагиров кладет руку на телефон, вопросительно смотрит.
Секачев отрицательно мотает головой.
- Представишь меня Джонсону?
- Он на выстрел к тебе не подойдет.
Тагиров убирает руку с телефона.
- Ближе не надо! Клуб возьмем под наблюдение, на сегодняшний вечер. Надо поймать Джонсона. В твоих интересах. Рустам Ахметович! Покажешь ребятам входы-выходы, камеры видеонаблюдения, с персоналом познакомишь. Подключимся к серверу, людей расставим.
- Для этого я не нужен, – Тагиров поднимается, берет телефон. – Алик организует.
Вызвав сына, он провожает непрошенного гостя в коридор, дает там пару указаний, возвращается в кабинет, закрывается на ключ. Затем подходит к внутренней двери, легонько стучит.
- Мистер Джонсон! Деньги готовы.
Щелкает ключ, заходит Джонсон в темных очках.

Продолжение следует.