Лень, алчность и понты - 4

Глава седьмая,
            повествующая о расширении
контактов и светящихся листах, о ночной
поездке за кладом и купании в пруду,
о подсчете богатства и второй поездке
к месту преступления,
и о понимании - ху-из-ху.



Он проснулся ночью. Встал, попил холодного чаю. Стоял во дворе, слушал шорохи.
Светились окна на втором этаже у Елены.
“Что хотят люди выразить в творчестве? Какая у них цель? Они сами не знают. Интересно, если бы животные могли рисовать - что бы они рисовали?”
Он вспомнил, как Ольга говорила, что боится этих бумаг. Но ведь он тоже боится их! И особенно боится того листа, через который состоялся диалог. Он даже не вспоминал  о нем. Но именно потому, что боялся! - это стало очевидным - вот и сейчас в нем зародился безотчетный мерзкий страх, будто что-то огромное и живое поднималось из темных бесконечных глубин...
“Кто это был? Меня хотели вытянуть на встречу и предупреждали об опасности.”
И он решил продолжить диалог, если, конечно, это теперь возможно.
Когда он вытащил лист из-под кипы бумаг, то увидел на нем вопрос:
Жив ещё?
Именно такой необычный способ общения пугал Афанасия. Он интуитивно понимал, что идти на контакт опасно, но и бояться ему было обидно.
“Жив, - написал он, - а как твое самочувствие?”
Прошло минуты три и появилось:
“Сейчас час ночи. Что случилось? Бумаги в сохранности?”
“Беспокоится о бумагах, не спит, значит, обычный человек.”
А дальше произошел такой диалог:
“Все нормально. Бумаги в сохранности.”
“Пойми, ты не можешь ими владеть. Ты не можешь быть хозяином.”
“А ты кто?”
“Я их владелец.”
“Они у меня. Значит, владелец - я.”
“Они были украдены. Ты их присвоил. Ты не знаешь, как ими пользоваться. Ты только себе навредишь.”
“Я знаю, как ими пользоваться.”
“Нет, у тебя нет ключа. Ты можешь вызвать только хаос и разрушения.”
“Кто создал их? Откуда они?”
“Давай встретимся, я все объясню.”
“Объясни так.”
“Так нельзя. Эта связь может быть в любой момент заблокирована.”
“Кем?”
“Самой системой. У меня остался один лист, и у тебя такой же. Они называются “сиамские близнецы”. Но они связаны и с остальными листами. Система живет, в ней идет беспрерывный процесс, поступает все новая информация, и при грубом вмешательстве доступ к системе может заблокироваться. Ты не знаешь ключ-код.”
“Он тебе известен?”
“Да.”
На этом моменте лист стал белым, потом замелькали слова и фразы, которые нельзя было успеть прочесть, и все успокоилось, когда несколько раз было выписано:
“Нет! Нет! Нет! Ключ мне не известен, но без меня тебе ничего нельзя определить.”
“Ты не владелец и не хозяин.”
“Но у меня же остался лист. Давай встретимся. Я очень прошу.”
“Сообщи данные о себе.”
“Нельзя. Есть подозрение, что листов из серии “сиамских близнецов” не два и, может быть, не три. Нас могут слышать.”
И тут Афанасия как громом поразило: ему предлагают встретиться, хотя о месте встречи может знать еще кто-то!
“Какая встреча, - написал он со злостью, - если кто-то может нас слышать? Все блеф и ловушка!”
“Не горячись. У тебя есть лист - “память-желание”. Вызови инициалы Н.К. и назначь время и место встречи. Буду знать только я.”
И вдруг на листе всплыла крупная надпись:
          “Скотина”
Потом все исчезло. Афанасий написал:
“Не понял.”
Но лист “молчал”.
Тогда он взял лист “память-желание” и написал:
“Память. Н.К.”
Он ожидал получить данные, но возникла фраза:
“Я здесь, ты подключился.”
“Что произошло?”
“У кого-то сдали нервы. Еще один лист. Назначь место встречи.”
“Я подумаю.”
“Думай быстрей.”
И тут на листе из серии “близнецов” появились слова:
“Афанасий, не соглашайтесь на встречу, это опасно.”
“Кто Вы?”
“Я Вам друг, хотя это невозможно доказать.”
“Вы все теперь мне дружеские анонимы. Откуда Вы знаете, как меня зовут?”
“Я знаю про Вас очень многое. За Вами охотятся несколько секретных и тайных групп. Кто-то все равно рано или поздно, но на Вас выйдет. Подумайте о семье.”
“И что я должен сделать?”
“Я знаю, что Вы не пойдете со мной на встречу, но и одному Вам не управиться с бумагами. Я бы хотел, чтобы Вы вели себя благоразумно и не занимались слепыми экспериментами.”
“Откуда у Вас лист?”
“Это очень простая история. Возможно, у многих есть такие листы. Но мало кто об этом даже догадывается. Проведите такой опыт - возьмите обыкновенный магазинный лист и приложите его к листу из “близнецов”, потом отдайте его кому-нибудь, он станет “говорящим”. Когда-то кто-то проделал такую шутку, а, может быть, и с целью. Сколько теперь “заряженных” листов и где они - никто не знает. Тем более, что и мой лист может “размножаться”. Но у Вас система. Когда “говорите” Вы, все Вас слушают, вся связь идет через Вас. Остальные не имеют друг с другом контакта.”
“Вы знаете о сундуке и о других листах?”
“Нет, но я кое-что понял. Мой лист несколько лет назад активно “работал”. Это касалось политики, система была у очень  беспринципного человека. А листы “близнецы” были размножены для определенной группы людей. Потом они как-то заблокировали мой лист и, наверное, другие. А вот теперь лист “заговорил”. Поэтому нас сейчас могут “слушать” многие. Вы никому не должны верить.”
“Только Вам?”
“Я понимаю Вашу иронию. Вы в очень трудном положении. Вы уже вышли на закрытую связь с этим Н.К.?”
“Допустим.”
“Тогда он нас не слышит. Вы можете с ним попытаться выйти на встречу. Но кто он? Кого представляет? Как говорится - чьи интересы? Вы в этой истории случайный человек. Я бы хотел Вам помочь, но не вижу, как это можно сделать. У меня есть догадка, что эта система вообще никому не принадлежит - она автономна и самодостаточна.”
Неожиданно последние слова стали густо затушевываться, будто кто-то старался успевать зачеркивать написанное. А тот, кто писал, торопился что-то сказать, и фразы возникали в разных углах листа. Афанасий успел все-таки прочесть:
“Если.. за.. связаться. Обр.. сь... вызовите... Федора - 2.”
Потом всё исчезло.
По всей видимости, лист не выносил таких грубых перегрузок  и попросту отключился. На какое время - Афанасий не знал.
Но он знал, что ситуация многократно усложнилась. Его “пасли” со всех сторон. Он не доверял своему последнему абоненту. Во-первых, тот знал его имя, знал, что у него есть семья, знал о некоторых принципах работы “системы”, хотя сам говорит, что ее не видел. Написать можно все что угодно, были бы среднее образование и немножко мозгов.

Но зато страх прошел. Теперь стало понятно, что за словами стоят пусть и темные, но вполне земные силы, что просто какие-то группы людей имеют “говорящие” листы и следят за каждой фразой. Нужно было решиться - что делать с этим Н.К., который действительно когда-то имел доступ к системе.
Можно было бы, к примеру, назначить встречу в людном месте, где никто бы не осмелился его похитить. Например, в Кремле, в Оружейной палате. Но если это государственные структуры? Да и зачем встречаться.  Просто нужно избавиться от иллюзии, будто он выйдешь на порядочных людей, с которыми можно было бы изучать бумаги.
И тут его осенило - а нужно ли их изучать и вообще - возможно ли их изучить? Или точнее - хотят ли сами бумаги, чтобы их изучили, позволят ли они кому-то проникнуть в себя?
Конечно, он не мог их не изучать, но и понимал, что они гораздо шире человеческого сознания, по крайней мере, его собственного, и что постичь их невозможно.
На листе “память-желание” он написал:
“Память. Происхождение листов и свитков из сундука.”
Ответа не было.
“Откуда поступает информация, как работает система, откуда появились листы, на которых я пишу?”
“Всегда. Всегда. Всегда.” - замигали слова, а затем пошли десятки, сотни имен, прозвищ, фамилий на многих языках.
Тогда Афанасий написал:
“Желание. Ключ к пользованию системой-листами, как определить желаемое?”
“Наблюдение, анализ, образы, характеры, вымысел, фантазия, цели, преемственность, расчет, энергетика, жертвенность. Сочинитель.”
“Но что нужно желать?”
“Сочинитель.”
И сколь бы Афанасий не “пытал” неизвестного Абонента вопросами, на листе всплывало одно слово: “Сочинитель”.
Он так и не спал до утра, а когда прекратил свой допрос, то на листе возник вопрос:
“Убедился?”
“А это еще кто?”
“Н.К. Ты же подключился ко мне. Я наблюдал весь диалог. Мы же договорились назначить встречу. Ты обещал подумать. Не опасайся, нас никто не читает.”
“Я не идиот”, - и Афанасий быстро дописал: “Желание. Н.К. заблокировать.”
Его совсем задергали. Было уже утро. Он выключил свет и вышел на улицу.
“Что делать? Всегда. Всегда. Всегда. Я могу изменять мир - это определенно. У меня полная свобода действий, но я не могу ею воспользоваться. Я не готов. Можно распоряжаться судьбами людей, можно карать и миловать - но и что с того? Кто я такой? Кто я есть по существу и чего я действительно хочу?”

Он не заметил, как появилась Ирина.
- Поговорим? - спросила она.
- Поговорим. О чем?
- Я устала. Я больше не могу здесь жить. Мне трудно с Ольгой. Она мучается, я мучаюсь.
- От чего ты мучаешься? Займись делом. Это все от безделья. Ты эгоистично себя ведешь.
- А ты как?
- Господи, не переводи на меня! Я занят, я исследую...
- Кому это нужно?
- Кто знает, может быть, это нужно всем.
- Нам не нужно было сюда приезжать. Ольга просто больная, да и ты стал... другим.
- А что ты хочешь - конкретно?
- Я хочу жить нормально, в своем доме, а не в чужом.
- Ты что, потерпеть не можешь? Поживем лето, потом купим квартиру.
- Мы остались без ничего. А ты сходишь с ума над этими бумагами.
- У нас есть деньги.
- Где они? Я уже не верю, что они есть.
- Хорошо, давай купим на имя Ольги квартиру. Только мне нужно съездить, взять деньги.
- Афанасий, - она уткнулась ему в плечо, - ты пойми меня правильно. Я не хочу жить с Ольгой, она любит тебя. Я не могу с этим справиться, у меня от этой раздвоенности крыша едет. У нас всё-таки... дети.
- Всё-таки, - согласился он.
Они устроили общий совет и решили, что нужно купить квартиру. Главное - не появляться у знакомых и родственников.
Хлопоты по подбору квартиры заняли три дня, Ольга ездила по фирмам, смотрела варианты, и, наконец, остановились на новой трехкомнатной.
Нужно было ехать за деньгами.
За эти три дня Афанасий многое успел. Он по часов шесть в день читал “информационные” листы, пытаясь понять устройство системы. Она работала безостановочно.
Информация лилась сплошным потоком и помимо белиберды выдавала много интересного и неожиданного. Сначала Афанасий взялся переписывать некоторые тексты, но затем открыл еще одну возможность листа “память-желание”. Путем его наложения на “информационный” текст можно было вносить желаемое в память под определенным номером или кодом.
То есть система могла работать как компьютер. Ее вообще можно было бы назвать компьютером, если бы не этот лист “память-желание”, исполняющий человеческую волю. И если остальные листы бесстрастно выдавали информацию, то лист “память-желание” вступал как бы в диалог и анализировал решения или запросы.
В одну из ночей Афанасий узнал о еще одной особенности “говорящих” бумаг.
Буквально в один момент на них исчез текст, и все они, лежащие в стопке и по одному на столе, сначала немного позеленели, а затем начали излучать слабый желто-зеленый свет. Это свечение было особенно заметно в темноте.
Афанасий перебрал все листы и на одном из них увидел стихотворение. Он не успел его прочесть, строки быстро растворились, но зато возникла живописная объемная картинка - на ней были горы, облака, какая-то хижина. И очень быстро изображение начало сжиматься, как бы собираться в кружок, а затем и вовсе превратилось в точку, и свечение погасло.
Второй раз такое же случилось днем, и на одном из листов Афанасий обнаружил художественный текст. На этот раз впервые он был письменным - с помарками, зачеркиваньями, и писался прямо на глазах. Это продолжалось, наверное, около часа. Когда лист заполнялся, то продолжение возникало на каком угодно другом. Это был отрывок без начала, с виду обычная беллетристика, но с каким-то особым своевольным чувством, с особой энергетикой - так Афанасию показалось.
Он попытался внести этот текст в “память-желание”, но ничего не получилось, чудесный лист на этот раз никак не отреагировал и был пустым, как все другие.
Исчез рукописный текст точно так же, как и в случае со стихотворением, только на месте последней строки сначала вырисовался человеческий глаз, потом появился второй, потом очень быстро всё начало сужаться, в какой-то момент возник портрет или, лучше сказать, образ человеческого лица и тут же этот еле уловимый образ мгновенно улетучился в точку. Она мигнула и исчезла. Листы прекратили свое желтоватое свечение.
И все эти чудеса Афанасию следовало пережить и остаться в добром здравии!
Он крепился изо всех сил. Тем более, что ему, ко всему прочему, приходилось осмыслять очень задиристые и острые не то статьи, не то трактаты, постоянно появляющиеся на трех листах, что были залиты кофе.
От всего этого не просто голова пухла, а порой наступала безвольная прострация, когда в мозгах вскипал кромешный хаос, переходящий в полнейшее безразличие.

Примерно в таком состоянии он выехал в ночь на место клада. С ним увязалась Ольга.
Они ехали молча, и, глядя на темную дорогу, Афанасий думал, что вся жизнь людей и сама Земля напоминает дно колодца, из которого мало кому удается подняться наверх - даже не к звездам, а к иной жизни, в которой нет этой грубой социальной, биологической, национальной и физической определенности.
- Я хотел бы быть свободным сгустком энергии, - сказал он вдруг вслух, - но я не знаю - действительно ли я хочу именно этого.
Она сказала о другом:
- Знаешь, нам нужно выкопать сундук, если, конечно, он на месте.
- Зачем?
- Мне кажется, что бумаги не зря хранились в сундуке.
- Я об этом как-то не думал. Давай выкопаем. Сколько возьмем денег?
- Сам решай. Они твои.
- Мое! Твое! - разозлился он. - Я бы вообще к ним не прикасался, если бы не семья.
Они свернули с шоссе и подъехали  к памятной Афанасию поляне.
- Отсюда пойдем пешком, - и показал: - вон, видишь, хворост, под ним должен быть сундук.
Прошло уже почти два месяца, но Афанасию показалось, что это только вчера он чудом живым и разбогатевшим выбрался отсюда. Может быть, их до сих пор здесь караулят?
Он достал лопату, и они пошли к пруду - к молчаливой воде, отражающей бегущую по облакам луну.
Он долго не мог найти место, и уже совсем отчаявшись, заметил зарубку на стволе ели. Мешок был извлечен, и, посветив в него, Афанасий убедился, что всё на месте.
- Может, теперь она успокоится.
И она поняла, что он имеет в виду Ирину.
- Оставлять здесь не стоит, еще в темноте наследим, и будет заметно, что копали. Возьмем все.
- А сундук?
- А если он не влезет в салон?
- У них же влез.
- Сдался он тебе! - но Афанасию тоже почему-то хотелось еще раз увидеть этот сундук.
Они отправились назад и, обойдя пруд, заметили за деревьями свет от фар. И, видимо, они светились рядом с их машиной.
- Ну вот, - равнодушно сказал он, - допрыгались.
- Это милицейская, - увидела мигалку-вертушку Ольга. - Бросай всё под дерево! Раздевайся!
И сама стала снимать одежду.
Он еще не понял, что она задумала, но подчинился, и, пока прятал под ель мешок и лопату, Ольга оказалась в воде.
- Иди сюда! - крикнула она - вода теплая!
Тогда он сообразил и быстро разделся.
Вода была ужасно холодная, но он поплыл, успев заметить, что машина направляется к ним.
Фары осветили поверхность водоема, а мигающая вертушка создавала ощущение праздника.
“Эй, вы, там! - раздалось из динамика. - Давай на берег!”
Из машины вышли двое и смотрели, оставаясь невидимыми.
- А что случилось?! - крикнула Ольга.
- Вылась - тебе говорят!
- Я не могу, я не одета!
Афанасий  подплыл и, оставаясь по пояс в воде, спросил:
- Что случилось?
- Чего вы здесь делаете?
- Купаемся.
- Это ваша там машина?
 У Афанасия было впечатление, что он разговаривает с машиной и, как ни старался, разглядеть за слепящими фарами никого не мог.
- Наша.
- Это моя машина! - подплыла Ольга.
- А что вы здесь собрались делать?
- Да мы просто купаемся.
- Да ты иди сюда!
- Зачем?
- Документы покажешь, права.
- Машина моя!
- Ну, иди ты.
- Я не одета.
- Одевайся, русалочка, - и оба рассмеялись.
Афанасий вышел и, обойдя свет фар, увидел две довольные физиономии.
- А чё случилось? Мы купаемся, никого не трогаем.
- Куда лопату и мешки дел?
Афанасий поперхнулся от ужаса:
- Какие... мешки?
- Давай, документы неси, тебе сказали! - у этого сержанта было красное лицо.
- Там, в бардачке! - крикнула Ольга. - И возьми мое удостоверение.
- Плавай, плавай, русалочка! - гоготнул второй. - А мы пока поищем, - и он зажег фонарик, пошел вдоль пруда.
Афанасий схватил куртку и помчался к машине. На все у него ушло минут шесть, и, когда он вернулся, второй все еще ходил вдоль пруда и шарил по земле фонариком, вот он углубился в лес...
Афанасий подал сержанту права и удостоверение Ольги.
- Старший следователь? - это ты что ли?
- Да, это я! - крикнула Ольга.
- Коля! - позвал сержант. - Давай сюда! Ну, у вас и развлеченьице - плавать по ночам.
Коля вышел из чащи, и у Афанасия вырвался вздох облегчения.
- Ну, что тут?
- Да это свои, - сержант подал удостоверение - из прокуратуры.
Коля присвистнул:
- Чего Вас сюда занесло, Ольга Николаевна?
- Здесь вода чистая!
- А мы тут, понимаете, расхитителей ловим! Картошку выкапывают мешками! Думали, это вы!
- Вы бы лучше фары выключили!
- Ну, извините, мы поехали, счастливо оставаться, не утоните тут! - и сержант шепнул:
- Как прокурорша-то?
- Ну, ты что! - простучал зубами Афанасий, пытаясь изобразить восхищение.
- Сейчас согреетесь, - ухмыльнулся Коля, - поехали!
И машина дала задний ход, свет начал удаляться, и пространство вокруг водоема потемнело.
- Не смотри, - сказала Ольга дрожащим голосом.
- Вот еще! Давай тебя разотру.
Он взял футболку, но она вдруг побежала от него, он бросился догонять, и так они  бегали и кричали, пока не выдохлись. Но зато согрелись, и после всех этих страхов и волнений, наконец, почувствовали, что живы, что пронесло, что есть эта ночь, этот опробованный пруд с бодрящей водой, что лес вокруг такой огромный и живой, что они все еще молоды и что нечего бояться и можно хоть какое-то время ни о чем не думать...
- Ну, иди сюда, прокурорша, - Афанасий обнял ее, и его губы почувствовали, как она давно ждала этого.

...Сундук они не стали откапывать. Ехали и хохотали, вспоминая произошедшее.
- Если бы не ты, я бы залетел. Этот, с фонариком, почти дошел до мешка. Он бы увидел его и лопату. Они бы меня и утопили в этом пруду. Ты здорово с купанием сообразила.
- У меня уже ногу начало сводить. Пришлось бы кричать: помогите! тону!
- А я даже не обратил внимание, что рядом картофельное поле.
- Счастливый ты, Афа. Так хорошо, когда ты такой...
- Какой?
- Земной, естественный.
И он подумал, что, наверное, он счастливый - что полоса неудач закончилась, что всё, что он пожелает – осуществится, и что, если даже и будет впереди что-то мелочное, то у него останется память об этих счастливых моментах жизни. Как остаётся память о когда-то опьянившей музыке или песне...
- Будешь стар, немощен, энергия из тела уйдет, чувства поблекнут и даже если останется память, но что она сохранит - что будет главным, что можно будет забрать с собой, если, конечно, это можно будет забрать?
- Не нужно, Афанасий. Это самокопание отравляет жизнь.
И он был согласен. Зачем задаваться этими вопросами всем - если бы так произошло, никто бы ничего не делал.
“Эта планета действия, - вспомнил он фразу из прочитанного на мерцающей бумаге, - а есть абсолютное бездействие - это тоже жизнь, но совершенно иная, полярная земной.”
И у него как-то разом спало возбуждение от ощущения счастья. Он мог сделать счастливой ту же Ольгу, но ему была тягостна мысль, что ее счастье связано с ним и что он как бы является для нее главной составляющей счастья, как деталь, как элемент... Да и счастье ли это? Да и нужно ли ему такое счастье?
Ирина не спала. В доме заперли все двери, зашторили окна и взялись пересчитывать деньги – 726 тысяч долларов. На весах взвесили золото – около четырех килограммов, потом пересчитали алмазы.
Глядя на Ирину, сосредоточенную и аккуратно пересчитывающую деньги, Афанасий не удержался:
- Теперь тебе не нужно говорить - почему ты бедный, если такой умный?
- Не мешай, - отозвалась она, - а то собьюсь.
Афанасий решил основную часть клада закопать на Ольгином участке, часть выделил на покупку квартиры и мебели.
- Жаль все-таки, что сундук не привезли,  - сказал он, - придется еще раз ехать.
- Да зачем он? Что он может стоить?
Афанасий посмотрел на жену с язвительной  усмешкой:
- Это антикварная вещь, штук пять может потянуть.
- Ну, тогда... - и осеклась, поняв, что говорит не то.
- А теперь твоя душенька довольна?
- Довольна, - искренне рассмеялась она. - Повезло - так повезло, ничего не скажешь.
Ольга стала весело рассказывать о том, как милиция проверяла документы, разумеется, опустив заключительную часть этой эпопеи, а Афанасий сидел и глупо улыбался.
Потом он вышел во двор, чтобы подыскать место для клада.

Было уже утро. У Елены светились окна. Ему вдруг захотелось заглянуть - что она делает.
Не долго думая, он перемахнул через забор и обошел ее дом. У баньки лежала лестница. Он осторожно приставил ее - как раз можно было долезть до окон второго этажа. Он и полез. Но, заглянув в окно, он увидел, что в комнате горит свет, все те же картины и никого нет.
- Именно этого я от Вас не ожидала.
Елена стояла у лестницы.
- Я мог упасть от испуга!
- А я от разрыва сердца, если бы увидела физиономию в окне.
- Как же Вы не боитесь одна? - спустился он.
- Но Вы же обо мне заботитесь. И давно Вы так лазите?
- Да нет, в первый раз, но Вы, конечно, не поверите.
- Да чего уж там. Подглядывайте на здоровье. А куда это Вы ночью ездили?
- Да так, прокатились.
- А хотите прокатиться со мной?
- Куда?
- Да так, пока машин на дорогах мало. Идемте.
Она открыла гараж. Там стояла небольшая “вольво”.
- Садитесь.
- Это тоже не ваше?
- Это как раз моя.
Водила она не очень, но по прямой неслась быстро, стараясь обогнать редкие машины.
Он пожалел, что поехал. Их могли задержать, и это второй раз за день.
- Я Вам хотела рассказать про архив, помните? Это особый случай. Сейчас такое время, люди совсем распущены, я имею в виду безнаказанность. Все из грязи в князи лезут. Все хотят всёе и сразу.
Было забавно слушать это из ее уст, ведь что-то подобное он о ней и думал.
- Некоторые считают - один раз переступлю, урву, а потом честно жить буду, государство поднимать, чтобы дети в хорошем обществе жили.
- Так всегда было.
- Может быть. Но я не об этом. Один такой рвач увел у одной организации архив. Там были особые бумаги...
Афанасий  напрягся. Слова “особые бумаги” насторожили его.
- Если бы я их сама не видела, то никогда бы не поверила, что такое может быть на свете.
- Что же в них было необычного?
Он смотрел на дорогу и плохо соображал - что в конце концов происходит? Тем более, что Елена привезла его к тому самому повороту на проселочную дорогу, где он несколько часов назад был с Ольгой.
- Эти бумаги были волшебными, - заявила она, и тогда он все вспомнил.
Он вспомнил этот голос, фигуру женщины, распоряжающуюся властным тоном, он вспомнил Сереженьку и Годика, он вспомнил свой животный страх и звуки глухих выстрелов. Он только не смог вспомнить лицо женщины, и он посмотрел на нее - разве это она, разве это у нее он похитил клад? Что происходит - или это ловушка, или чья-то изощренная шутка?
- Я иногда приезжаю сюда, здесь есть милый пруд, и вода в нем всегда холодная и чистая.
Когда они проезжали мимо поляны, она чуть притормозила.
- Это памятное место для меня, роковое место.
Они выехали к пруду , и она выключила фары.  А он вдруг понял, что дальше произойдет. Он даже не удивился такому повороту в событиях.
Быть может, он подумал несколько цинично, но именно так:
“За все нужно платить.”
И когда она положила его руку на свою, он не испытал ни отвращения, ни страха, ни стыда. Он просто сказал:
- Ну, иди ко мне.
Была все та же ночь. Плыли все те же облака, и  все та же луна словно бежала и прыгала по ним и отражалась на поверхности молчаливой воды. Было словно два мира - один, недостижимый, вверху, а другой почти у самых ног - словно на экране, в блюдце водоема - возможно более реальный и достижимый - шагни только в эту холодную живую плоть...
- Все можно искупить... Ты только люби меня... я другая... я хочу заново родиться... - торопилась она, и ее жаркие губы обжигали его тело.
А он подумал, что для полноты этого кругообразного сюжета не хватает купания и появления милицейской машины, наверняка, тогда сержант сказал бы ему:
- Ну, ты и силен, парень!
Но ни купаться, ни общаться с сержантом им не пришлось.
По дороге домой она почти всё ему рассказала. Умолчала об убийстве и о своем самопохищении.
- Я уже не могу один на один жить с этим... - она не смогла подобрать слово, - ты поможешь мне все понять?
Они вышли из гаража, и он кивнул.
- Ну, иди, - и она выпустила его руку.
И всё бы куда ни шло, и всё бы можно было переварить, поспав и набравшись сил, если бы к нему в постель не забралась счастливая Ирина. Они действительно давно не были вместе, да и ей хотелось сполна вознаградить Афанасия за все его мужественные поступки и путешествия. Да и чувствовала она себя перед ним виноватой.
И когда они уже лежали, потные и расслабленные, она счастливо и преданно прошептала:
- Есть, оказывается, справедливость на Земле.





Глава восьмая,
            в которой поведано
о жизни Дыбы в «шкуре бича», о подарке
Цитруса, о логове товарищей по
несчастью, о болезнях, о самолете,
зависшем в жёлтом облаке, и о встрече
Дыбы со старым знакомым.