Чудесный план. 8. Возмездие

18+

ЧУДЕСНЫЙ ПЛАН. (Или история одной (безответной) любви)

"Она вернулась - вернулась, потому что не могла уйти... Уйти не попрощавшись."


Доверие.

Он стал слишком доверять ей. Доверять ей свою жизнь. Но чего только не сделаешь ради собственно удовольствия - даже глупость; глупость - ценою в собственную жизнь.

Вставая к ней спиной, на колени - о чем он думал, когда оголял свой зад, с обильно смазанной лубрикантом дыркой, - он был уже подготовлен; а иногда ей приходилось все делать самой...

Когда он в первый раз преподнес ей этот подарок - фаллоимитатор на поясе. Этот, огромных размеров, страпон, она была "ни здесь". Она витала, и видела уже свой десятый, но единственный, за все время прибывания здесь, безмятежный сон. Ей снился дом: снилась ее уютная светлая комната, мягкая и теплая кровать... Она видела маму, которая тянула к ней свои нежные руки; и она тоже тянулась к ней в ответ, навстречу к ней - в ее добрые, чуткие материнские объятия...

Но какой-то резкий хлопок разбудил ее, вывел ее из этого блаженного состояния. И добрый волшебный сон развеялся в одно мгновение, как и вся ее прошлая безмятежная жизнь, счастливого, почти не ведающего никакой печали, подростка.

И, открыв глаза, еще сквозь дымку прошлого сновидения, она увидела перед своим лицом - "это", - ее обуял невыразимый, дикий приступ гомерического смеха. Смех, который постепенно перешел в нервозный, истерический плачь...

Нет, это была не жалость к себе, ну, или - не та жалось, к себе самой, о которой можно было бы подумать вначале... Просто, ей, в очередной раз, стало отвратительно и противно от осознания того, с каким мерзким уебком ей приходится иметь дело. И горько от того, что она сама не в силах, хоть как-нибудь, повлиять на ситуацию, чтобы хоть как-то изменить, или хотя бы немного облегчить ее влияние на свою собственную личность.

И когда, в очередной раз, он пришел к ней за новой порцией, все того же маниакального, извращенного удовольствия, - она уже была готова. Она знала, что ей делать, - и ничто не поколеблет ее решимости, ничто ее не остановит, - став на пути правосудия.

В этот раз он зашел к ней в чем мать родила. В руках он держал только две вещи - в одной был, тот самый, черный пояс, с огромным длиннющим прибором посередине. А другая - сжимала большую пластиковую емкость - банку с лубрикантом.

Пояс - он швырнул к ней на матрас, и она принялась его приспосабливать вокруг своих, еще более, за все это время прибывания здесь, высохших до кости бедер. Да, теперь все ее тело составляли только разве что - кожа, да кости.

Пока она приспосабливала, он открыл банку и поставил ее на пол, поближе к своей узнице; сам же - разместился спереди от нее, став на четвереньки.

- Смажь! - повелительным тоном, почти простонал он.

Приспосабливая агрегат на бедра, она ловко и незаметно умудрилась извлечь из себя, из своей промежности, то самое благородное орудие возмездия - надежду и опору душ страждущих - двояко острый клинок правосудия. Положила его рядом со своими коленями, и продолжила дальше - цеплять и смазывать - сначала его, а потом уже и все остальное.

Когда все было готово - и он уже летал где-то на седьмом небе от счастья и удовольствия, в ее руке оказался тот самый предмет, который он собственноручно похоронил здесь, с другими подобными, обглоданными им, останками.


Грехи.

Он прекрасно помнил это ребро, потому что сам сломал его крепким ударом ноги, обутой в тяжелые кирзовые бутсы с металлическими носками, еще живой и прибывавшей в сознании, одной молодой, довольно симпатичной, но крайне непослушной блондинке, с прямыми шелковистыми волосами.

Она просилась домой, глупая, и все норовила сбежать от него. И в тот раз, когда она укусила его, с такой ожесточенностью и силой, и кровь хлынула фонтаном из его шеи, что он едва остановил ее. Но девице тогда не посчастливилось еще больше - немедленно придавив сорванной, чуть ранее, с нее футболкой, рану на своей шее - он накинулся на нее, сбив несчастную с ног. Одним ударом своей ноги он высек из-под нее сразу обе ее опоры - она рухнула на пол, с силой земного тяготения и собственного веса, ударившись головой об одну из ступенек ведущих на верх; но не теряя сознания, с жуткой болью в голове и давящим шумом в ушах, со струйкой крови, сочащейся у нее из затылка, она поползла по спасительным ступеням, идущим к двери этой адской обители... Насильник не оставлял ей шансов, он тут же с силой пнул ее ногой в бок, потом по лицу, и пинал уже до тех пор, пока не понял, что больше она ему, как объект для его сексуальных утех не сможет быть привлекательной, - с такими-то физическими увечьями, о какой полезности может идти речь?!. Да, он был извращенец - каннибал, насильник, гомосексуалист и даже некрофил... Но он был эстет, в первую очередь - по крайней мере, таким он себя считал сам.

Позже, он на части разделал ее уже бездыханное тело, - здесь же, в этой же комнате - и так же частями, в ведрах, вынес к себе на верх, - там была кухня и хорошая, вместительная морозильная камера.

Все, что осталось от нее - а это горстка костей (ее хорошенько, несколько раз вываренный в наваристый бульон череп, он выбросил позже, в какую-то глубокую яму, где-то неподалеку на стройке), он захоронил тут же, где закапывал еще многих "непослушных девочек..."

Это уже потом, намного позднее, здесь появился бетонный пол, когда хоронить где уже не оставалось места (тела были повсюду - каждый квадратный метр, каждый сантиметр был занят до отказа; иногда ему приходилось копать еще глубже - складывая тела друг на друга - уже полуразложившихся он хоронил над еще свежими, - мяса было много - морозильная камера - забита до отказа, мясом и фаршем угощены все его, немногочисленные, знакомые и соседи. У него даже была мысль, гениальная, по его мнению идея, - наладить сбыт свежего мяса, выдавая его за животное, но из страха невозможности объяснить появления у него, хоть какого-то малейшего количества или излишка свежеосвежеванных частей мяса, и как следствие этих подозрений - быть пойманным - он отказался от подобной мысли) и он решил, что пришло время понадежнее замести следы своих многочисленных недобрых деяний.


Возмездие.

...Не колеблясь ни секунды - она с размаху вонзила ему в шею (туда, где уже виднелся небольшой белый шрам от укуса), заостренное ребро блондинки - тут же вытащила его из этого жирного тела и вонзила вновь - с первого удара он даже и не понял что произошло, и только со вторым или третьим, его инстинкт самосохранения подал ему сигналы бедствия - с визгом, обнаженный боров, со страпоном в заднем проходе, и с худосочным скелетом на своей спине, обхватившим его одной рукой за шею, а другой - разящей, орудующей, как швейная машинка - раз за разом, без остановки, то втыкала, то вынимала в бычью шею человека-мутанта - не до гладкого острое, а с рефлеными - тут и там выпирающими, бугристыми остриями, часть некогда человеческого тела... ребро Адама - стало смертью Адама!

Боров вскочил на ноги как ужаленный, стал метаться по этой узкой комнате, пытаясь скинуть с себя разящее его исчадие ада. Он кружился как волчок, он бил спиной о стены, стремясь размозжить о них своего свирепого противника, но решимость озверевшей, полуживой женщины была неумолимее самой смерти - девушка обхватила его обеими ногами, вцепившись ими такой же смертельной хваткой в его тело, как и вторая ее рука, которая уже отпустила необъятную тучную шею и ухватилась за волосы на его голове - он метался и выл от ненависти и боли; подскользнувшись на собственной крови - как неуклюжий младенец, пополз на четвереньках к тем самым ступенькам, куда, иногда, пытались уползти, многочисленные измученные им жертвы, - которым он, якобы, давал шанс на призрачное спасение, но тут же жестоко наказывал - за их непослушание и своенравную дерзость.

Где-то уже на третей ступени - обескровленный и обессиленный, верзила стал понемногу затихать - голос становился все тише, а мат, вой и проклятия, которыми он не уставал все это время сыпать и в ее адрес, и в адрес всевышнего и всего сущего, постепенно затихал и сводился на нет, от его безудержной ярости остались лишь жалкие, бессильные хрипы, да клокотание воздуха, который никак не мог нормально просочится в его легкие, даже сквозь все бесчисленные отверстия на его огромной шее. Он рухнул, и, как клещ, вцепившийся в своего донора, - голая, вся в крови, обессиленная, тяжело, часто и надрывно дышащая - воительница рухнула вместе со своей жертвой, но в отличии от поверженного, - в ней теплилась еще жизнь и надежда.


Кромешный ад.

Это было так просто - думала она. Просто настолько, что ей вновь хотелось это повторить. Делать это снова и снова... Но она не забывала и об остальных. И когда она откинула полог грязного куска ткани, и обнажила зияющую черную бездну - она уже знала что ей следует делать дальше.

Протащив его окровавленное, с перерезанной глоткой, бездыханное тело, через всю комнату... Расстояние было не сильно большим, но сил, после свершенного возмездия, оставалось всего лишь на крупицу... И она волокла его, как только могла - то тащила за руку или ногу, перекатывала, пинала ногами, руками - стоя на коленях и упершись в тело ими обеими - обессиленными, но полными решимости.

Доволочив труп до края ямы, она мгновение помедлила, но не из жалости или сожаления, а в надменном предвкушении - скорой, его мучительной, бесконечной расплаты - за все злодеяния и муки причиненные им - таким как она, и ей самой.

Одним последним легким движением, она столкнула его в уготовленную, ею же собственноручно, бездну гиены огненной.

Он рухнул вниз лицом. Ударившись о дно ямы, бездыханное тело, покачнувшись по инерции всей своей жидкой, тучной массой, тут же застыло на какое-то мгновение, и спустя краткий миг - вновь вздрогнуло, словно ужаленное безжалостным разрядом тока на операционном столе реаниматора, - и замерло...

Отстегнув, и сняв с себя "пояс любви" - как он иногда выражался в его адрес, она швырнула его туда же. Яростно и презрительно сопроводив его смачным плевком. Эта безобразная штука упала ему в изголовье, образовав что-то вроде короны на его голове, или тернового венца мученика. Тело, какое-то время, покоилось мирно и безмятежно...

Снизу послышался протяжный приглушенный звук, напоминающий нечто среднее между стоном и хрипом. Мертвец зашевелился и пытался то ли встать, то ли перевернуться с неудобного положения лицом вниз - на спину. И ему это кое-как удалось...

Оказавшись на спине - он открыл глаза, увидел своего палача и со страшным воплем вскинул одну из своих рук в ее сторону...

Казалось, что он жаждет дотянуться до нее, но не в состоянии сделать это. Не в состоянии встать со своего места, куда его, словно к древку, пригвоздили огромными гвоздями, или сотни рук удерживали эту мертвую огромную тушу там, где ей и должно было быть место.

Как будто в жерле доменной печи - в последнем пристанище маньяка вспыхнуло яркое пламя; девушка, стоявшая наверху, почти у самого края этой бездны, даже не пошевелилась, хотя жар пламени был невыносим - словно она тоже жаждала очиститься от всех накопленных и пережитых ею грехов.

- Прощай, ублюдок! - сдавленным голосом прошептала она, - Надеюсь, мы больше никогда не увидимся!

И в это время, разбушевавшееся пламя, полностью поглотило предоставленное его власти тело грешника. Снизу доносился только лишь звук разыгравшегося огня, да шорох грунта, сползавшего со всех сторон этой зияющей могилы, скрывая под своей тяжестью и адское пламя, и тихий прерывистый шелест его танца, и все то настоящее, что больше никогда не посмеет нарушить своим жутким присутствием, ничье счастливое будущее.