Баллада о любви

«Букет из одуванчиков»
I
Однажды теплой, летнею порой,
Когда под зноем солнца рдели травы
И расцветали юные дубравы,
Так расцветал душою мой герой!
Он молод был, и хоть простого рода,
Всегда стремился Истину найти,
Как сердце молодое ни крути,
А все ж живут в нем доблести народа…
Мой милый друг, мечтательный Хрисанф,
Был младшим сыном старого Стэфана,
И мать его, молитвенница Анна,
В кондитерской пирожные пекла.
Отец его, искуснейший садовник,
Цветы свои, как, сына воспитал,
И сад его всегда благоухал,
И розами блистал его шиповник.
И хоть был стар почтеннейший Стэфан,
Романтиком он слыл не хуже сына,
И каждый вечер, жалясь об крапиву,
Цветами окна Анны осыпал…
А кроткая и женственная мать
Всегда эти букетики хранила
И Господа за все благодарила,
И никогда не смела унывать…

II
Так годы шли, взрослели сыновья,
И дочери уж замуж выходили,
И дети потихоньку уходили,
Кто в жены уходил, а кто в мужья…
И вот остался юный мой герой
Под Божьим покровительством и отчим,
В мечтаньях проводил он дни и ночи,
И звездочки считал он над горой.
 Он бедности своей не замечал,
Не знал Хрисанф ни роскоши, ни славы,
Его богатством были лишь дубравы,
И сад отцовский – зелени причал.
Он каждый день с цветами проводил,
Мечты свои рассказывал и грезы,
И на глазах растений были слезы,
Когда Хрисанф о чем-нибудь грустил.

III
В том же краю, в  имении Розелли,
Жила весьма богатая семья,
Традиции отцов своих храня,
Они постами строгими говели.
Почтенный граф и статная графиня,
Добрейшая и ласковая мать,
Детей своих придумали назвать
Дочку – Авророй, сына же – Добрыней.
И дочь была прекрасней всех цветов,
И кудри ее шелковые вились,
Кокетливо на плечики ложились,
И стан ее достоин был стихов.
Добрыня рос высоким и могучим,
И силушку великую имел,
В чем пред друзьями ловко преуспел,
И государь его представил к лучшим.
Аврора была скромной и простой,
И книги всевозможные любила,
За это мать-природа одарила
Ее такой волшебной красотой.
А вечерами долгими Аврора
Стихи вдруг принималась сочинять
Или на фортепьяно, сев играть,
Невольно начинала все с минора…
И Господа молила о судьбе!
И о любви лишь истинной просила,
И в храм она все чаще приходила,
И мыслями жила где-то в себе…

IV

Однажды знойным вечером Аврора
Отправилась на лошади верхом
Кататься по просторам с ветерком,
Где не было ни шороха, ни взора,
Где можно было мыслями витать,
Вдыхая полевые ароматы,
Считая звезд блестящие караты,
И просто по-девичьи помечтать.
И в этот миг природа замерла,
И даже ветер тихий затаился,
И стан ее в тиши преобразился,
И кудри поднялись, как два крыла.
Завистница гроза, лишь увидав
Вдали девицы облик белоснежный,
Нарушила покой тиши безгрешной,
Девичьи кудри гневно разметав.
Поднялся шум, взлетели громко стаи,
И ветер вмиг дыхание сменил,
Холодный дождь все чаще семенил,
Слезами всю природу окропляя.
Озябшая Аврора, увидав
Вдали огни лежащего поместья,
Дрожа от ветра, вышла из полесья
И замерла, в дверь робко постучав…

V
Мой юный друг, застенчивый Хрисанф,
В кондитерской с утра, словно скульптуры,
Лепил из теста разные фигуры
И пудрой их с любовью посыпал.
А мудрая и любящая мать
Придумывала новые печенья,
И смазав их малиновым вареньем,
Спешила своих близких вдохновлять.
После обеда друг мой безмятежный,
С отцом трудился в красочных садах,
А мыслями витал в своих мечтах,
И взор не покидал полей безбрежных.
И вот настал уж вечер, сладкий зной
Разлегся на полях возле дубравы,
Пел соловей, и шелестели травы,
И запах роз дурманил неземной.
Мечтатель мой, взяв кисти, вдохновленный
Изображал, как травы зной качали
И месяц как серебряный причалил,
Но вдруг природа стала оживленной,
И стая вдруг вспорхнула в небеса,
И ветер закружился, словно птица,
И серый дождь внезапно полилсЯ,
А зной и вовсе где-то затаился.
И в этот миг, исчезли все печали,
И мой Хрисанф вдруг замер у окна,
Где музыка грозы была слышна,
Но в дверь вдруг так нежданно постучали…

VI

- Кто там? – спросил взволнованный отец,
- Не знаю, отче, может добрый странник
Укрыться от грозы спешит случайной.
Достань же, матушка, свой варенец,
Согреем чаю и приветим гостя,
Хоть скуден ужин наш, но трапеза щедра!
- Как речь твоя, сыночек мой, мудра!
Открой же дверь!
- Жена, платком покройся!
 ***
Мой юноша поспешно отворил
Дверей дубовых древние запоры,
Но увидав прекрасный лик Авроры,
Вдруг замер и лишь голову склонил
Пред ней в своем почтительном поклоне.
Босая, в мокром платье от дождя,
Стояла кротко, взора не сводя,
С тех глаз, что так и замерли в наклоне.
- Нельзя ль у вас укрыться от грозы? -
Спросила робко девушка.
 – Пойдемте
Скорее в дом, здесь Вы приют найдете!
- Сказал Хрисанф, - Такой живой красы
Я не встречал! Как звать Вас, незнакомка?
- Аврора имя мне, - вдруг улыбнувшись тонко,
Ответила она – румянец лик покрыл,
И юноша представился ей звонко,
И дверь за ней легонько претворил.

VII

В тот час, в имении Розелли,
Родители, покоя не найдя,
От окон ни на миг не отходя,
Испуганно в окрестности глядели.
- Идет гроза, Авроры след простыл!
Ну, где же наша дочь? Ах, баловница!
Скачи, Добрыня, разыщи сестрицу,
Покуда ее гром не погубил.
Добрыня в путь отправился поспешно,
Объездил все вокруг! Не встретил ни души!
Тем временем из дремлющей глуши
За ним следил цыганский табор здешний.
Послышался вдруг свист, и вдруг со всех сторон
На взвинченных конях тьма всадников явилась,
Вокруг Добрыни гулко закружилась,
Согнав с полей испуганных ворон.
По-своему крича, неслись во весь упор,
Размахивая грозными ножами,
Они Добрыне явно угрожали,
Но он уже готов был дать отпор.
Достав свой пистолет (награда государя),
Взмолился к Богу доблестный боец,
И как его учил в детстве отец –
В чужих коней ружье свое направил.
И лошади под пулями клонясь,
Наездников своих наземь роняли,
И всадники, упавшие, стенали,
А кони все неслись вслед, разгонясь.
Вдруг страшный гром, разверзши небеса,
Потряс поля, и молния сверкнула
И всадников нещадно всколыхнула,
И кони понеслись назад, в леса.
Добрыня, свою лошадь подгоняя,
Помчался мелкой рысью в отчий дом,
Где мать с обеспокоенным отцом,
Ждут, не дождутся их, переживая.

VIII

Вдруг вспомнил он, что юная сестра,
Ушла гулять и не вернулась с поля,
И, может быть, сейчас, в руках разбоя,
Сидит в цепях у вражия костра.
Он лошадь развернул, решительно и смело,
Помчался вслед цыган, с молитвой на устах,
Лил серый мрачный дождь, и буря песню пела,
И тени стерегли его на всех кустах.
Но не коснулся страх очей его небесных,
Он гневно посмотрел на сторону врага,
Как смерть теперь была к нему близка,
Но он не слышал ее рЕчей лестных.
- Эй, вы, разбойнички-цыгане!
Неужто испугал вас Божий гром,
Что побежали, как на ипподром?
Иль дЕвицу запрятали вы в стане?
Заслышав крики, всадники вскочили
И окружили юношу толпой,
Под общий гул и дикий волчий вой,
Они его на землю повалили.
Добрыня отбивался, но один
Он устоять не мог против трех сотен,
Кряхтели жабы в тлеющем болоте,
И синий мрак над лесом восходил.
Очнулся храбрый юноша в ауле,
Где пленники свой ожидали час,
Их злобно пожирали сотни глаз
Разбойников, стоявших в карауле.
Добрыня сел, но рук разжать не мог –
их путы кисть безжалостно сдавили,
И ноги от оков ужасно ныли,
И не было того, кто бы помог.

IX

Аврора огляделась – все кругом
Здесь было просто, даже слишком просто:
Скрипящий пол, скамейка, круглый стол
Льняная занавеска над окном,
Большая печь, лампада у иконы…
А на столе с малиной пирожки
И сладкие творожные рожки,
И за окном церковные трезвоны…
«Как здесь уютно; тихо, как во сне –
Душе моей тоскующей отрада,
Пожалуй, я бы трижды была рада
Оставить всё и жить в простом селе».
- Бедняжка, как промокла! Проходи,
Погрейся у печурки, выпей чаю!
Пусть ничего тебя здесь не смущает!
Будь же, как дома, ну же, заходи! –
Молитвенница-мать всё хлопотала:
Достала шаль ванильную, чулочки,
Кружилась над Авророй, словно дочкой,
И чай горячий гостье наливала.
А девушка с молитвой на устах
Всё принимала, всех благодарила,
И взгляды восхищенные ловила
В сияющих у юноши глазах.
- Откуда Вы, чуднАя незнакомка? –
Спросил Аврору вежливо Стэфан,-
Быть может вы пришли из дальних стран?
И голос у Вас вежливый и тонкий!
Аврора рассказала про свой дом,
Родителей, заботливого брата,
Пред коими, быть может, виновата,
Ушедши на прогулку, встретив гром…
- Ну что ж, тогда не стоит больше медлить!
Гроза прошла, лишь дождик моросит,
Но он уже никак не повредит –
Извольте плащ мой, барышня, примерить!
Великоват немного – не беда,
Зато тепло и платье не промокнет,
К тому же он на солнце быстро сохнет!
- Твердил Стэфан, вскочив из-за стола.
- Сыночек, проводи до дома гостью!
Уж поздний час, дорога не близка!
- Сказала мать, встревожено слегка,
А юноша был счастлив этой просьбе!

X

Добрыня стал приглядываться к пленным,
Их было шесть: измученные лица,
Не чающие уж освободиться,
Глядели вдаль со взглядом отчужденным.
То был старик, покрытый сединой,
Мужчина лет пятидесяти с сыном,
И женщина с ребеночком пугливым,
И девушки стан нежный, неземной…
- Аврора! – вдруг Добрыня прокричал.
Охранник злобно ткнул его ногой,
Девица обернулась – лик чужой
Добрынин взор тоскливо повстречал.
- Нет, не сестра… - он тихо произнес,
Тут девушка печально улыбнулась,
Душа юнца невольно встрепенулась,
И Богу он молитву превознес.
Теперь он знал, зачем вернулся в лес,
 Кого спасать душа его стремилась,
Коса девицы робко распустилась,
И облик ее полон стал чудес.
Настала ночь, глухая темнота,
Заполнила аул, цыгане разошлись
К ближайшему костру и напились,
И вскоре всё уснуло до утра…
Добрыня, увидав горящий уголек,
 Склонил к нему отекшие ладони –
Веревки загорелись, силой воли
Он резко дернул тлеющий замок.
Вдруг жаром обожгло, и нити порвались,
Добрыня быстро скинул с рук оковы,
Почувствовав приливы силы новой,
Он ноги развязал, как две петли.
И вот теперь, почувствовав свободу,
В своей душе рождал он хитрый план –
Покинуть незамеченными стан,
Пока все спят, сморившись непогодой.
XI
Гюли была с рождения степной –
Известная дочь старого Чандера –
Цыганского начальника; без меры
Любившего лик дочери родной.   
Она была красива и стройна,
Чернели темнотой девичьи брови.
Наследница цыганской южной крови
Была отцу покорна и верна.
Ей нравился их образ кочевой
И золота звенящие монеты,
А над главой лишь небо и рассветы,
И тишины чарующий покой.
Казбек – цыганен с барскими усами –
В Гюли был до беспамятства влюблен,
Но встретив от нее холодный тон,
Терял он безнадежно прежний сон,
И с красными ходил он впредь глазами…
Гюли это смешило, распустив
До пояса чернеющие косы,
Она со отцом ходила на покосы,
А вечером плясала под мотив
Цыганской заводной старинной песни.
Казбек глядел на деву, чуть дыша,
 А девушка кружилась не спеша
С Гозело молодым, не знавшим лести.
Так проходили дни, и шли года,
Гюли взрослела, становилась старше,
И не было девицы в стане краше,
От этого и вышла с ней беда…

XII

Был поздний час. В имении не спали.
- Иван, сбирай дворецких и всех слуг,
Окрестности немедля прочешите
И без детей домой не приходите!
Нашей душе не вынести сих мук… -
Граф и графиня вновь переживали.
Отец, как мог, спешил утешить мать:
- «Ах, душенька, не стоит унывать - 
- Сказал, перекрестившись у икон -
- Господь ведь с нами века испокон!»
- Я верю, светик мой, и все ж душа
За чадушек пропавших беспокойна!
Да разве может мать вздохнуть привольно,
Когда над ними вороны кружат?
- Но погляди, родная, кто идет?
Ведь это наши дети! Слава Богу!
- Открыл Господь им верную дорогу!
Теперь душа моя покой найдет!

XIII

Хрисанф был рад до дома проводить
Таинственную гостью-незнакомку.
Накинув плащ и улыбнувшись тонко,
Она уже собралась уходить,
Но вдруг остановилась у порога:
- Ах, как пейзаж прекрасен! Чья же кисть
Его с такой любовью рисовала?!
- Моя душа тогда возликовала,
И я решил раскрасить белый лист,
Изобразив, как звезды славят Бога…
- Да вы художник, славнейший Хрисанф!
- Не знаю, просто чудное мгновенье
Меня коснулось, и под вдохновенье
Я сей рисунок скромно написал…
- У Вас большой талант, от Бога данный!
Не нужно его в землю зарывать!
Вам непременно надо рисовать,
Сим прославляя Божий образ славный.
- Спаси Вас Бог, прекрасная Аврора!
Слова Ваши я в сердце сохраню,
И Божий дар во тьме не схороню,
Души своей раскрою вновь просторы!»
Покинув дом, они пошли сквозь сад.
Хрисанф сорвал три аленькие розы,
На листиках которых рдели слезы
И источали дивный аромат.
- А это Вам, чудная незнакомка!
Примите эти розы в скромный дар!
- Не лепестки, а будто бы пожар
Горит на стебелёчке этом тонком!
Я ваши розы в память сохраню,
И буду согреваться ими в холод,
И вспоминать о Вас, (Вы добр и молод),
Я Вас за все, Хрисанф, благодарю!»
Так шли они, две родственные души,
И восхищались небом и дождем,
И так им хорошо было вдвоем,
Как и в мечтах представить нельзя лучше…

XIV

Добрыня подобрался тихо к пленным,
Стараясь не тревожить спящих трав
И не шуметь под взорами дубрав,
Путь освещая огонечком бледным,
Едва дыша, юнец шепнул мужам
О плане своем доблестном и смелом,
И отвязав всех пленников умело,
Призвал прибегнуть к хитрым виражам,
Дабы спасти от смерти свою долю,
Молитву сотворив в ночной тиши,
Все поднялись в надежде совершить
Побег и тотчас выбраться на волю.
Но девица, прекрасная лицом,
Что приглянулась храброму герою,
Встать не могла: мучительной порою,
Когда она попала в плен с отцом,
От горя и лишения немели
Ее такие хрупкие ступни,
И ноги отказали в те же дни,
И не встает, бедняжка, уж неделю…
Добрыня, не раздумывая, тотчас
Одной рукой девицу подхватил,
И на коня легонько опустил,
И вышли все из стана этой ночью.
Шли друг за другом, тихо, след во след,
Не пророня ни шороха, ни звука,
Одна молитва к Богу – их порука,
И крест – надежда будущих побед.
Едва минули путники болото,
Как вслед их вдруг погоня началась –
Орава ото сна вмиг поднялась,
Заметив, как идет по лесу кто-то,
Вооружившись, оседлав коней,
Помчались с улюлюканьем в погоню,
Но сбившись в темноте на узком склоне,
Остановились раздобыть огней.
А беглецы скорей прибавив ходу,
Защиты у Владычицы моля,
В миг обошли струящуюся воду,
И там, где расстилалися поля,
У стога сена спрятались устало,
Передохнуть пора уж им настала.

XV

Красавицу Гюли покинул сон…
Не в силах в тишине найти покоя,
 Она, прижав кольцо к груди златое,
Бродила между блекнувших окон.
И прошлое мелькало перед ней,
Его девица бережно хранила,
Вдруг память ей прошедший день открыла,
Наполненный сияющих огней…
Вечерний сумрак скрылся за рекою,
Цыгане собрались на шумный пир,
И воздух трепетал от нежных лир,
Неся чудес мерцание с собою.
Гозело был мечтателен и юн,
И вдохновленный девы красотою,
Вдруг загорелся сладкою мечтою
Под пение величественных струн.
Он подошел, робея, чуть дыша,
Склонив главу пред ликом девы красной,
Промолвил: «О, Гюли, Вы так прекрасны,
Как ваша распрекрасная душа!
О, если бы я мог Вас пригласить,
На этот чудный, милый сердцу танец, -
(Тут лик его покрыл густой румянец), -
То мог бы я счастливым самым быть!»
Гюли заволновалась и смутилась:
Давно Гозело сердцу ее мил.
И, ощутив приливы новых сил,
Она, конечно, сразу согласилась.
И поплыла лебедушкой с юнцом,
А все залюбовались их порханьем,
И лишь Казбек со злобным придыханьем,
Следил за девы радостным лицом.
Он был влюблен. Мучительно и страстно.
Но хладный тон коробил его честь,
Он мысленно юнцу готовил месть,
 Хоть было это мерзко и опасно…
XVI
Засуетился дом в вечерний час:
- Аврора! Наконец-то! Что случилось?
О, где же ты так долго находилась?
Перепугала всех вокруг и нас!
- О, милые! – Аврора отвечала –
Я ехала верхом, и вдруг гроза
Меня среди полей одну застала,
И дождь слепил отчаянно глаза.
Я испугалась, вымокла, устала,
И вдруг мелькнул за лесом огонек,
И к домику я в тот же миг пристала,
И вышел мне навстречу паренек.
Меня они радушно приютили,
И напоили чаем от души,
И в дом родной обратно проводили,
Так я спаслась от гибели в глуши!
- «Постой, а где же братец твой, Добрыня?
Тебя поехал в поле он искать!»
- Испуганно промолвила графиня.
- «Теперь его придется разыскать!»
- сказал отец решительно и смело,
Призвав свою дружину, дал приказ,
И оседлав коней своих умело,
Поехал вместе с ними, в тот же час.
И хоть графиня дочку и журила,
А все же в ней не чаяла души,
Заботливо Аврору накормила,
И уложила спать в ночной тиши.
Сама же, без конца молила Бога,
Спасти ее сыночка от беды,
И проводить до отчего порога,
При помощи сияющей звезды.

продолжение следует...