Восемь стансов об осени - четвертый

Поэтическая  интерпретация  четвертого станса с подстрочника  из стихотворного цикла Ду Фу «Восемь стансов об осени»

Я слышал, что Чаньань стал шахматной доской,
события я жду с тревогой и тоской.

Разграбили дворцы мятежные войска,
в столице, говорят, что Ань Лу-Шань пока.

Литавры вновь гремят вдоль северных границ:
идут в поход войска и сотни колесниц.

Осенняя река пуста и холодна.
Все думы о тебе сейчас, моя страна.

      Перевод с китайского языка (подстрочник) и комментарий Н. Конрада

      Как слышу - Чанъань похож на шахматную доску.
      На сто лет хватит событий... не преодолеть печали.
      Дворцы князей... у всех них новые хозяева.
      Гражданские и военные одеяния и шапки...
      они не на тех, что прежде.
      Прямо на север на горных заставах гонги и барабаны
      гремят.
      В походе на запад колесницы и кони с оперенными
      грамотами мчатся.
      Рыбы и дракон запрятались... осенняя река холодна.
      Родная страна... постоянно о ней мои думы.

      В этом стансе все ясно и понятно. Поэт в ярких образах вполне точно обрисовывает положение своей родной страны. Можно даже подивиться тому, как в немногих словах он сумел отметить все существенные события своего времени.
      Первое из них и самое важное для страны - восстание Ань Лу-шаня. Ань Лу-шань, как и другие вожди восстания, поднимаясь против императора Сюаньцзуна, действовал в своих интересах, но в его войска вливались отряды крестьян, которым стала уже невмоготу система правительственных наделов, связанная с массой налогов и повинностей. Однако борьбой против правительства руководили военачальники-феодалы, преследовавшие собственные интересы и не останавливавшиеся перед разорением целых областей. Обе стороны - как военачальники правительственных войск, так и руководители восстания - без стеснения прибегали к услугам наемников, особенно из уйгуров. Отряды этих полукочевников смотрели на Китай как на страну, отданную им на разграбление. А за ними, стремясь использовать благоприятную для грабежей и захватов обстановку, в границы страны вторгались уже "незваные" отряды сородичей этих наемников. Чанъань переходил из рук в руки. В 765 г. его занял Ань Лу-шань. В следующем году его выбил оттуда Го Цзы-и, один из военачальников правительственного лагеря. В 763 г., когда был убит главный тогда предводитель восстания Ши Чао-и {19} и восстание прекратилось, страну постигло вражеское нашествие: в нее ворвались орды кочевников из Тибета. Они дошли до самой столицы и овладели ею. Тому же Го Цзы-и снова пришлось освобождать столицу. Действительно, как и говорит Ду Фу, Чанъань был похож на шахматную доску, клетки которой занимали фигуры то одной стороны, то другой. Естественно, что в городе все изменилось. Наемники, остававшиеся в столице, вели себя как в завоеванной стране. Дворцы, дома знати опустели: одни хозяева убежали вместе с отрекшимся Сюань-цзуном и его двором на юго-запад - в далекую, богатую и тогда еще спокойную провинцию Сычуань; другие кинулись на северо-запад, в провинцию Шэньси, где Суцзун, новый император пытался сформировать правительство. Таким образом, в Чанъане, как и говорит Ду Фу, появились новые хозяева, не говоря уже о "лихих наемниках", хозяйничавших в столице. Военачальники, попеременно владевшие этим городом, назначали своих должностных лиц - гражданских и военных. Знаки чиновничьих званий - особые одеяния и головные уборы - появились теперь, как и говорит Ду Фу, совсем на других людях, чем раньше.
      Но страдала не только столица. На пограничных заставах Шэньси и Ганьсу, этих окраинных северо-западных областей империи, неумолчно гремели гонги и барабаны - сигналы опасности: они возвещали о приближении новых и новых отрядов уйгуров. На западные границы мчались правительственные курьеры с "оперенными грамотами", т. е. со срочными распоряжениями об организации отпора вторгавшимся тибетцам. 763-765 гг. были очень тяжелыми годами для этих областей страны, ставших ареной вражеских нашествий. Если добавить к этому вспыхивавшие то здесь, то там местные междоусобицы, захватывавшие даже "спокойную" Сычуань, то можно согласиться с Ду Фу: событий было столько, что их вполне хватило бы на целое столетие. Можно понять поэта: "не преодолеть печали!".
      Эти слова сказаны в начале станса, и к этому же мотиву поэт возвратился в конце.
      Последние два стиха снова возвращают нас к обстановке, в которой создан этот цикл: к осени в Куйчжоу. Время шло, "осенняя река холодна"; приближалась зима. Рыбы и драконы, обитающие в глубинах вод, воспринимают приближение зимы как наступление ночи и "укладываются спать" - прячутся в свои убежища до самой весны. Все затихает, замирает. Но не успокаивается сердце поэта: "родная страна... постоянно о ней мои думы". Так заканчивается этот исторический по своему содержанию станс.