Когда стихи читает птичник...

       Когда стихи читает птичник, и перепел от счастья пьян.
   (О друге юности Игоря-Северянина царском птичнике Петре Ларионове). . .



       У Игоря-Северянина, несколько посвящений Петру Ларионову, птичнику Императорского зверинца, с которым поэт познакомился в 1907 году в Гатчине, где «Царь писал свои указы, а Фофанов писал стихи».


     Кстати именно Константин Михайлович Фофанов, стареющий годами, но не душой, «вечно молодой, вечно пьяный» и свел Перунчика, как он любя называл Петра Ларионова, с «лыжеходом-северяниным» Игорем Лотаревым.


     Дружба двух ровесников, - Игорь всего на два года старше Петра, - продолжалась до самого отъезда поэта в Эстонию, а потом жизнь раскидала приятелей. Но в десятые годы они часто были в одном кружке-компании, куда входили молодые ребята, замеченные Фофановым.

     Пётр в эти годы работал помощником отца в Императорском птичнике, набираясь профессионального мастерства по основной работе, но, не забывая в свободное время бежать на поэтические «тусовки», где и стихи читали, и вкусно выпивали. Ну, это понятно, не случайно вино часто сравнивают с поэзией, если качественные – то пьянят и та, и другая субстанции.


     По воспоминаниям участников этих творческих встреч выпивка действительно была вкусной. Были и ликёр «Крем де Виолетт», и красное вино «Изабелла». Но из крепких напитков особенно любима Петром-Перунчиком была водка, настоенная на махорке, которую отменно готовил Иван Игнатьев, редактор газеты «Петербургский глашатай», человек творческий и душевно ранимый. Его самоубийство в день свадьбы в 1914 году – тому подтверждение.


     Так вот, Перунчик поглощал водку-«махорку» в изрядных количествах, после чего, дойдя до кондиции, читал стихи столь самозабвенно, что плакали все – и сам чтец, и его слушатели. Нужно заметить, что в трезвой жизни Перунчик красноречием не отличался, где-то картавил, где-то «проглатывал» звуки. Но вот, «божественное» опьяненье творило чудеса.


       Конечно, будучи подшофе, затейники и чудачества похлеще совершали. Есть история, что уснувшему от «махорки» и поэзии Перунчику, ради забавы товарищи-хохмачи раскрасили лицо белой краской, выстригли волосы на половине головы, в другую натыкали перьев из подушки. Апофеозом стал нашитый на куртку матерчатый «бубновый туз» - знак, который носили каторжане.


       Картина маслом! Ее оценил местный городовой, забравший бредущего поутру Перунчика в участок. Но и здесь выручили стихи. После самозабвенного чтения поэз новоявленным футуристом, полицейские проводили Перунчика домой.


       После смерти отца в 1912 году Перунчик вступает в должность фазан-егеря, смотрителя Гатчинского Императорского птичника при Императорской охоте.


           Кстати, почему все же - Перунчик?

       Есть две версии появления этого веселого прозвища. От многочисленных птиц летели пух и перья, в которых вечно был фазан-егерь птичника, - вот поэтому и Перунчик.

       А ещё может быть уменьшительное от имени бога Перуна, поскольку Петя был богатырем – высокий рост, крепкая фигура, розовощекое лицо.


       С началом Первой мировой Перунчик поехал на фронт, где проявлял чудеса героизма, о чем свидетельствует Георгиевская медаль, врученная удалому солдату.

       После революции был со своей должности уволен, переехал в Ленинград в 1925 году, далее его следы теряются.

       Но не теряются поэзы Северянина, посвящённые Перунчику. В одной из них поэт называет своего друга, «отрадным, полупьяным и полусвятым», поскольку тот во время очередной пирушки спас его от расправы, которую хотел учинить пьяный мельник-ревнивец.

      Заканчивается поэза «Перунчик» просто замечательно:

Русский! юный! весенний! нетленный!
Мой сообщник грёзовых побед!

     Другое посвящение Петру Ларионову, пусть и не содержит в тексте определений и характеристик Перунчика, но являет собой шедевр северянинской лирики, поэтому позволю привести этот «Триолет» полностью:

Мне что-то холодно… А в комнате тепло:
Плита натоплена, как сердце нежной лаской.
Я очарован сна загадочною сказкой,
Но, все же холодно, а в комнате тепло.
Рассудок замер. Скорбь целует мне чело.
Таинственная связь грозит своей развязкой,
Всегда мне холодно… другим всегда тепло!..
Я исчервлен теплом, как сердце — едкой лаской…
Мне что-то холодно, а в комнате тепло

       Триолет удивительный. Но удивительно еще и то, что птичник Петр Ларионов не только общался с поэтами (Фофановым, Северяниным, Георгием Ивановым…), не только декламировал стихи, но и сам писал очень симпатичные поэзы, которые Игорь-Северянин печатал в своем сборнике «Поэзоконцерт».

      
       И это не было каким-то снисхождением, подарком за верную дружбу. В вопросах творческих Игорь-Северянин был очень принципиален.

       Просто, культура Императорской России и атмосфера Серебряного века были настолько высоки и духовиты, что стихи простого птичника читались и слушались современниками с уважением и достоинством! . .


   * * * * * * * * * * * * * * *