Имя на поэтической поверке. Николай Панченко

Среди поэтов-фронтовиков, писавших стихотворения, на передовой, меня покорило и поразило, стихотворение поэта Николая Васильевича Панченко, за 1944 год, своей выразительностью и поэтической образностью:

     « Баллада о расстрелянном сердце»

Я сотни вёрст войной протопал.
С винтовкой пил.
С винтовкой спал.
Спущу курок – и пуля в штопор,
и кто-то замертво упал.
А я тряхну кудрявым чубом.
Иду, подковками звеня.
И так владею этим чудом,
что нет управы на меня.
Лежат фашисты в поле чистом,
торчат крестами на восток.
Иду на запад – по фашистам.
Как танк железен и жесток.
На них кресты
              и тень Христа,
на мне – ни Бога, ни креста:
- Убей его! –
              и убиваю,
хожу, подковками звеня.
Я знаю: сердцем убываю.
Нет вовсе сердца у меня.
А пули дулом сердца ищут.
А пули – дуры свищут, свищут.
А сердца нет,
             приказ – во мне:
не надо сердце на войне.
Ах, где найду его потом я,
Исполнив воинский обет?
В моих подсумках и котомках
для сердца места даже нет.
Куплю плацкарт
               и скорым – к маме.
К какой-нибудь несчастной Мане,
вдове, обманутой жене:
- Подайте сердцем!
Мне хоть малость! –
Ударюсь лбом.
Но скажут мне:
- Ищи в полях, под Стрием, в Истре,
на польских шляхах рой песок:
не свист свинца – в свой каждый выстрел
ты сердца вкладывал кусок.
Ты растерял его , солдат.
Ты расстрелял его, солдат.
И так владел ты этим чудом,
Что выжил тем, где гибла рать.

Я долго-долго буду чуждым
Ходить и сердце собирать.
 - Подайте сердце инвалиду –
Я землю спас, отвёл беду –
я с просьбой этой, как с молитвой,
живым распятием иду.
- Подайте сердца – стукну в сенцы.
- Подайте сердца – крикну в дверь.
- Поймите! Человек без сердца –
куда страшней, чем с сердцем зверь.

Меня Мосторг переоденет.
И где-то денег даст кассир.
Большой и загнанный, как демон,
без дела и в избытке сил,
я буду кем-то успокоен:
- Какой уж есть, таким живи, -
и будет много шатких коек
скрипеть под шаткостью любви.
И где-нибудь, в чужой квартире,
мне скажут:
-Милый, нет чудес:
В скупом послевоенном мире
Всем сердца выдано в обрез.
1944 г.

  Впервые стихотворение: «Баллада о расстрелянном сердце», было опубликовано в 1967 году, в журнале «Звезда Востока», единственном в Узбекистане, периодическом литературном журнале, выходящем на русском языке. Издаётся с 1932 года, в Ташкенте.

  Мальчиком, во время войны, прошедший всё, что можно, Николай Васильевич написал войну, увидел будущее в результате этой войны, он увидел грядущее потерянное поколение, в этой самой знаменитой «Балладе о расстрелянном сердце».

  Расстреливается сердце, как боезапас, и люди обесчеловечиваются, главный мотив легендарной баллады, поэта-фронтовика.

  В «Балладе о расстрелянном сердце», Николай Панченко, открывает, с поразительной зрелостью для молодого автора, что убийство – даже врага…в войне справедливой, что-то сокрушает в душе человека – «не свист свинца – в свой каждый выстрел, ты сердца вкладывал кусок. Ты растерял его, солдат. Ты расстрелял его, солдат»

  В своих стихах на военную тему, Николай Панченко уделяет внимание общечеловеческим, трагическим вопросам.

  Фронтовые стихи, Николая Васильевича, бьют своей правдой. В них ничего нет о героических победах, нет «высоких слов».

  Поэт-фронтовик Николай Панченко, принадлежал к призывникам 1923-1925 годов, из которых уцелело три из ста.

  О замечательном поэте-фронтовике, Николае Васильевиче Панченко, (09.04.1924. Калуга – 15.08. 2005. Москва), к сожалению, сегодня помнят немногие.

  Евгений Евтушенко, в своей поэтической антологии, поименовал выходца с калужских окраин, дважды контуженного и тяжелораненого безусого фронтовика, философа от орудийных залпов и бомбёжек, исповедника мучеников великой победы, провидца расстреливаемых в войнах юных солдатских сердец, так вот поименовал он его весомо и просто - «преподавателем совести», самой сложной науки из всех постигаемых человеком дисциплин.

  Николай Васильевич Панченко, русский поэт-фронтовик, журналист, редактор, родился 9-го апреля 1924 года, в Калуге, в семье учителя математики, Василия Васильевича Панченко, потомственного военного, офицера в первую мировую войну, мать – Софья Стефановна Скурковская.

Семья Панченко – выходцы из Варшавы.

  На формирование мироощущения Николая, будущего замечательного поэта, оказали влияние традиционно-гармоничное семейное и школьное воспитание.

  Обучение пению, живописи, игре на скрипке, общая культурная обстановка жизни Калуги предвоенного времени, в среде интеллигенции высокой образованности, а также близость к русской природе.

  Стихи Николай начал сочинять с 8-ми лет, что поощрялось школьными учителями. Первые публикации стихотворений появились – в 1938 году, в местной калужской газете, когда юному поэту было 14 лет.

  С 1942 года, Николай Панченко, на фронте, служил в пехоте, затем старшим сержантом, младшим авиаспециалистом, в составе 242 авиаполка 321-й авиадивизии на Воронежском, 1-ом и 4-ом Украинских фронтах.

 Дважды контужен и тяжело ранен. Член ВКП(б) с 1944 года. Стихи печатались в военное время, в армейских газетах.

  В 1945 году вернулся в Калугу. Окончил Калужский учительский институт-1949, Высшую партийную школу-1953.

Был журналистом, возглавлял областную комсомольскую газету «Молодой ленинец», был  рабочим на заводе электрооборудования.

  Важными событиями в жизни Николая Васильевича явились доклад Хрущёва на ХХ съезде партии, а также участие в III совещании молодых литераторов и одобрение его поэзии поэтом Ильёй Сельвинским.

  Стихи, Николая Панченко, публиковались в газетах и журналах: «Молодая гвардия», «Литературной газете», в журнале «Юность».

  Николай Васильевич, искренне откликнулся на демократические начинания «оттепели», организовав в Калуге литературное объединение и клуб «Факел», хотя неоднократно получал партийные взыскания за свои инициативы.

  В 1958 году, в Москве был издан первый сборник поэта «Теплынь», однако, военные и интернациональные стихи, подверглись осуждению в газете «Правда», 23 августа 1959 года.

  После выхода сборника «Лирическое наступление»-1960, в Калуге, в 1961 году принят в Союз писателей СССР и стал редактором областного книжного издательства.

  Николай Панченко был инициатором, издателем и соредактором, раскритикованного за либерализм альманаха «Тарусские страницы»-1961, Калуга, после чего подвергся идеологической травле, и ему пришлось уехать, с родного города.

  Ответственность за выход сборника взял на себя секретарь по идеологии Алексей Сургаков, разрешивший не пропускать тексты через московскую цензуру.

  Публикация сборника без предварительной цензуры в Москве, означала выход за пределы, дозволенные Оттепелью. Выпуск тиража был остановлен, уже выпущенные экземпляры изъяты из библиотек.

Хотя сборник не содержал никакой критики советской жизни, издание его было признано ошибкой на уровне ЦК КПСС.

  Главного редактора уволили, директор издательства получил строгий выговор, Алексею Сургакову поставили на вид. Николая Панченко разбирали на предвзятых партсобраниях, в обкоме Калуги.

  С 1961 года, Николай Панченко, живёт в Москве.

Работал в газете «Комсомольская правда». Учился на Высших литературных курсах при Союзе писателей, окончил в 1963 году.
Николай Панченко был жизненно связан с писателем, сценаристом Виктором Шкловским, так как, его дочь Варвара Викторовна была его женой.

Огромного масштаба, духовным событием стала для поэта, знакомства, с вдовой Осипа Мандельштама – Надеждой Яковлевной Мандельштам, дружба с которой продолжалась до конца её жизни.

  Круг творческих связей Николая Васильевича определялся именами: Анны Ахматовой, Бориса Балтера, Николая Глазкова, Юлии Друниной, Юрия Казакова, отца Александра Меня, Сергея Наровчатова, Константина Паустовского, Бориса Слуцкого, Анастасии Цветаевой.

  Выход сборника «Обелиски в лесу»-1963, Москва и публикация «Баллады о расстрелянном сердце», в журнале «Звезда Востока»-1967 год, №3, Ташкент, выявили гражданское кредо поэта-фронтовика, отмеченное неприятием официальной лжи и антивоенным пафосом.

  За подписание в 1965 году коллективного письма в защиту писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля, Николай Панченко « попал в опалу», поэзия его до 1971 года не публиковалась, и в течение многих лет намеренно замалчивалась советской критикой, существование такого замечательного поэта и его незаурядное поэтическое творчество.

  Николай Панченко переводил поэзию из армянского, грузинского, еврейского языка, много работал с литературной молодёжью.

  С середины 60-х, Николаем Васильевичем было создано несколько поэтических книг, изданы сборники: «Зелёная книга»-1971, Москва, «Уходит дерево»-1976, Москва. «Остылый уголь»-1981, Москва, «Белое диво»-1985, Москва, но цензурные преграды в эпоху «застоя», не давали возможности печатать наиболее зрелые и острые его стихи.

  Довольно полно произведения Николая Панченко представлены в сборнике «Стихи»-1983 и «Избранное. Стихотворения и поэмы»-1988.

  Однако до « перестройки», многие произведения Николая Панченко, в том числе стихи, содержащие принципиальную критику системы, оставались неизвестны читателю или печатались со значительными искажениями.

  С 1987 года, Николай Васильевич, широко печатает стихи и публицистику: в альманахе «День поэзии», журналах «Новый мир», Знамя», «Огонёк», «Дружба народов», «Звезда», «Октябрь», в «Литературной газета», является составителем альманаха «Тарусские страницы»-1990 год.

  Николай Панченко стал одним из основателей движения «Апрель» - («Писатели в поддержку перестройки»)-1987 год.

 Движение издавало свой, литературно-художественный и общественно политический альманах: «Апрель».

В нём печатались видные писатели и поэты: Евгений Евтушенко - «Танки идут по Праге», Фазиль Искандер. Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Татьяна Бек, Александр Солженицын, Анатолий Приставкин –главный редактор альманаха: «Апрель».

  Из КПСС, Николай Панченко, вышел в  перестройку, в 1990 году. Николай Васильевич, в это время издал две поэтические книги: «Осенний шум»-1990, и «Горячий след»-1994, куда вошли, впервые в авторской редакции, военные стихи, а также лирика и поэмы более позднего времени.

  Всего же за свою творческую жизнь, Николай Панченко, издал 14-ть поэтических книг.

 Надо отметить, Николай Панченко –одним из первых в нашей поэзии, заговорил об ответственности человека перед природой.
Этот факт наглядно и убедительно, мы увидим в его стихотворении:

       «Из будущего»
       (если оно будет)

Трава убывает,
               а люди всё косят,
Леса убывают,
               а люди всё рубят.
Земля убывает – бесплодная глина,
Где горбились горы – клубится равнина.
Где реки – пустыня,
Долины сухие,
Где были хорошие люди – плохие…

А были ли, были
Великие травы,
Великие люди,
Достойные славы,
Великие горы – не горбища пыли?
Наверное были,
Наверное, были.

Куда же их дели?
Куда же их дели?!
В голодные годы всё выпили, съели
До голого камня – и с поля, и с луга,
И камень, и память о нём,
И друг друга…
1986 год.

 Истинные поэты редко ошибаются в своих предчувствиях и предвидениях, а их произведения всегда современны и злободневны.

 Лирика, Николая Васильевича Панченко, отражает православную позицию. Он выступает за добро, любовь и человеческую чистоту.

 Лирика Николая Панченко основана на христианских убеждениях, призывает к готовности нести свой жизненный крест.

  В стихотворении «Пишу оттого, что собраться бы надо…», Николай Васильевич, пронзительно говорит:

«Всё ближе, всё громче, всё внятнее речи,
И всё – ожиданье конца.
Но нет среди нас Иоанна Предтечи.
И Сына во славе Отца…
…И брат, как тогда отречётся от брата
И будет блудница чиста.
И будет всё так же,
где вера распята,
Господь предстоять у креста»
1971 год.

  Стихам Николая Панченко о назначении поэзии свойственна определённость принципов: он ставит поэта «выше царя», подчёркивает пророческий дар поэта и опасность, угрожающую ему со стороны окружения, не достигшего высот духовности.

  У Николая Панченко нет «проходных» стихов, перед нами один из крупных поэтов военного времени, один из самых замечательных русских поэтов ХХ века.

  Скончался замечательный поэт-фронтовик Николай Васильевич Панченко, 15 августа 2005 года, на 82 году жизни. Похоронен на Переделкинском кладбище, Московской области.

  За участие в Великой Отечественной войне, Николай Васильевич Панченко был награждён: «Орденом Великой Отечественной войны» 1-ой степени.

  За свою значительную деятельность по развитию российской литературы, Николай Панченко был заслуженно награждён:

 - премия журнала «Дружба народов»-2000 год.

 - премия «Венец»-2001 год.

 - премия «За честь и достоинство в литературе».

 - премия Андрея Сахарова «За гражданское мужество писателя» Посмертно ноябрь 2005 год.

  В этом году, 9-го апреля, исполнилось 100 лет со дня рождения Николая Васильевича Панченко.

Светлая память о достойном, замечательном поэте-фронтовике, Николае Васильевиче Панченко, навсегда сохранится в сердцах благодарных читателей, любителей российской поэзии.

       Из поэтического наследия Николая Панченко.

           «Расставанье. 1941 год»

Расставались, помнишь,
                отдавались
Сердцем, телом – только бы отдать.
Расставались – с горем оставались,
Отдавались, чтоб не опоздать.
Чтобы не ушёл недоцелован,
Чтоб ушёл – с обидой незнаком.
Расставались –
               оставались словом,
               в горле комом,
               в сердце сквозняком.
…Ты с подножки падала, как за борт.
Дым из топки – тучею ворон.
И рванулось полземли на запад,
отколовшись.
                Прямо по перрон…
Журнал «Дружба народов» №6 2005 г.

         ***

Мы свалились под крайними хатами –
малолетки с пушком над губой,
нас колхозные бабы расхватывали
и кормили как на убой.

Отдирали рубахи потные,
тёрли спины – нехай блестит!
Искусали под утро – подлые,
усмехаясь: «Господь простит…»

А потом, подвывая, плакали,
провиантом снабжали впрок.
И начальнику в ноги падали,
чтобы нас как детей берёг.
1941-1943 г.

        ***

Я в детстве любил воевать –
А в юности был не воинственный:
Мне слышался голос таинственный –
Он мне не велел воевать.

Но юность пришлась на войну.
И я воевал – что поделаешь? –
И я убивал – что поделаешь? –
Как гвозди в песок забивал.

Давно поистлели в гробах
Немецкие боги дебильные.
И только пески надмогильные
Скрипят у живых на зубах.

        ***

И водка разливалась как вода.
И мальчики сухие не пьянели.
И только очи серые  - синели:
Им было – до любви,
Не до стыда.
Мы жили оттого, что иногда…
Мы кол с дощечкой в землю забивали
И дальше шли на риск и напролом;
Мы жили оттого, что забывали
Оставленных навечно под колом,
И в новые вступали города.
И снова – залп,
И два стакана водки,
И где-нибудь на склоне – незабудки:
Они-то не забудут никогда.
1961 г.

         ***
Я один в окопчике живой:
всех перестреляли, схоронили.
                Сгнили шубы.
                Обелиски сгнили.
Я один в окопчике живой.

Я давно не прячусь от огня.
Кожа пожелтела, как из воска.
Пули, отряжённые для войска,
сыплются и сыплются в меня.

Я встаю – свинцовый и шальной,
Я хожденья постигаю навык.
А земля как лодка – с боку на бок! –
Миг – и захлебнётся подо мной.

         «Теплушка»

Калорий видно мало,
Дорожный неуют,
Опять же одеяла
Солдату не дают.
Торчат из-под шинели
Сырые сапоги.

От дыма посинели
И лица и мозги.
Бессмысленно теплушкой
Зовётся этот дом:
Вода в железной кружке
Давно схватилась льдом.

Однако не болею,
Моршанскую* курю,
Солидно «Будешь злее!»
Кому-то говорю.

Беседуют соседи,
Безропотно вполне:
«Который не доедет –
Не нужен на войне…»
 
*Табачная фабрика в г. Моршанске, Тамбовской области, основана в 1882 году и существует до сих пор.

         «Весна на фронте»

Весна на фронте пахнет не фиалками –
бурлят из леса затхлые ручьи.
А там вповал –
январские, февральские,
немецкие, советские – ничьи.
В овчинных шубах,
как в звериных шкурах,
кто навзничь, кто ничком, кто на боку…

Весной на фронте очень много курят,
и вечно не хватает табаку.
1945 г.

          ***

Снова дождь, и мы на марше,
брошен временный уют.
Где-то пишут наши Маши,
только письма отстают.

Где-то машут, где-то пишут,
светлый часик улучив.
Ах, как горестно задышат,
похоронку получив.
1942 г.

          ***

Война не мать, а мачеха –
Жестокая карга.
Она учила мальчика
Не миловать врага.
Расстреливать, прокалывать,
Арканить и вязать,
А жалость не показывать
А в душу не влезать.

     «Войну не вспоминают по плакатам»

Войну не вспоминают по плакатам,
По старым фильмам,
Склеенным слюной.
Есть краткий миг – тоски перед закатом,
Лишь он мне открывается войной.
Смолкают птицы,
В мире пусто-пусто.
Последний луч купается в реке.
А ночь висит, как бомба перед спуском,
На месяце висит, как на крюке.

         «Последний»

Кончается… Просто не верится,
Что кончится эта война.
Казалось, она не довертится,
До смерти, казалось она.

А немец, оскалившись, пятится
А рота встаёт на убой.
По косточкам хрустнувшим катится
Последний решительный бой.

1945 г. Альманах «День поэзии»-1985 г.

             ***

В России плохо с мужиками,
Чтоб с головою
Да с руками,
И не одна война виной,
И революции одной
Не оправдать –
тоска их съела:
Попробуй посиди без дела,
К беде Отечества спиной?!
Борцы,
Аскеты,
Сумасброды,
Земной презревшие уют,
Копают тупо огороды
И водку пьют
Или не пьют.
Их нет в искусстве, нет в науке,
Их запах выдрали из книг,
Чтоб внуки их
и внуков внуки
Учились жизни
Не у них…
1956, 1961 г.

         «К России»
                Евгению Яковлевичу Хазину.

Я не болезнь, я боль твоя, Россия,
не праздничная тряпка к ноябрю,
но, словно придорожная осина,
стыдом твоим горюю и горю.
Я – крик и кровь,
Рассеченная бровь,
Молитва, подымающая крыши,
И та слеза, что катится в тиши.
И ты меня, смотри, не заглуши!
Шагни в огонь – и ты меня услышишь
И в слове «ах!»,
И в вопле,
И в мольбе.
Я не с тобой,
Не рядом,
Я  - в тебе:
Я не болезнь,
Я боль твоя,
ты слышишь?
Иду, по язвам боязно ступая,
То острая, как нож
(Но я не нож!)
То нудная, подспудная, тупая –
Осины оклеветанная дрожь.
И ты меня, как лошадь, не стреножь,
не жги, как придорожную осину,
Что плачется, как нищий, на миру.
Я – боль твоя.
И если я умру –
Тебе ж не поздоровится, Россия…
1965 г.

        ***
Кончаются читатели стиха,
Но никогда не кончатся поэты:
Они как первый цвет, как первоцвет,
Их поступь изначальна и легка.

Полуулыбка, вздох, два-три штриха –
И всё на всё получены ответы,
Все в точности исполнены заветы,
И всё обнажено, как до греха.

Лиха беда начало – не лиха! –
И не беда, пока точны приметы –
Свежи закаты и светлы рассветы.

Пока колдует лозами река,
И, словно этот шёпот лозняка
Легко осуществляются сонеты.
1990 г.

         ***

Порушены мёртвые связи,
Иная упрочена связь:
Проныры – из грязи да в князи,
Народишко мордою в грязь,
Как раной открытой прижался –
Отторгни его, оторви.
Прижался, приник, прилежался.
Чтоб храмом восстать на крови.

Кровит над забором рябина
Всей горечью подлых кровей –
Россия,
Опять ты – чужбина
Для лучших твоих сыновей.

         ***

Страна лесов,
Страна полей,
Упадков и расцветов,
Страна сибирских соболей
И каторжных поэтов.

Весь мир хранит твои меха,
Но паче – дух орлиный:
Он знает стоимость стиха
И шкуры соболиной.

И только ты, страна полей,
Предпочитаешь сдуру
Делам своих богатырей
Их содранную шкуру.

1949 г.  Журнал «Дружба народов» №5 2008 г.

          ***

Умираю, не спеша, в работе.
Рою ров,
Тащу бревно к сараю.
Спрашивают люди:
- Как живёте?
-Так вот, - улыбаюсь, - умираю.
И они не слушают ответа,
Улыбаюсь, значит всё в порядке.
Человечеству не жалко лета,
Если тыква толстая на грядке.
- Всё в порядке! –
и иду к сараю
От лопатной к скобельной работе.
- Так вот, - улыбаюсь, - умираю, -
Если спрашивают:
- Как живёте?..

          ***

Люби меня тихо и грустно,
пока за порогом темно,
любить, как болеть, -
                безыскусно –
никто не умеет давно.

Но с глазу на глаз и заглазно,
едва зарумянится свет, -
люби меня полно и праздно,
как будто усталости нет.

А в этой больничной одежде,
где я и четыре угла, -
люби меня просто, как прежде,
когда не любить не могла…

Альманах «День поэзии»-1972 год.

       «Егерь»

Обломали парня в лагерях.
Ходит нынче парень в егерях.
Ходит – в ус не дует – по лесам.
Лысый – не грустит по волосам:
Нет волос, да шапка здорова,
Вот и не замёрзнет голова.

Обломали парня в лагерях:
Ходит он, как барин, в егерях.
За ружьё, за бабу, за уют
Да за то, что в морду не дают –
Спит не спит
И до свету встаёт,
«Широка страна моя…» - поёт.

А ему ль не знать, как широка:
Всю прошёл ещё до сорока.
А ему ль не ведать, чем живём:
Только тем, что из лесу крадём.
Знать не знает –
До свету встаёт –
Мужикам зажиться не даёт.

Чёрный ворон
В масхалате белом:
Горе – ворам,
Слёзы – матерям.
Кто-то говорит, что «не в себе он».
Кто-то что «себя он растерял».

Цельный парень ходит в егерях.
Лучше бы он помер в лагерях.
1954 г.

         ***

     Памяти Осипа Мандельштама.

Завершенье – отважное дело,
Это - сверх! –
И само естество,
И предел, и незнанье предела,
И провал, и его торжество.
Это больше не слово поэта,
Что и начерно, и без конца.
Это набело,
             это без цвета,
Как глухое лицо мертвеца,
Завершенье – искусство! – по сути
Безответно всему вопрошать…
Мы умрём –
И отборные суки
Сядут наши дела завершать.

Альманах «День поэзии»-1989 г.

       «Ерёма»
       (1941-1943)

           1
Мой друг закадычный Ерёма –
Лукавый мужик, от земли,
Везде он, проклятый, как дома,
А дом его немцы сожгли.

Ерёма, однако, не тужит,
Но, малость нажав на басы,
Нам, скажет, не может быть хуже,
А стало быть, всё как часы.

Сгорели прирубы косые
И дом, что железом покрыт,
Куда не посмотришь, Россия
Взрывается, глохнет, горит.

Ерёма, Ерёма, Ерёма!
Нужны же хотя бы дома,
Чтоб душу от дома до дома
Пустая таскала сума.

Посмотрит Ерёма: осилим!
Развяжет кисет не спеша,
Как скажет: а что есть Россия,
Когда не едина душа?..

           2
Мы в среду Ерёму женили
Чин чином – с приходским попом.
И в чём только нас не винили,
И как не склоняли потом!

Штрафбат - де за это и вышка,
Поскольку наносится вред.
Но сделано дело – и крышка!
Пути к отступлению нет.

А стоит, ей-богу, штрафбата,
Когда через эти лета
На память – как фото солдата –
Останется хоть сирота.

И пусть, ожидая известий,
Дрожит человечья душа…

Другая причина в невесте:
Уж больно коса хороша!

Все разом её оценили:
И миром на этой косе,
Кого отличила, женили –
И вроде как счастливы все.

Примечание: Венчание по церковному обряду считалось серьёзным нарушением комсомольских, партийных установок.

             3

Играет со вздохом гармошка,
Поскольку пробиты меха.
Ещё не убитый Серёжка
Грозится убить жениха.

- Дурак! – улыбнётся Ерёма.
- Дурак! – согласится Фома, -
А вот коровяк и солома
Свободно идут на дома.

За полночь усну я в телеге.
Под самой высокой звездой,
Где песнь мне о вещем Олеге
Прожамкает сеном гнедой.

Где будут по-прежнему спорить
Фома и Ерёма о том,
Что дерево – ёшь его в корень!
А глина-то вон под мостом.

Что, год убивая за годом,
Не чохом вернёшь города…

Мы были тогда не с народом –
Мы были народом тогда.

1945 г. Госпиталь №2904

        ***

От отечества лишь отчество
Мне останется пока.
Остальное - одиночество
И валянье дурака.

Поезда. Колёса крутятся.
Чтобы дальше без дорог:
Бездорожие,
Распутица,
Над болотцем костерок.

Руки, сидючи на корточках,
Отогрею: подышу.
Карандашиком на корочке
Полсловечка запишу.

Гляну в небо, где Медведица
Да отважный Водопас.
Хорошо, покуда едется
И живётся про запас.

Хорошо, покуда пишется:
Полсловечка - полглотка.
Время движется - не движется.
Жизнь немного коротка.

1978 год.



         «Молитва»

Не пророк, не иудей,
Не работал под мессию.
        Господи!
Спаси людей
И особенно Россию.

Этих дельных мужиков,
Баб двужильных и дородных –
От разбоя и оков,
И порывов благородных.

Господи, прости врагов,
Развенчай невежд на троне,
И не дай растить рогов
Той и этой обороне.

Дай любить нам
                и страдать,
Созидать плоды земные, и иные
И иные! –
Где пребудет благодать.